Паулина Симонс - Красные листья

• Название: Красные листья
• Автор: Паулина Симонс
• Издательство: АСТ
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-02799-7

Они молоды и хороши собой. У них с детства было все, о чем только можно мечтать. Они легкомысленно играют с любовью и изменой, сексом и наркотиками. Но вот кто-то из них вступает в опасную игру со смертью. И когда в снегу находят обнаженное тело убитой девушки, молодой детектив Спенсер О'Мэлли начинает расследование, еще не подозревая, какие темные и порочные тайны ему предстоит раскрыть…

---

Узнав о приезде Спенсера, она немедленно согласилась с ним увидеться, не зная, кто он и с какими вестями пришел, и теперь сидела молча, с прямой спиной в кресле на колесиках. Время от времени она поворачивала лицо к окну, туда, где, как она, видимо, знала, находились парк, луг и озеро.

Кэтрин была слепа. Она сидела тихо, сзади инвалидного кресла была прикреплена белая трость. Спенсер предположил, что эта белая трость была излишней. Ее прикрепили, наверное, сестры. А сделали они это потому, что она попросила. Но было видно, что Кэтрин Синклер уже очень давно не поднималась со своего инвалидного кресла. Весь ее облик свидетельствовал о давней и полной атрофии мышц и кожи.

Спенсер откашлялся.

— Не беспокойтесь, детектив О'Мэлли, — тихо произнесла Кэтрин ровным голосом. — Я знаю, что вы пришли сообщить мне о ее смерти. Так ведь?

Спенсер кивнул, а затем, осознав, что она его не видит, подал голос:

— Да.

Кэтрин конвульсивно передернулась, справляясь с судорогой. Это началось с век и прошло весь путь вниз через рот, шею, руки, ноги и закончилось ступнями. Затем Кэтрин затихла снова.

Она смотрела в пространство, куда-то слева от головы Спенсера, а он уставился на плед, покрывающий ее колени. Смотреть на нее было невыносимо трудно.

Наконец Кэтрин попросила Спенсера подать ей воды.

Сделав глоток, она прошептала:

— Моя деточка. Деточка. — Спенсер потянулся и коснулся ее руки, но она остановила его: — Нет-нет, детектив. Пожалуйста, не надо. С вашими утешениями мне будет еще труднее. Я скоро буду в порядке. Только дайте мне пару минут.

Он дал ей две минуты, а затем пять.

— Вы знали мою дочь, детектив О'Мэлли?

Он кивнул, а потом опомнился:

— Да, миссис Синклер. Знал. Не очень хорошо, к сожалению.

— Она была все такая же красивая?

— Очень красивая.

Кэтрин улыбнулась:

— Да. Это был исключительный ребенок. У меня просто разрывалось сердце, когда я смотрела на нее. Просто не могла поверить, что это моя дочь, такая красавица. Или вы считаете, что каждая мать думает так о своем ребенке?

Мать самого Спенсера тоже думала, что ее дети самые красивые.

— Кристина была хороша собой совершенно объективно, — сказал он.

Она кивнула:

— Да. Вы знаете, я счастлива, что теперь не могу видеть. Я видела ее, и этого достаточно. Мертвой я видеть ее не хочу. — Ее глаза наполнились слезами.

Спенсер отвернулся.

— Как она умерла, детектив? Это была автомобильная катастрофа? Она замерзла? Была убита?

Спенсер хотел сказать, что верны все три ее версии.

— Она замерзла, — ответил он. — Но откуда вы знаете?

— Снег. Она любила снег, — судорожно проговорила Кэтрин. — Во время снегопада она обычно выбегала на улицу в одной пижаме. И падала на спину в снег. «Вставай немедленно! — кричала я на нее. — Ты когда-нибудь вот так замерзнешь».

Спенсер поежился.

— Это вообще чудо, что Кристина выжила, — продолжала Кэтрин Синклер. — Ведь у нее был врожденный диабет. У Кристины и ее брата-близнеца. Они родились раньше срока на восемь недель.

Затем Кэтрин добавила, что мальчика спасти не удалось, он родился слишком слабым.

Кристина тоже первые три месяца провела в больнице, отчаянно боролась за жизнь и победила. Кэтрин похоронила своего младенца сына, а затем каждый день приходила в Гринвичскую мемориальную больницу и сидела у инкубатора, где содержалось ее дитя. При рождении Кристина весила один килограмм двести граммов, но крепко вцепилась в жизнь и не выпускала ее из своих ручонок.

