Ирина Нолле - За синей птицей

• Название: За синей птицей
• Автор: Ирина Нолле
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

Перед читателем открывается жизнь исправительно-трудовой детской колонии в годы Великой Отечественной войны. В силу сложившихся обстоятельств, несовершеннолетние были размещены на территории, где содержались взрослые. Эти «особые обстоятельства» дали возможность автору показать и раскрыть взаимоотношения в так называемом «преступном мире», дикие и жестокие «законы» этого мира, ложную его романтику — все, что пагубно и растлевающе действует на еще не сформированную психику подростка.

Автора интересуют не виды преступлений, а характеры людей, их сложные судьбы. В романе показано, как происходит внутренняя ломка, сложнейший процесс очищения от налипшей тины блатной романтики, преступных нравов, аморальности. Продолжая и развивая макаренковскую тему, Ирина Нолле описывает совершенно другое время и другие условия жизни для подростков-правонарушителей. Социальные условия, порождавшие когда-то беспризорничество, отошли в прошлое. Теперь это — обыкновенные подростки, девушки и юноши, мимо которых когда-то и кто-то «прошел мимо».

Центральный персонаж романа — начальник ДТК капитан Белоненко — один из тех работников органов государственной безопасности, которые всегда сохраняли в душе и на практике верность ленинским идеям, заветам Феликса Дзержинского, чьей памяти посвящена книга. Образ Белоненко привлекает внутренней убежденностью, твердостью идейных позиций, нравственной чистотой в отношениях с людьми, честностью и принципиальностью.

За сказочной Синей Птицей счастья, но не в сновидениях и грезах, а дорогой созидательного труда, дерзаний и поисков идут герои романа Ирины Нолле.

---

— А может, это Мишка-парикмахер?

— Ну, нет. Мишка на такое дело не пойдет — кишка у него слаба: трус первостепенный. Здесь что-то другое. Словом, — Маша слегка хлопнула Марину по спине, — решено! Завтра узнаю, что и как, а в субботу — на свиданье. А ты где-нибудь рядом примостишься, посмотришь, как что получится. Может, и вправду придется морду набить. А у тебя — школа…

— Ну, уж нет, — решительно сказала Марина. — Если уж идти, то не тебе, а мне. Ведь меня приглашают.

Маша бесшумно захлопала в ладоши.

— Правильно, бригадир! Надо тебе знакомиться с лагерной жизнью, а то выйдешь на волю — и вспомнить будет нечего. Ну, а теперь послушай новость, я в конторе слышала: скоро от нас этап будет. Закончили там этот ремонт, и дней через десять — прощайте, глазки голубые. Увезут наших малолеток.

Марина сразу позабыла о Птенчике.

— Неужели это правда? — тревожно спросила она. — Но ведь я только сегодня разговаривала с начальницей КВЧ Галиной Владимировной, и она мне — ни слова… Просто обидно: только начало все налаживаться, и вот тебе — увозят.

Маша удивленно посмотрела на своего бригадира:

— Вот ты какая чудная… То плакала: пойду к капитану, от бригады откажусь, а теперь вроде как расстроилась.

— Нет, этого не может быть… — не слушая Машу, продолжала Марина. — Мне Галина Владимировна сказала, чтобы я выявила, кто из девушек может участвовать в концерте самодеятельности… Мы уже и программу подготовили. Я наметила Лиду, тебя с Соней, хотела Галю Светлову просить…

Маша не понимала, что случилось с ее бригадиром? Тут бы радоваться надо, что эта гора с плеч свалится, а она словно бы расстроилась. Впрочем, девчонок действительно жалко… Колготные они, конечно, так ведь какой с них спрос?

— Может, еще враки все, — попыталась она успокоить своего бригадира. — Мне счетовод вещстола сболтнула. Говорит, что ей вчера велели готовить списки нашей бригады на сдачу тюфяков, одеял и прочей муры. А такое бывает только перед этапом. Да чего ты распсиховалась? Ну, дадут тебе другую бригаду. Вот бригадир третьей на волю уходит. Чем тебе не бригада? На втором месте после Эльзы. А не дадут, так еще лучше: сделала своих сто двадцать пять процентов и сиди себе в бараке, книжечки почитывай. Хорошо, спокойно… Самая муторная эта работа — бригадирство!

— Да, конечно, — уныло согласилась Марина. — Ну ладно, пойдем спать, холодно что-то стало…

Но уснуть сразу не могла.

Она лежала в постели, подложив под щеку ладони, и смотрела, как шевелится на противоположной стене большая тень тети Васены. Дневальная вязала на спицах, и каждый раз, когда заканчивала ряд и вынимала спицу, тень принимала фантастические очертания — словно какая-то невиданная птица нелепо взмахивала крыльями и все хотела и не могла улететь. В бараке было тихо, тепло и даже уютно. Самодельный абажур из марли, окрашенный акрихином, разливал вокруг бледно-лимонный свет, по-домашнему уютно светлели на окнах марлевые занавески и белые салфеточки на тумбочках. Все это стало уже привычным, обжитым, и так не хотелось, чтобы через какое-то время в этом бараке поселились другие люди, может быть лучше, а может быть и гораздо хуже, чем эти сумасбродные, неуравновешенные, но уже «свои» девчонки.

Марина слабо улыбнулась: вот уже и «свои», а давно ли она хотела отказаться от них? Давно ли пренебрежительно называла их сбродом? Вот тебе и «ушла в свой угол»! Ничего у вас не получилось, Марина Николаевна, ничего!

