Игорь Фроянов - Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия

• Название: Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия
• Автор: Игорь Фроянов
• Издательство: Издательство С.-Петебургского университета
• Жанр: История
• Год: 1992
• ISBN: 5-288-00919-8

В монографии рассматриваются вопросы возникновения и развития новгородской государственности, социальной и политической борьбы в древнем Новгороде. Изучается характер народных волнений, прослеживается эволюция социальных и политических конфликтов. Существенное место отводится анализу борьбы Новгорода с Киевом за независимость, а также того влияния, которое эта борьба оказывала на становление новгородской республики.

Для научных работников, преподавателей истории, всех, интересующихся отечественным прошлым.

---

Односторонность изложенных представлений о Ладоге для нас очевидна. Относя ее и близлежащую округу к «наиболее развитым североевропейским районам», мы тем самым отрываем ладожан от остальных словен, ставим их в обособленное положение по отношению к родственным словенским племенам, разрушая единство словен как союза племен. Но союз этот оставался, несмотря на предполагаемое активное участие Ладоги во внешней торговле. Задача исследователя как раз и состоит прежде всего в том, чтобы раскрыть роль Ладоги во взаимоотношениях племен, объединенных летописцем под именем словен. Мешает этому, вероятно, слишком сильное впечатление, производимое на наших исследователей оживленным торговым движением по Волхову, звоном куфических монет и мечей, найденных археологами в «торгово-ремесленных поселениях», лежащих вдоль торговых путей. Чтобы приблизиться к подлинному пониманию исторической действительности изучаемого региона, необходимо коснуться вопроса о значении рек в жизни восточных славян.

Еще Маврикий рассказывал о славянах и антах, что они селились в лесах, у неудобопроходимых рек, болот и озер.{78} Древнерусский летописец, повествуя о расселении восточных славян, почти все их племена разводит по рекам.{79} Современная археология полностью подтвердила сообщения древних писателей: «Славянские поселения были расположены действительно уводы — по берегам рек, как больших, так и малых, а также около озер и всевозможных протоков».{80} Помимо производственных и бытовых удобств, реки привлекали восточных славян еще и потому, что они издревле служили путями сообщения. Специфика ландшафта Восточной Европы, рыхлость почвы, равнинность поверхности позволили рекам, как подметил еще В. О. Ключевский, «принимать самые разнообразные направления. Потому нигде в Европе не встретим такой сложной системы рек со столь разносторонними разветвлениями и с такой взаимной близостью бассейнов: ветви разных бассейнов, магистрали которых текут иногда в противоположные стороны, так близко подходят друг к другу, что бассейны как бы переплетаются между собою, образуя чрезвычайно узорчатую речную сеть, наброшенную на равнину. Эта особенность при нешироких и пологих водоразделах, волоках, облегчала канализацию страны, как в более древние времена облегчала судоходам переволакивание небольших речных судов из одного бассейна в другой».{81} При таких условиях реки, как и следовало ожидать, приобрели наиважнейшее коммуникационное значение, намного превзошедшее сухопутные дороги.{82} В обстановке усилившейся вражды племен и участившихся между ними войн, характерных для поздней стадии развития родоплеменного строя, контроль над речными трассами становился острейшей потребностью. Рост населения, сопровождавшийся сегментацией племен, толкал к расширению «жизненного пространства», вызывая колонизационное движение. Исторический опыт свидетельствует, что любое племя, любой народ, овладевшие частью реки, упорно стремятся овладеть ею полностью. Бывает, это удается в короткий срок, но порою растягивается на многие десятилетия и даже целые столетия, как, скажем, произошло у восточных славян, древнерусских людей и великороссов с Волгой. В случае же с Волховом продвижение заняло сравнительно малое время. Обосновавшись в Приильменье и в верховьях Волхова, словене вскоре вышли в низовья реки, образовав два скопления поселений и тяготеющих к ним сопок: у начала волховских порогов и неподалеку от волховского устья. Среди первого скопления словене построили укрепленное поселение Новые Дубовики, а среди второго — знаменитую Ладогу,{83} вследствие чего Волхов на всем своем протяжении оказался в руках словен. Контроль над Волховом обеспечивал безопасность словенского племенного союза от нападений со стороны враждебных соседей. Он был установлен весьма своевременно, так как уже в VIII в. шведы пересекают Балтийское море, основывая опорные пункты на его южном побережье, откуда проникают в Финский залив, Неву, Ладожское озеро и Волхов.{84} Судя по староладожским материалам, скандинавы в низовьях Волхова появляются в середине VIII в., т. е. во время сооружения Ладоги.{85} Начиналась экспансия норманнов на территорию восточнославянских земель. Она «проявлялась в различных формах: в грабежах, сборах дани с народов, подвергнувшихся нападению, и их завоевании, наконец, в торговле».{86} Отряды варягов формировались из купцов-воинов, промышлявших в зависимости от обстоятельств сегодня торговлей, а завтра — грабежом и «примучиванием» попадающихся на их пути племен. Ладога стала своего рода контрольно-пропускным пунктом для всех чужих, направляющихся в глубь словенской земли и на юг — на Днепр и Волгу. Вторым таким пунктом являлись Новые Дубовики у волховских порогов — опаснейшего участка волховского пути, преодолевавшегося волоком. Миновать его пришельцам было значительно труднее и сложнее, чем Ладогу. В верхнем течении Волхова враги словен натыкались на новые речные заставы. Таким образом, Волхов и в истоке, и в устье был защищен от внешнего мира, что обеспечивало безопасность словенских земель. Чтобы помешать свободному проникновению сюда с Верхней Волги, словене освоили земли по р. Мсте, соорудив на ее берегах поселения и сопки.{87}

