Уильям Салливан - Тайны Инков

• Название: Тайны Инков
• Автор: Уильям Салливан
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5-7838-0400-2

Издательство «Вече», выпустив около 20 книг в популярной серии «Великие тайны», продолжает избранную тематику таинственного и загадочного в новой серии «Тайны древних цивилизаций», которую открывает книга «Тайны инков». В этой книге воедино сплетены увлекательная история, удивительные мифы и потрясающая тяга инков к звездам…

William Sullivan
THE SECRET OF THE INCAS.
Myth, Astronomy, and the War against Time
_{© Перевод. Марчук H., 1998.}

---

Но именно это, как я теперь думал, было возможно. В результате рассмотрения родословной андской кошки мне теперь было ясно, что андская мифологическая база данных содержала гораздо больше информации, чем просто даты, зашифрованные астрономически. Андская мифология выступала теперь чем-то вроде размышления над значением изменений, которые произошли одновременно в социальной и небесной сферах. По этой причине лицо Бога Ворот можно было читать как книгу — книгу по истории.

С другой стороны, я хорошо знал, что само существование средств передачи этой информации — технического языка мифологии — еще не допускалось ни одной академической дисциплиной — ни археологией, ни антропологией, ни историей, ни историей науки, ни историей религии, ни гуманитарными науками, ни сравнительной литературой, ни даже археоастрономией. И, больше того, я знал, что только самые скептические по отношению к смыслу такого исследования дисциплины присвоят себе «юрисдикцию» оценивать его результаты. Если бы я продолжал выстраивать гипотезу об уровне мифологии как о реальной силе в андской истории, я бы стал оспаривать некоторые из фундаментальных предположений этих дисциплин.

Главные теоретические возражения против такого рода исследования, которые я уже приводил, исходят от археологии и антропологии, — дисциплин, которые обязаны исследовать предысторию. Археология исследует физические следы, оставленные человеческими обществами, а антропология концентрируется на изучении народов, культуры которых являются «доисторическими» — то бишь дописьменными. Обе эти дисциплины пытались разрабатывать теории и в конечном счете законы культурного развития человечества. Многие факторы, особенно изящество лингвистических моделей, ведут к идее, что изучение раннего человечества могло бы стать наукой.

Единственным самым важным методологическим принципом, содействующим этому стремлению, было то, что называлось «сравнительным методом», практикой изучения отдельных культур так, будто они развивались в изоляции, с целью последующей разработки законов развития культуры.

Исторические соображения о «проблеме диффузии» неизбежно делают эти воды мутными. Диффузия означает передачу культурных элементов — технологии, идей, методов — от одной культуры другой. Доказательство значительных контактов между культурами имеет неудачное свойство затемнять целостность этой основы для сравнения, затрудняя разработку законов культурного развития. По этой причине тех археологов и антропологов, которые признают доказанным значительное распространение культурных контактов, особенно на большие расстояния и там, где древняя традиция утверждает другое, называют «диффузионистами». Подтекст у диффузиониста — «подрывной», потому что диффузионистские исследования рассматривают данные антропологии и археологии в отрыве от исторической перспективы. По самой своей природе этот подход подрывает достоверность этих данных как основу для разработки законов развития культуры.

Это не означает, что антропологи и археологи не интересуются вопросами истории. Тем не менее упор здесь делается опять же больше на теорию, чем на отдельные события. Антропология стремится устанавливать «диахронические модели» изменения культуры, — модели, выводимые на основе данных из археологических и этнографических записей о том, как изменяются культуры с течением времени. Цель этой процедуры состоит в том, чтобы изолировать изучаемые переменные и динамику, и все это — чтобы в один прекрасный день сформулировать «законы» культурного изменения.

Такие модели предполагают доказательство диффузии, если его можно найти «в земле» — то есть в археологических отчетах. Археологи — совершенные прагматики в отношении всякой теории. Если новая находка требует новой теории, то археологи адаптируют ее и идут дальше: «Никаких упреков», как говорится в «И цзин». Однако правда и то, что, чем более значительным, но географически удаленным является довод в пользу возможности элемента диффузии, тем меньше вероятность того, что он будет принят археологией. Кроме того, эмпирически уже доказана та истина, что, чем больше дальше пространственно простирается утверждение о диффузии, тем меньше доказательств в его поддержку будет найдено «в земле». Это говорит о том, что путешествие на очень длинные расстояния с большей вероятностью предполагало обмен идеями, чем материальными предметами. Однако же ортодоксальная археология интерпретирует отсутствие физических доказательств на земле как самое важное доказательство отсутствия контактов.

