Марк Фрейдкин - Опыты

• Название: Опыты
• Автор: Марк Фрейдкин
• Издательство: Carte Blanche
• Жанр: Современная проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-900504-07-7

Эта книга состоит из пяти текстов, жанр которых определить трудно. К трем изданным им ранее «Главам из книги жизни» (Carte Blanche, 1990) Марк Фрейдкин добавил еще два текста - написанный в 80 годы «Эскиз генеалогического древа» и новую «Книгу ни о чем».

 Все жанры хороши, кроме скучного, к которому сочинения Фрейдкина, одаренного завидным чувством юмора и повествовательного изящества, заведомо не относятся. Если все-таки попытаться нащупать единый пульс его вещей, то, наверно, он состоит в совершенно особом, но настойчивом сочетании «правды» и «словесности».

---

А оно, между тем, приближается к концу. Мне осталось только рассказать, как зимой 1985 года, когда на моем многострадальном афедроне самопроизвольно образовалась не то флегмона, не то что-то еще в этом роде, судьба вновь привела меня в отделение гнойной хирургии, правда, уже не 81-й больницы, а все той же 3-й больницы МПС. Впрочем, особой разницы между этими двумя отделениями я не заметил. Разве что в ведомственной больнице персонал был все-таки малость пообтесанней. Во всяком случае тот молодой хирург, который под местным и довольно слабым обезболиванием вырезал у меня из задницы хороший кусок мяса величиной с ладонь, не только не позволял себе нецензурных выражений, но и в процессе операции беседовал со мной о ренессансе традиций плутовского романа в современной западной литературе, весьма к месту поминая Феликса Круля и Теофила Норта. Причем эта тема, очевидно, настолько его увлекла, что он забыл вставить мне в рану ватные тампоны или вставил их не слишком удачно — так что среди ночи (операция по традиции проводилась поздно вечером) я внезапно проснулся с давно забытым ощущением времен раннего детства, когда со стыдом обнаруживаешь себя лежащим в совершенно мокрой постели. Тем более спросонок и в темноте я не сразу определил, что это была кровь, а не что-то другое. Установив этот факт, я встал, чтобы сходить за дежурной медсестрой, однако, сделав несколько шагов, я потерял сознание, как мне объяснили потом, от потери крови. Громкий звук моего падения разбудил одного из моих соседей по палате, и он оказал мне необходимую помощь.

Мой спаситель оказался на редкость интересным собеседником. Его звали Сашей, и он был, по его словам, капитаном «зеленых беретов» в отставке и проходил службу преимущественно в Афганистане и на Ближнем Востоке. Он очень любил поговорить о своем боевом прошлом и рассказывал при этом такие невероятные вещи, что я буквально не знал, верить ему или нет. Впрочем, его стать, военная выправка и неплохое знание географии тех мест наводили на мысль, что если он и врет, то не все. Однако судите сами. Для начала в доверительной беседе Саша сообщил мне, что первая волна наших десантников, штурмовавших дворец Амина, была в полном составе расстреляна второй волной, а вторая, в свою очередь, выборочно расстреляна третьей. Правда, сам он в этом не участвовал, но доподлинно знает это по рассказам коллег и очевидцев. А его полк прилетел в Афганистан несколько позже и вообще пробыл там недолго, поскольку вскоре был переведен в Сирию и расквартирован неподалеку от Дамаска. Оттуда их небольшими группами регулярно забрасывали на оккупированную территорию Ливана, где они под видом военных формирований ООП или просто ливанских патриотов проводили всевозможные диверсии и террористические акты. В подтверждение своих слов Саша довольно бегло говорил на каком-то языке явно восточного происхождения, но на каком именно, я, не будучи специалистом в этом вопросе, установить, конечно, не мог. Кроме того, он демонстрировал мне весьма приличный шрам на плече, оставшийся, как он сказал, от ножевого ранения, полученного во время стычки на окраине Бейрута с боевиками из организации «Хезболлах».