Контрольные функции Ладоги на волховском пути предшествовали торгово-ремесленным, будучи частью обязанностей по организации обороны от неприятеля, возлагаемых на воплощаемый ею племенной центр. Но ее роль отнюдь не ограничивалась сугубо местными задачами оборонительного значения. Ладога была еще и звеном общей системы защиты от нападений извне, созданной племенным объединением словен на принадлежащей ему территории (о чем только что говорилось). Так открывается одна из граней роли Ладоги по отношению к союзу словен в целом.

По мере усиления торгового движения по Волхову Старая Ладога приобретает новое качество торгово-ремесленного центра, не теряя, разумеется, своего прежнего назначения. Подобная последовательность как бы подспудно и смутно улавливается некоторыми исследователями. А. Н. Кирпичников, например, размышляя о Ладожской волости, составленной «из цепочки приречных поселков», замечает, что «их строительство совпало (или, может быть, несколько опередило) начало проходящей здесь через Волхов евразийской торговли. Это обстоятельство активизировало рост поселений, в особенности самой Ладоги, и привело к организации службы прохождения водного транспорта. Ладога становится международной пристанью, важнейшим пунктом караванной и местной торговли и сама выступает в роли организатора этой торговли».{88} Высказанная вскользь мысль об опережающем строительстве Ладоги и прилегающих к ней поселений относительно начала евразийской торговли не получает, к сожалению, у автора дальнейшего развития. Зато торгово-ремесленное значение города, поднятое в заоблачную высь мировой политики и торговли, раздувается паче всякой меры.

Итак, Старая Ладога возникла и существовала длительное время как племенной центр. Своим происхождением она обязана окрестному населению, организованному в родовые общины. Ладога, рожденная в гуще этих общин, отразила процесс их слияния в единое племя, для поддержания жизнедеятельности которого она и предназначена. Вот почему Ладогу нельзя рассматривать изолированно от соседствующих с ней поселений. Вместе с ними она составляла общее и неразрывное целое. Ладожское общество — это и жители самой Ладоги и обитатели ближайших к ней поселков. Экономика ладожан, как и других племен, связанных с культурой сопок, базировалась прежде всего на земледелии и скотоводстве.{89} Важное значение имело ремесло (домашнее и профессиональное), дополнявшееся промыслами.{90} Внешняя торговля превалировала над внутренней, если последняя вообще практиковалась, поскольку данных, подтверждающих ее существование, у исследователей нет. Воздействие внешней торговли на ладожское племя не стоит преувеличивать. Она скользила по поверхности ладожского общества, увлекая своим потоком отдельных его представителей, но при этом не размывая основ родоплеменного строя ладожан. Особый якобы характер общества и экономики Ладоги, определяемый ее ключевым положением на крупнейшем евразийском торговом пути,{91} нам кажется недостаточно обоснованным.

