Марина Струк - В тебе моя жизнь...

• Название: В тебе моя жизнь...
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

---

Наконец церемония была завершена, и присутствующие медленным степенным шагом двинулись в дворцовую церковь, Воронин же поспешил к самому выходу из нее. Он намеревался встретить свою невесту прямо у дверей. Зачем? Он и сам не мог себе ответить. Но вот так ждать ее в церкви он не хотел. Рядом с ним прохаживались некоторые гости, чтобы быть в числе первых, кто увидит нареченную. Всем было любопытно взглянуть на тот шедевр, что по слухам сотворила модистка, а невеста лишь приукрасит своей прелестью. В церкви же при подобном количестве приглашенных это удалось бы далеко не всем.

Наконец к дворцу подъехали несколько экипажей, украшенных цветами и лентами. На этом настояла Анна Степановна, которой очень хотелось блеснуть в свете хоть и пышностью свадебного приема, то хотя бы убранством свадебного поезда да великолепием наряда и красотой невесты.

А невеста действительно была удивительно хороша. Великолепно сшитый наряд подчеркивал стройность стана (чему Воронин уделил немалое внимание), искусно уложенные волосы открывали взору хрупкость длинной шеи. Правда, она была бледна, да чересчур сильно сжимала руки, но это можно было отнести на счет волнения перед таинством.

Едва Марина вышла из кареты при помощи отца, то сразу же повернулась к нему и долго не отрывала взгляд. Анатоль тоже не мог отвести от ее глаз своего. Правда, со своего места он не мог разглядеть их выражение, но по ее позе он прекрасно понимал, насколько она напряжена. Пусть немного грешно, но он наслаждался ее волнением, ее нервозностью. О, она даже себе не представляет, как ему отрадно сейчас видеть ее страдания и сомнения!

Идти ли ей навстречу? Принять ли ее руку из ладони отца, который уже повернулся к нему и смотрел на него, явно недоумевая, чего он медлит? Анатоля на мгновение посетила мысль отказаться от всего этого. Прямо сейчас и при всех отказаться от венчания и оставить ее, эту обманщицу, тут прямо у распахнутых дверей в храм. Разве осудит его кто-нибудь, узнав причины подобного скандального отказа? Нет, ведь по всем моральным принципам он вправе это сделать. Но разве может Анатоль поступить так с ней? Разве позволит подвергнуть ее всеобщему остракизму и порицанию?

Как тяжело сделать выбор, который неизменно разрушит одну из жизней — либо ее, либо его. Чей позор будет тяжелее? Чья боль сильнее? Ее, когда он откажется от брака, когда ей придется открыть свой грех перед всеми? Или его — признать этого бастарда, вырастить как своего ребенка, дать ему свою фамилию, свой титул? Ему, а не собственному ребенку, который со временем может появиться в их браке. Как тяжело сделать этот выбор…

Анатоль с трудом отвлекся от своих мыслей и заметил, что Марина вдруг резко выпрямилась и еще пуще побледнела, словно прочитала его мысли. Он вспомнил о ее недавней болезни и вдруг испугался за нее. Неужели ей стало дурно? Неужели обморок? А потом спустя мгновение пришло осознание того, что происходило сейчас в его голове, и он усмехнулся. Он хочет стиснуть ладонями ее длинную хрупкую шею и придушить ее, и в то же время его столь сильно волнует состояние ее здоровья, что сердце заколотилось быстрее при виде ее внезапной бледности.

Анатоль легко преодолел те несколько шагов, что разделяли их с Мариной, и принял ее руку у Ольховского.

— Нас ждут уже, — он взглянул ей прямо в глаза. В эти дивные серо-зеленые глаза, которые могут быть такими невинными, когда скрывают ложь. — Готовы ли, Марина Александровна?

Она немного смутилась (или ему это показалось?) и коротко кивнула, еле слышно прошептав:

— Разве мы вправе сейчас переменить свою судьбу?

— Действительно, — согласился Анатоль с нареченной, горько усмехаясь. — Разве мы вправе…

Глава 27

Марине в ночь перед венчанием тоже не спалось, как и ее нареченному, как бы она не старалась провалиться в спасительные глубины сна, где только там она забывала о тяжелой реальности.

Только в этот раз в отличие от других ночей Морфей не спешил ее принимать в свои объятия. Она ворочалась в постели, сбивая простыни в комок, но глаз сомкнуть там и не смогла. Ее тяготило происходящее, совесть не давала покоя. Где-то в середине ночи Марина, осознав, что так и не сможет заснуть, поднялась с постели и принялась молиться у образов. Она просила простить ей ее грех, ее ложь, просила принести покой ее страждущей душе. Потом она забыла о своих тревогах и невзгодах и остаток ночи посвятила заупокойным молитвам о душе Сергея.