С другой стороны, Дэвид Келли, указывая на хитроумные ловушки в процессе выявления вероятности широких контактов между культурами на дальние расстояния, в частности приводил такой критерий: «Главная проблема всякой попытки показать передачу на дальние расстояния предметов или идей от одной культуры другой заключается в том, что наилучшим доказательством такой передачи обычно считаются те культурные элементы, которые в получающей культуре имеют наименее важное значение».

Келли привел пример находки статуэтки явно римского происхождения в Каликстлауаке, в Мексике (во вполне вероятном слое, то есть более позднем, чем ее изготовили), и заключил, что эта находка может указывать лишь на то, «что римская статуэтка смогла так или иначе попасть в Мексику».

Напротив, замечал Келли, «определенные виды систематически классифицируемых данных, имеющие общие компоненты», такие как календарные системы Мезоамерики, Океании и Евразии, указывают на высокую степень вероятности контактов, несмотря на то, что «в земле» нет ничего, что доказывало бы это. Такие элементы могут казаться местным произведением. Именно такая видимость делает возможным применение сравнительного метода и маргинализации истории.

Эти вопросы пришли мне на ум, когда, выйдя из логического равновесия, я ощутил тягу к исследованию андских представлений о второй половине системы с двойным родством, то есть космологической основы принципа происхождения по мужской линии. Из книг мне было известно, что этот материал содержал обширные знания, включающие использование символа молнии для обозначения мужского порождающего начала. Эта символика формулировалась в терминах культа Близнецов, связанных, в свою очередь, с огнем, Млечным Путем, и планетой Сатурн. Эти идеи были настолько неотделимы от технического языка мифологии, а их распространение по всему миру в пространстве и времени — настолько обширно, что они вынудили поставить эту проблему.

Я полагал, что имел дело с системой мышления, которая по причине своего особого способа формулировать астрономические наблюдения (где звезды — это животные, топография — уранография, планеты — боги, система — «мельница» и так далее) не могла изобретаться множество раз заново. Здесь был классический случай диффузии в таком огромном масштабе, что ее можно было бы увидеть невооруженным глазом. «В земле» ничего бы не было найдено. Тем не менее, насколько я мог бы судить, андская земледельческая цивилизация происходила именно от такой системы мышления. Я был на грани того, чтобы представить и написать о цивилизациях Америки нечто еретическое, возможно, даже безответственное.

Сколько существует современное изучение предыстории человечества, оно всегда основывалось на предположении, что замысловатые, повторяющиеся образцы ранних мировых цивилизаций — с их горами-храмами, камнями-центрами, преисподними, чудными «столпами» и «мельниками» — явились результатом человеческой природы в целом, а не распространения индивидуальных представлений людей. В таком ракурсе ранняя история народов мира выступает просто-напросто подсознательным проявлением структур человеческого разума.

Мои собственные изыскания привели меня к иному выводу. Цивилизации, основанные на авторитете мифов, активно стремились преодолеть ограниченность обыденного сознания людей, увлекая их в царство высшего Сознания, начертанного на небе. В таком деле бесспорно доступным предметом обмена были проявления человеческой природы в древности — например, «бессердечность» людей-ягуаров. Это стремление было чем-то «естественным» и «подсознательным». Мифы, похоже, устанавливали диалог с небесным образами, чтобы задать великие вопросы о природе и степени человеческой ответственности. Миф был сознательным.

Первый инструмент этих поисков, великая голографическая идея-форма о бракосочетании неба и земли, был больше, чем просто историческим событием; он на тысячелетия остался историческим событием — моментом, когда началось само Время. Его появление в Андах, очевидно, где-то в первом тысячелетии до н. э., подняло, так сказать, основные вопросы о дальности, смелости и мотивации путешественников в отдаленном прошлом. Путешествовать по земле, согласно этой голограмме, означало нести в сознании семена цивилизации. Все, что для этого требовалось, — это найти плодородную почву.