Дэниел Сташауэр - Рассказчик: Жизнь Артура Конан Дойла

• Название: Рассказчик: Жизнь Артура Конан Дойла
• Автор: Дэниел Сташауэр
• Издательство: журнал "Иностранная литература" 2008 № 1
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 0130-6545

---

Как раз тогда вся эта история и привлекла внимание Конан Дойла. "Я ощутил, что присутствую при ужасной трагедии, — писал он, — и обязан сделать все возможное, чтобы восстановить справедливость". Ознакомившись со следственными материалами и посетив место преступления, писатель договорился о встрече с Идалджи. "Я несколько опоздал из-за дел; поджидая меня, он читал газету, — рассказывает Конан Дойл. — Он держал ее очень близко к глазам и немного боком, что свидетельствовало не только о большой близорукости, но и об астигматизме. Мысль о том, что такой человек может ночью рыскать по полям и резать лошадей, скрываясь от преследующей его полиции, покажется смехотворной любому, кто знает, каким видится мир человеку с близорукостью в восемь диоптрий".

Конан Дойл понимал, что зрение Идалджи нельзя полностью скорректировать с помощью очков — тот вряд ли способен был разглядеть животное в темном поле, не говоря уж о нанесении удара ножом, требующего немалой точности. По иронии судьбы, диагноз Дойла был принят безоговорочно благодаря оставленной им некогда карьере окулиста.

Убежденный в невиновности Идалджи, Конан Дойл собрал доказательства в его пользу. Были приглашены для консультации новые графологи, опровергшие предыдущее заключение и признавшие, что письма написаны не его почерком. Пятна на его одежде, которые и ранее не были освидетельствованы как кровяные, были отвергнуты в качестве доказательства. Конан Дойл по этому поводу написал: "Даже самый умелый на свете хирург не мог бы темной ночью взрезать бритвой брюхо лошади и отделаться при этом двумя пятнышками крови размером с трехпенсовик на платье. Это совершенно немыслимо". На одежде были также обнаружены конские волосы, но это тоже мало о чем говорило: пиджак Идалджи был доставлен в полицейскую лабораторию в мешке, где лежал лоскут конской шкуры.

К тому времени делом Идалджи уже занимались многие, но имя Конан Дойла придало событиям еще большую огласку. Как писали в ряде газет, это было все равно как если бы сам Шерлок Холмс встал на защиту Идалджи. На что Дойл возразил: "Существует большая разница между фактом и литературой. Я постарался сначала выяснить факты, а уж потом делать выводы". И в самом деле, действия Конан Дойла больше напоминали поведение Майкрофта Холмса-старшего, не столь энергичного брата Шерлока. Факты уже были собраны другими, и Конан Дойл употребил свой талант рассказчика на то, чтобы сложить из них убедительную и, по-видимому, неопровержимую версию. Начал он с того, что писал и рассылал по газетам письма, а затем в январе 1907 года опубликовал брошюру в восемнадцать тысяч слов под названием "История, случившаяся с мистером Джорджем Идалджи". "Я изучил очень много документов, — написал он, — и проанализировал ряд истинных и вымышленных доказательств. И при этом держал открытыми глаза и уши. Могу, не колеблясь, сказать, что, сколько ни трудился, не нашел данных, которые бы указывали, чтобы не сказать доказывали, что Джордж Идалджи имел какое-то отношение, прямое или косвенное, к этим злодеяниям или анонимным письмам".

Подозрения Конан Дойла пали на двух братьев Шарп, Ройдена и Уоллеса[49], которые издавна враждовали с семейством Идалджи. Указания были лишь косвенные, но у Ройдена был определенный "перевес": было известно, что в прошлом он подделывал письма, работал подручным у мясника и как-то раз исполосовал ножом обивку в железнодорожном вагоне. Джорджа Идалджи он знал со школьной скамьи и, возможно, еще с детских лет питал к нему вражду, но впоследствии был из школы исключен. Те десять месяцев, что он служил в море на скотовозе, совпали со временем, когда преследования семейства Идалджи затихли. Конан Дойл с таким азартом разрабатывал эту версию расследования, что к нему тоже стали поступать письма с угрозами. Для возбуждения дела улик не хватало, однако, как горячо настаивал Конан Дойл, против Шарпов их было гораздо больше, чем против Идалджи.

Конан Дойл считал, что вся эта история — позорное пятно на британском правосудии. "Я и теперь, после стольких лет, не могу спокойно думать о том, как велось это дело", — писал Конан Дойл в автобиографии. Его огорчало, что он не смог добиться более основательных результатов, но ему самому эта работа принесла большую пользу. Негодование, которое вызвало в нем дело Идалджи, развеяло апатию, охватившую его после смерти первой жены, и направило горе и уныние в конструктивное русло. Еще несколько месяцев Дойл продолжал в одиночку добиваться реабилитации Идалджи, но в конце концов ощутил, что готов вернуться к нормальному образу жизни.