В 9 км от Ладоги вверх по течению Волхова, где свободное плавание преграждали пороги, обнаружено гнездо поселений, среди которых выделяется укрепленное поселение Новые Дубовики. По материальной культуре оно «аналогично нижним горизонтам древней Ладоги».{92} Судьба Новых Дубовиков, как и Ладоги, исследователями поставлена в слишком жесткую зависимость от развития международной торговли. «Существование в последние века I тыс. н. э. значительного укрепленного поселения перед порогами, — читаем у Е. Н. Носова, — весьма симптоматично. Поселение являлось местом последней остановки перед трудным рубежом, местом перегрузки товаров и подготовки судов к переходу, контрольным пунктом на водной магистрали. Вероятно, значительная часть населения поселка была занята на проводке судов через опасные пороги. Именно поэтому вся жизнь укрепленного поселения на берегу р. Волхова в конце I тыс. н. э. во многом стимулировалась функционированием пути из стран Балтики на Исламский Восток, а позднее и пути „из варяг в греки”».{93} По убеждению А. Н. Кирпичникова, расположение поселений у волховских порогов было во многом обусловлено «необходимостью устройства „волоковых” станций, обслуживавших транспортное судоходство».{94} Здесь, как и в примере с Ладогой, вторичные причины абсолютизируются, чем затемняется подлинная суть истории, совершавшейся на берегах Волхова в начальный период расселения ильменских словен. Скопление поселений в районе волховских порогов есть свидетельство стремления словен овладеть всем течением Волхова, чтобы в целях безопасности контролировать речной путь, ведущий в Приильменье — главное местопребывание словен. Новые Дубовики и тяготеющие к ним поселения, подобно Ладоге и связанным с ней ближайшим поселкам, запечатлели процесс консолидации родовых общин в рамках единичного словенского племени. Можно предположить, что Новые Дубовики являлись племенным центром, надзиравшим за стратегически важным для словен участком водной дороги. Со временем в жизни этого центра и его округи определенную роль начали играть интересы торгового судоходства, о которых говорят А. Н. Кирпичников и Е. Н. Носов. Но доминирующими они стали много позже, во всяком случае за пределами рассматриваемого нами периода, т. е. середины VIII — конца IX в. Сомнительно также, чтобы в это время Новые Дубовики подчинялись Старой Ладоге, как считает А. Н. Кирпичников. «Ладога, — утверждает он, — контролирует сложную для проезда порожистую зону Волхова длиною около 36 км и обеспечивает здесь судовождение. Ладога — лидер своей округи, которая занимает узкую каемку приречной земли вдоль р. Волхова длиною около 50 км. Эта зона опознается по цепочке поселений и сопок, суммарно относящихся к последней четверти I тыс. н. э. и, следовательно, по времени своего возникновения одновременных древнейшему археологически выявленному строительному горизонту Е самой Ладоги (750–890 гг.). Некоторые поселения и сопки непосредственно приурочены к местам остановок судов и перегрузок товаров возле порогов».{95} А. Н. Кирпичников полагает, будто поселения, выросшие около порогов, зависели от Ладоги в административном, религиозном и территориальном отношениях, входя в ладожскую городовую волость, сложившуюся в низовьях Волхова в VIII–IX вв.{96} Автор, к сожалению, не приводит каких-либо фактов для обоснования своих наблюдений. А. Н. Кирпичников к тому же переносит явления волостного быта, типичного для XI — начала XIII в.,{97} на более раннюю эпоху родоплеменного строя, что недопустимо.