— Если бы вы знали, детектив О'Мэлли, — вздохнула Кэтрин Синклер. Ее глаза были застланы туманом, а пальцы неистово теребили поношенный хлопчатобумажный плед, лежащий на коленях. — Я следила за каждым ее вдохом, думая, что он будет последним. Я прислушивалась к ней, наблюдала, как она хватает ротиком воздух, как эти вдохи и выдохи становятся все короче и короче, а перерывы между ними все длиннее и длиннее, и мне казалось, что я, наверное, сойду с ума. Вот еще один вдох… Но она все же выкарабкалась. Мы забрали ее домой как раз в день ее рождения, когда ей исполнилось четыре месяца. Она весила тогда уже три шестьсот. — Кэтрин улыбнулась. — И она выросла такая хорошенькая. Ведь правда? — Внезапно Кэтрин Синклер перестала улыбаться, перестала теребить плед и повернулась к окну. — Она выросла такая хорошенькая. Такая аккуратная. И не была диабетиком. Прошло, как будто и не бывало. Она была здоровой, как и любой ребенок в ее возрасте. Даже не болела ветрянкой и другими детскими болезнями, редко простужалась, никогда не болела гриппом. Нельзя было даже поверить, что при рождении она была на волосок от смерти.

— Нет, конечно, — согласился Спенсер. — Она была немного похожа на вас, — добавил он, пытаясь — но, со всей очевидностью, напрасно — как-то утешить бедную женщину.

— За первые семь лет жизни, — продолжала Кэтрин после некоторой паузы, — наш единственный ребенок был избалован так, что вы не можете себе вообразить.

— Я могу вообразить, миссис Синклер, — отозвался Спенсер.

— У нее были две гувернантки. В четыре года она начала заниматься на фортепиано (у нее был свой большой рояль фирмы «Стенвей»), а в пять — балетом и гимнастикой. В семь она захотела учиться играть на скрипке, так что мы с мужем купили ей лучший инструмент, который можно было достать. Она училась верховой езде, у нее была своя лошадь в конюшне, которую мы построили позади нашего имения. Мой муж был очень преуспевающим бизнесменом, и я тоже, когда выходила замуж, была с деньгами. Моя мать была очень богата.

— Я это знаю, — сказал Спенсер.

— Все в ней души не чаяли. Я все время кружила над ней, где-то сзади в пространстве, она мне была постоянно нужна, мне то и дело хотелось ее видеть. Я подходила к ней, когда она, например, играла Моцарта, и начинала покрывать ее лицо поцелуями. Она увертывалась от них, тут же стирала их следы, а я не обращала на это никакого внимания. Она была моим единственным ненаглядным ребенком — вы можете вообразить, как я ее любила?

Такой достаток, такое богатство, такую материнскую опеку Спенсеру вообразить было, конечно, трудно. «Вот черт», — выругался он про себя и мотнул головой.

— Когда Кристине исполнилось семь, мы с мужем поняли, что портим ее. И что пора остановиться. Она начинает тяготиться нашим вниманием, замыкается в себе, пытается быть независимой. Ей нужны были брат или сестра. Но самим иметь детей для нас возможности практически уже не было. Можно было, конечно, попробовать, но риск был огромный — и для меня, и для будущего ребенка.

— Да, миссис Синклер, я понимаю.

— Мы взяли ребенка из приюта в Техасе. Это было трудное решение. Чтобы найти подходящего мальчика, нам пришлось доехать до Остина.

Спенсеру оставалось только кивать.

— Это был прекрасный маленький мальчик, темный, худенький, хорошо себя вел, он даже был немножко похож на нашу Кристину. Ему очень нужны были дом и семья, и все нам так чудесно подходило. Мы дали ему и дом, и семью. Сестры в приюте сказали, что он был найден три года назад ночью на развилке местного шоссе. В приюте он не говорил. В первый год ни слова. То есть он начал говорить за два года до того, как мы его усыновили. У него не было имени, он не знал своих родителей, не знал даты своего рождения. Сестры звали его Билли. Мы дали ему другое имя — Натан. Так звали нашего умершего мальчика. Дату рождения мы ему установили на день раньше Кристины. Решив, что раз мальчик, пусть будет старше, хотя бы на день. Да и наш умерший мальчик был старшим из близнецов. Он родился на десять минут раньше Кристины.

Кэтрин, должно быть, почувствовала какую-то реакцию Спенсера.

— Да, я знаю. Есть такой старый предрассудок, суеверие. Что не следует называть живого ребенка именем умершего, — так говорили мне друзья. «Ну почему? — отвечала я. — Евреи, например, на это внимания не обращают. А чем мы хуже евреев?» В общем, я настояла, чтобы его назвали Натаном. Люди мы были верующие, но не суеверные. Каждое воскресенье ходили в церковь, произносили молитву за ужином. В старые бабушкины сказки мы не верили.

— Пожалуй, я тоже, — согласился Спенсер.

— О, но нам бы следовало, — горько усмехнулась Кэтрин. — Мы усыновили его, мы дали ему нашу фамилию, мы дали ему все, что дали Кристине. Да нет же, мы дали ему больше. Он был такой маленький, и нам было его так жалко. И он всего хотел.

— Не сомневаюсь, — отозвался Спенсер.

— Кристина же, в общем-то, ничего не хотела. Как я говорила, она была у нас независимая. Она считала, что папа и мама ограничивают ее свободу, постоянно ее опекают. Впрочем, мы так и делали. Но Натан — совсем другое дело. Он жадно впитывал все, упивался нашей любовью и очень к нам привязался. Он не любил никуда ходить без нас или оставаться дома на ночь, когда нас не было. Он был ласковый мальчик. Красивый.