Газета День Литературы - Газета День Литературы # 179 (2011 7)

• Название: Газета День Литературы # 179 (2011 7)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

Подобно средневековому рыцарю имел свою Прекрасную Даму, жену – Анну Горенко, позднее ставшую Анной Ахматовой. Отношения двух больших поэтов, как мужа и жены, были весьма сложными. Руки её он добивался не один год, встречая неизменный отказ. Наконец, с четвёртой или пятой попытки получил согласие. Несколько лет пожили вместе, чаще в конфликтах, чем в мире. Расстались, оба имея при совместном проживании многочисленные любовные романы, после развода – тоже, оставив, таким образом, богатый и спорный материал для биографов. В.Срезневская, свидетельница первых месяцев замужества молодой Ахматовой вспоминает:

"Она читала стихи, гораздо более женские и глубокие, чем раньше. В них я не нашла образа Коли. Как и в последующей лирике, где скупо и мимолётно можно найти намёки о муже, в отличие от его лирики, где властно и неотступно, до самых последних дней его жизни сквозь все его увлечения и разнообразные темы маячит образ жены. То русалка, то колдунья, то просто женщина, таящая "злое торжество…""

Впрочем, предоставим слово самой Ахматовой.

В "Поэме без героя" (1940-1962) Анна Андреевна написала пронзительные стихи о видении, посетившем её в 1940 году. 1913 год. Царское Село. Бал теней, "гофманиана", говоря словами поэтессы, или "дьяволиада", выражаясь словами её друга М.А. Булгакова, где собрались "краснобаи и лжепророки", "козлоногие", "дылды" "без лица и названья". И вот…

Крик: "Героя на авансцену!"

Не волнуйтесь: дылде на смену

Непременно выйдет сейчас

И споёт о священной мести...

Что ж вы все убегаете вместе,

Словно каждый нашёл по невесте,

Оставляя с глазу на глаз

Меня в сумраке с чёрной рамой,

Из которой глядит тот самый,

Ставший наигорчайшей драмой

И ещё не оплаканный час?

Это все наплывает не сразу.

Как одну музыкальную фразу,

Слышу шёпот: "Прощай! Пора!

Я оставлю тебя живою,

Но ты будешь моей вдовою,

Ты – Голубка, солнце, сестра!"

На площадке две слитые тени...

После – лестницы плоской ступени,

Вопль: "Не надо!" и в отдаленье

Чистый голос: "Я к смерти готов".

Повторю: в поэме "Без героя", которая писалась и переписывалась неоднократно с 1940-го по 1962-й, Ахматова не обозначила чётко ни одной тени, кроме мужа своего Николая Степановича Гумилёва. Она осталась навсегда его Прекрасной Дамой, а он её Паладином во всей разнообразной чертовщине, которая окружала при жизни обоих.

Уход Поэта описан и прокомментирован во многих исследованиях с момента открытия архивов КГБ на эту тему. Последнее – прекрасная книга Юрия Зобнина "Казнь Николая Гумилёва".

Как встретил революцию Поэт? Прежде всего, в трудах творческих и просветительских. С 1917 по 1921 год написаны лучшие его стихи, Гумилёв также заявляет себя как деятельный организатор и пропагандист отечественной и всемирной литературы, руководит Союзом поэтов Петрограда, инициирует различные культурные начина- ния. Как офицер, Гумилёв по началу не примкнул ни к красным, ни к белым. Даже увлёкся одним из героев "красного террора", о чём написал в стихотворении "Мои читатели", где:

Человек, среди толпы народа

Застреливший императорского посла,

Подошёл пожать мне руку,

Поблагодарить меня за мои стихи.

Этот "читатель" не только пожал благодарно руку Поэту, он ходил в петроградском "Союзе поэтов" буквально по пятам Гумилёва, бормоча его стихи. Этот человек слыл покровителем Есенина, этому человеку дарил свои сборники Маяковский. Далее передаю слово Юрию Зобнину: "Этим человеком был Яков Григорьевич Блюмкин, левый эсер, заведовавший в 1918 году секретным отделом по борьбе с контрреволюцией ВЧК, в прошлом – убийца германского посла графа Мирбаха (что послужило сигналом к началу восстания левых эсеров), а в недалёком будущем – невольный соучастник убийства Есенина в гостинице "Англетер".