18 сентября 1907 года Конан Дойл в узком семейном кругу сочетался браком с Джин Лекки в церкви Святой Маргариты в Вестминстере. Службу венчания провел его зять — преподобный Сирил Эйнджел, шафером был брат Иннес. После свадебного путешествия по Средиземному морю у молодоженов началась новая жизнь. И Джин хотела начать все заново, поэтому было решено, что семья уедет из Хайндхеда. Конан Дойл купил новый дом, называвшийся Уиндлшемом, на окраине суссекского городка Кроуборо, у самого Эшдаунского леса. В Уиндлшеме Конан Дойл прожил всю оставшуюся жизнь, с годами добавил пристройки к основному зданию. А поскольку отсюда до Лондона было не так уж близко, он снял для профессиональных и светских нужд квартиру в столице близ вокзала Виктория. Он снова упивался жизнью молодожена, как выразился бы доктор Ватсон. Его литературная производительность в первые годы жизни в Уиндлшеме сильно упала, он решил писать только тогда, когда накатывает вдохновение. И потом — отвлекали садоводческие обязанности, которые он делил с Джин, не говоря уж о гольфе и других спортивных занятиях.

Дело Идалджи принесло Конан Дойлу славу защитника угнетенных. Но когда он наконец устроился в своем новом кабинете, его отвлекло еще одно скандальное преступление. Началось все в Глазго серым декабрьским утром. Бездетная старушка Мэрион Гилкрист послала свою компаньонку Хелен Лэмби купить газету в киоске за углом. Вернувшись через десять минут, мисс Лэмби встретила в дверях неизвестного мужчину, который вихрем промчался мимо нее, выскочил на улицу и исчез. Войдя, она увидела, что ее хозяйка мертва и лежит на полу в прихожей: старушке сильным ударом раскроили череп. Ее личные бумаги были раскиданы, шкатулка с ценностями перерыта, но пропала только одна вещь — бриллиантовая брошь. Полиция сразу заподозрила в убийстве немецкого иммигранта Оскара Слейтера, недавно сдавшего в ломбард брошь с бриллиантами. Он косвенно подтвердил свою вину, под чужим именем сбежав из Англии на борту "Лузитании". Когда пароход пристал к берегу в Нью-Йорке, среди пожиток Слейтера был обнаружен небольшой зачехленный молоток, который и посчитали орудием убийства. Ему угрожала экстрадиция, но он добровольно вернулся в Англию, уверенный, что сможет доказать свою невиновность.

Слейтер был виновен во многом — в шулерстве, мелком воровстве и, возможно, даже в проституции, но убийцей Мэрион Гилкрист он не был. Однако, как и в деле Идалджи, полиция подкроила факты по мерке подозреваемого, скрыв, где потребовалось, опровергающие обстоятельства. Свидетелей, видевших неизвестного, убегающего из квартиры убитой, подготовили, показав заранее фотографию Слейтера, а его алиби — он был дома со своей любовницей и слугой — не рассматривалось. Хуже того, описание бриллиантовой броши, единственного вещественного доказательства, связывающего Слейтера с местом убийства, не соответствовало описанию броши, которая была у мисс Гилкрист, и к тому же брошь он отдал в заклад раньше, чем было совершено убийство.

Но, как ни странно, Слейтер был признан виновным и приговорен к смерти. Апелляционного суда тогда в Шотландии не существовало. Так что единственным спасением для Слейтера было обращение к правительству с просьбой о помиловании. К этому времени общество повернулось в сторону Слейтера, и под ходатайством о помиловании стояло ни много ни мало двадцать тысяч подписей. За два дня до казни приговор был заменен на пожизненное заключение.

В апреле 1910 года видный эдинбургский адвокат Уильям Рафед опубликовал книжку "Суд над Оскаром Слейтером", где перечислялись непоследовательности в ведении дела и воспроизводилась стенограмма процесса. Конан Дойл был одним из тех, кого публикация задела за живое. "Этот несчастный, — написал он, — похоже, так же причастен к преступлению, за которое его осудили, как я". После дела Идалджи ему не хотелось вмешиваться снова, но он знал, что чиновники сомкнут ряды, защищая своего: "Заступник натолкнется на их твердую решимость не признавать ничего, что служит к обвинению их собрата. А мысль, что следует наказать чиновника за оскорбления беззащитного и причиненное ему горе, им даже в голову не приходит". Он чувствовал себя обязанным что-то предпринять. И решил использовать свое имя и влияние, чтобы привлечь внимание широкой публики к положению Слейтера. С помощью Рафеда он собрал материалы, описал их, и в 1912 году брошюра увидела свет. В ней опровергались многие обвинения, выдвинутые против Слейтера. Так, например, ему инкриминировалось, что в Америку он отправился под чужой фамилией, но Конан Дойл доказал, что тот плыл со своей молодой любовницей и не хотел, чтобы об этом стало известно жене. Такое объяснение, при всей своей неблаговидности, тем не менее снимало со Слейтера обвинение в убийстве. Дойл сообщал, что в Ливерпуле Слейтер зарегистрировался в гостинице под собственным именем, чего не сделал бы, если бы скрывался от полиции. Что до молотка, найденного в его пожитках, Конан Дойл доказал, что в качестве предполагаемого орудия убийства он не выдерживает критики: "Этот чрезвычайно легкий и непрочный инструмент годится разве только для того, чтобы вбить гвоздик или отколоть кусочек угля". Врач, осматривавший труп мисс Гилкрист на месте убийства, подтвердил это: он полагал, что бедную женщину отправили на тот свет ударом тяжелого стула из красного дерева, который был "весь в крови".