Марина повернулась на другой бок. Неужели их все-таки отправят? Конечно, это должно было случиться — рано или поздно… Но почему Галина Владимировна ничего не сказала? Почему она предложила Марине составить программу концерта? «Скоро начнем репетировать, а вы пока порасспрашивайте девушек, узнайте, кто может принять участие в концерте…».

Капитан ни разу не вызвал ее за все это время. Сначала Марина нервничала: почему не вызывает? Почему не спросит, как идут дела? Потом поняла: Белоненко знает о всех делах бригады не меньше, чем она. Не вызывает, — значит, дела у нее не так-то плохи. Неужели он не мог сказать ей, что бригаду ее скоро отправят? Или здесь так полагается — даже такую малость и то держать в тайне? Много позднее Марина узнала, что отправка заключенных из одного лагеря в другой или даже перемещение внутри лагеря должны действительно сохраняться в тайне. Она узнала, что некоторые заключенные, желая избежать этапа, делают все, чтобы отдалить свой отъезд: прячутся в день отправки, заставляя дежурных и коменданта искать их по закоулкам всей зоны, под нарами, в цехах, на чердаках бараков. Некоторые наносили себе телесные повреждения, вызывали искусственное заболевание, симулировали… Но ничего этого Марина пока не знала, и в ее душе все больше и больше поднималась обида на капитана Белоненко. «А еще говорил о взаимном доверии. — Она тяжело вздохнула. — Нет уж, какое там может быть доверие у начальника к заключенной…».

А сон все не идет… Марина приподнялась и оглядела барак. Спят девчонки… И Маша спит. А она вот не может.

«Ну да, гражданин начальник, я не хочу с ними расставаться. Да и они тоже не захотят… Нет, я не хочу сказать, что они меня уж очень полюбили, но мы уже успели сдружиться. Вы улыбаетесь, гражданин начальник? Хотите напомнить о нашей первой беседе?».

…Надо считать до тысячи, говорят, что помогает при бессоннице. А в общем-то — напрасно она мучается.

Никому: ни смешной и взбалмошной Клаве Мышке, ни лукавой Нине Рыбаковой, ни Соне Синельниковой, — никому из них даже в голову не придет погрустить при расставании со своим бригадиром. Она называет их «наши девушки», она вот не может заснуть сейчас, думая о предстоящей разлуке, а они? Они-то считают ее «своей»? Ведь это слово имеет для них особое значение. «Свой» — это прежде всего означает такой же вор, как они сами. «Свой» — это значит тот, кто живет по их диким «законам». Все остальные для них — «фраера». И Марина для членов своей бригады тоже «фраерша». А как же вот Маша Добрынина… Воровка, которая «гремела» в районе Марьиной рощи, имела несколько судимостей, нарушала режим, уже будучи в заключении, — эта Маша Соловей стала теперь другим человеком. И сейчас она уже не «Соловей» — «авторитетная воровка» с Марьиной рощи, а милая, чудесная девушка, хороший товарищ, одна из лучших производственниц лагерного подразделения капитана Белоненко. Что же заставило ее пересмотреть прошлое и вдумчиво заглянуть в будущее?

Марина запуталась и пришла к выводу, что ей не разрешить все эти сложные, внезапно возникшие перед ней вопросы. Этот мир для нее все же был сложен, непонятен и, пожалуй, враждебен.

А как же Белоненко? Как же все те, кто посвящает свою жизнь трудному, зачастую неблагодарному и всегда опасному делу борьбы с преступностью?

…Тень на стене уже не металась. Должно быть, тетя Васена прикорнула где-нибудь возле теплой печки. Надо все-таки постараться заснуть…

Длинное, низкое, давно не ремонтировавшееся помещение сушилки, с окнами, заколоченными крест-накрест досками, стояло немного в стороне от других цехов.

До войны здесь сушили в больших печах деревянные ложки. Потом производство ложек на лагпункте прекратили. Сушилка так и осталась — без присмотра.

Уже прозвучал отбой. На территории обеих зон и в бараках стало тихо.

Марина стояла у стены прядильного цеха — в тридцати шагах от места свидания. Время от времени из-за туч проворно выглядывал узкий серп месяца, освещал потемневшую крышу старого здания, рыжую траву у его облупленных, грязных стен и поспешно нырял в клочкастые, темные тучи, рваным покрывалом затянувшие хмурое небо. Полуоткрытая дверь зияла черной щелью.

Там, в этом заброшенном помещении, ждет Марину человек, которого зовут Леха Птенчик. Марина о нем ничего не знала, кроме того, что он работает в сапожной мастерской. Это сказала ей Маша.

— Иди, бригадир, на свиданку, — смеясь и возбужденно блестя глазами, говорила она. — Приучайся помаленечку к нашей развеселой лагерной житухе. И — ничего не бойся. В крайнем случае — бей в морду… как тогда в третьем бараке.

Особенного страха Марина, конечно, не испытывала, но все же ее немножко лихорадило. Против воли, она весь вчерашний день только и думала что о предстоящем свидании. В бригаде никаких событий не было. Девчонки сидели спокойно, работали без особого подъема, но довольно усидчиво. Марина рассеянно отвечала на вопросы Маши и Вартуш, равнодушно записывала выработку и немного оживилась лишь после того, когда Маша сообщила ей, что об отправке несовершеннолетних ничего толком не известно.

Тек незаметно подошел вечер, и после отбоя Марина со своей помощницей направились к производственной вахте. Там дежурила знакомая вахтерша из заключенных. Она даже не поинтересовалась, зачем бригадир с помощником идут в производственную зону, и пропустила их.