Наконец рассвело. Пришли девушки и принялись подготавливать Марину к венчанию, намеченному через два часа после утренней службы. Они сняли с нее ночную рубашку и помогли опуститься в принесенную ванну с горячей водой, потом принялись мыть ее тело и волосы с душистым ароматным мылом. Потом она сушилась, сидя у огня, а девушки доставали из чехла подвенечное платье, фату с венком из живых цветов (Марина тут изъявила стойкое желание иметь только живые цветы в венке) и воздушное кружевное белье, которое м-м Monique прислала в качестве подарка к предстоящему торжеству.

Пришла Агнешка и, взяв гребень, принялась расчесывать длинные волосы Марины, никому не доверив эту обязанность из горничных.

— Паспееце яшчэ, — отрезала она в ответ на робкие возражения девушек, что барышню необходимо причесать. Марина не стала вмешиваться в их разногласия. Сегодня она словно была во сне — все понимала, все слышала и видела, но происходящее ничуть не трогало ее.

Агнешка, расчесав ей подсушенные волосы, принялась заплетать их в длинную тугую косу. Затем она подняла глаза и посмотрела в него на отражение Марины.

— Вось и усе, голубка моя. Прийшол час, — после этих слов нянечка стали аккуратно и медленно расплетать Маринину косу, тихо напевая при этом:

Затрубила трубонька

Рана на зары,

Вось паплакала Марыначка

Па русай касе.

Увечары яе касу

Дзяўчаты пляли,

Дзяўчаты пляли,

Усе бантили.

В середине куплета нянечка вдруг заплакала, не прерывая при этом своей грустной песни. Марина, видя ее слезы, катящиеся по щекам, да слыша ее заунывное пение, тоже не сдержала слез. Ей и так было не по себе в это день, а традиционное вытие в проводах под венец вконец разбередили ее душу.

— Поплачь, касатка, — прошептала ей нянечка, разделив ее волосы на прямой пробор и заплетая теперь две косы, как символ супружества Марины. — Слезы перад шлюбом[165] к доброму жиццю. Вось не поплакала тогда… Бачишь, як яно вышло…

Она принялась за плетение и продолжила свою печальную песню:

Прыехала свахонька
Нелитасьциўцы[166],
Стала яе косыньки
Драць-парывае,
Падзялила косыньку
На два баки
И сказала косынькам:
«Стагоддзе[167] вам вековать,
Стагоддзе вам вековать,
У дзеўках не бываць»…

— Ой, Агнешка, прекрати свой вой! — вдруг раздался резкий голос Анны Степановны. — Будто на похороны собираемся! Развела тут плач! — она быстро подошла к Марине и, глядя на ее отражение в зеркале, произнесла. — Сегодня не тот день, чтобы плакать, Марина. Даст Бог, все обойдется, и ты более не будешь слезы ронять из-за своей судьбы. Улыбнись! Ну же! И запомни: как бы кошки не скребли на душе, ты должна улыбаться. Никто отныне не должен видеть, как тебе горестно. Таков бабий век — стисни зубы и терпи, как бы больно не было.

Анна Степановна наклонилась и нежно погладила дочь по щеке, потом выпрямилась и отрывисто произнесла уже к горничным, стоявшим чуть поодаль:

— Что стоите, как на погосте? Ну же, быстрее барышню одевать! Негоже заставлять жениха в церкви ждать. А уж тем паче императорскую чету!

Марину тотчас принялись причесывать, быстро растрепав заплетенные Агнешкой косы, крутя локоны раскаленными докрасна щипцами да закалывая их вверх. Эту прическу придумала m-m Monique, чтобы весь облик невесты был выше всех похвал. После облачили в белое подвенечное платье, облегающее стройный девичий стан так плотно, что Марина даже поначалу испугалась, что не сможет в нем дышать. Но на что не пойдешь ради красоты?

Девушки аккуратно взяли в руки небольшой венок из белых оранжерейных цветов и принялись прикалывать его к волосам Марины. Агнешка подошла и, отодвинув одну из горничных, ловко вплела в венок с одной стороны, стараясь замаскировать от постороннего глаза среди небольших соцветий веточку калины.

— Ах, дзитятка, руту-то нияк не можно[168], — прошептала она в ухо Марине. — А вот калину-то в самый раз… на счастье тебе…

Марина в ответ легко погладила нянечку по руку, одним простым движением стараясь показать той свою любовь и нежность к ней, вырастившей ее с пеленок и до отрочества. Агнешка смахнула слезы с глаз и махнула рукой замешкавшимся горничным:

— Пошто встали?! Вэлюм[169] нясите!