Блюмкин буквально очаровал поначалу Гумилёва-поэта. Ещё бы, знаменитый террорист не из-за угла, а принародно "застрелил императорского посла". Кроме того, был организатором компартии Ирана – страны персидских миниатюр, обожаемых поэтом, куда рвались также Есенин и Хлебников, страны, планировавшейся в качестве плацдарма для экспорта революции в Индию – "страну духа" – так называл Индию Гумилёв. Какую роль сыграл Блюмкин в судьбе Гумилёва, неизвестно. Зато хорошо известна роль другого чекиста, следователя по особо важным делам Якова Сауловича Агранова, которому поручили дело Гумилёву по обвинению его в контрреволюционном заговоре.

Участие поэта в заговоре, в так называемом "деле Таганцева", до сих пор остаётся предметом споров. Был ли он активным участником "Дела" или резервировался для культурного строительства будущей России, когда заговор увенчается успехом, – об этом написано много. Но одно ясно – чем дальше развивались события, тем больше развеивались иллюзии поэта и патриота в отношении воцарившегося режима.

Русская история во все периоды её была предметом всевозможных "научных" спекуляций, начиная с Ломоносова, когда её писали преимущественно "люди заезжие" или преклонившиеся пред ними, и до наших дней, когда в исторической науке доминируют те же фигуранты. По сию пору в учебниках бытует мнение, что 1917 год начался ничтожной, по мнению советских историков, Февральской революцией (по мнению "либеральных", подлинно освободительной). А продолжился этот роковой год Октябрьским переворотом большевиков, которые установили свою национальную, отвечающую интересам народа (советский взгляд) власть и безжалостную, принесшую России неисчислимые беды (взгляд "либералов") диктатуру. Как выясняется теперь, та и другая модель управления Россией (как, впрочем, и третья – горбачёвско-ельцинская) были инспирированы извне. Об этом также много сказано в последние годы: о "пломбированном" вагоне Ленина, о деньгах Парвуса, об американских миллионерах-вдохновителях Троцкого и тех же вдохновителях "перестройки" и ельцинской "суверенной" России.

В трескучей пропаганде СМИ совершенно тонут факты о том, что, выйдя из пломбированного вагона, Ленин распрощался и с немецким генштабом, организовавшим ему проезд из заграницы в Россию, и с Парвусом, снабдившим его деньгами. Что касается Сталина, то он вообще для партии больше- виков ни у кого денег не брал, добывал их сам своими "эксами". И самое главное, к организации ЧК никакого отношения не имел, к убийству царя Николая – тоже. После окончания Гражданской войны, когда навестил в Грузии религиозную мать и та спросила "Правда, что ты убил царя?" ответил: "Нет, мама, я в это время воевал".

... Во времена Гумилёва ещё царил произвол революционеров пришлых, приехавших из-за границы и пытавшихся навязать России интернационализм по Троцкому. С двухмиллионным холокостом донских казаков, с многотысячными расстрелами врангелевских офицеров, добровольно сложивших оружие в обмен на помилование.

Как ко всему этому мог относиться Гумилёв? Так, как это описано в "Заблудившемся трамвае", "Пьяном дервише" "Звёздном ужасе", в написанном за несколько лет до смерти стихотворении "Рабочий" – мужественно, стоически, с верой в Россию "Нового Иерусалима". Кто-то в такой вере может увидеть неоправданный романтизм, кто-то восхождение в иную светлую реальность, которая доступна самым главным мудрецам – детям, видящим в грозовом небе не горе, не ужас, но "просто золотые пальцы", которые "показывают, что случилось, что случается и что случится" ("Звёздный Ужас").

Как сказано выше, допрашивал Николая Степановича следователь Яков Агранов, подписывавший протоколы допросов фамилией Якобсон. Этот человек в отличие от Дантеса отлично понимал, "на что он руку поднимал", так же, как и Блюмкин, знал наизусть стихи Гумилёва, цитировал их во время допросов. Понимая патриотический настрой поэта, рисовал ему радужные картины будущей России, во имя которой действуют большевики, добиваясь покаяния и выдачи сообщников. В картины Гумилёв не поверил, друзей не сдал, говорил о себе сдержанно, но в то же время не хитрил, взглядов не скрывал, умер, как человек чести, оставив посмертные легенды...