Но все эти косвенные доказательства не могли, разумеется, заставить меня безоговорочно принять на веру Сашины рассказы — уж больно односторонний и политически тенденциозный характер носила вся его информация. Пожалуй, наиболее достоверным из его многочисленных сюжетов была история о том, как он, собственно, оказался в 3-й больнице МПС. По его словам, он, получив отпуск, поехал навестить старушку-мать в какую-то глухую деревушку в Воронежской области. Там он пошел на охоту и во время охоты полез на дерево доставать подстреленную им птицу, которая застряла в ветвях. Когда он был уже достаточно высоко, под ним обломился сук, и Саша полетел вниз, причем в процессе падения его ружье самопроизвольно выстрелило, да так неудачно, что весь заряд дроби пришелся Саше в колено. После этого ранения Сашу комиссовали из армии вчистую, но дело, к сожалению, этим не ограничилось. Во время операции, сделанной где-то на периферии, ему занесли инфекцию в костную жидкость, и у него стала нагнаиваться полость кости. А чуть ли ни единственный в стране специалист по этому заболеванию работал как раз в 3-й больнице МПС, и Сашу по направлению из военного госпиталя им. Бурденко перевели сюда.

Вообще, как я заметил еще по первому своему пребыванию в 3-й больнице МПС, здесь действительно лежали в основном не москвичи, а приезжие железнодорожники со всех концов страны. Что же касается меня, то читателю, знакомому с моими «Воспоминаниями еврея-грузчика», известно, что я долгое время работал в системе Министерства путей сообщения и имел все основания пользоваться услугами этого ведомственного лечебного заведения.

А в нашей палате наиболее колоритной фигурой среди всех приезжих бесспорно являлся Тофик — огромный, килограммов под 130, молодой парень с какой-то маленькой железнодорожной станции в Азербайджане. Он был удивительно добродушен, непосредственен и до такой степени не тронут растленным духом цивилизации, что на него было просто приятно смотреть. Не успел он сойти с поезда на Курском вокзале, как какой-то ловкий спекулянт продал ему за 500 рублей итальянские вельветовые джинсы (впрочем, в одном этот спекулянт оказался добросовестным — джинсы, как это ни странно, пришлись Тофику, несмотря на его беспрецедентные габариты, впору, и он не снимал их ни днем ни ночью), а потом не менее предприимчивый таксист за 100 рублей довез его до больницы. Узнав от нас, какому беззастенчивому жульничеству он подвергся, Тофик был буквально ошеломлен коварством москвичей и несколько дней не мог прийти в себя. Но, пожалуй, самым большим потрясением для его чистой души оказалось то утро, когда он должен был получить свой первый в жизни укол. Надо сказать, что Тофик не только впервые в жизни находился в больнице, но и вообще никогда до этого ни по какому поводу не обращался к врачу, и непосредственность, с которой он воспринимал реалии больничной жизни, доставляла нам немало радостных минут. Но случай с уколом превзошел все.

Здесь следует заметить, что наша процедурная сестра Люся была очень милой девочкой и вдобавок в совершенстве владела искусством делать внутримышечные инъекции по прогрессивному методу, именуемому в просторечье «шлепком». Суть этого метода заключается в следующем: игла (без шприца) зажимается между пальцами руки, и этой рукой производится шлепок по нужному месту. Игла втыкается, и к ней тут же приставляется шприц и вводится лекарство. Таким образом, укол получается практически безболезненным, поскольку само ощущение укола нивелируется ощущением шлепка.

В то роковое утро, когда Люся со своими принадлежностями пришла к нам в палату, Тофик встретил ее радостной улыбкой и примерно таким текстом: «Ай, Люся! Ты такой очень красивый девушка пришел! А я знаю, зачем ты пришел. Мне вчера доктор — ва, какой умный доктор! — сказал: надо делать укол прямо в жопа! Ну вот, я даю тебе сейчас свой жопа, вот он у меня здесь в итальянский вельветовый джинс. Ты его бери и делай мне хорошо!» С этими словами он повернулся к Люсе спиной и, мужественно скрестив руки на груди, застыл в ожидании.

Боюсь, у меня не хватит дарования и темперамента описать, как потрясен и оскорблен был Тофик, когда Люся робким голосом предложила ему немного приспустить брюки. Он бушевал не менее получаса, но в конце концов Люсе и сбежавшемуся на крики медицинскому персоналу все-таки удалось уговорить его немного поступиться мужской стыдливостью. И тогда Тофик широким и по-восточному щедрым движением спустил свои джинсы до самых щиколоток и, обратив к Люсе могучие и мохнатые ягодицы, снова застыл со скрещенными руками. Люся попросила его немного наклониться, протерла ему ягодицу ваткой со спиртом и применила свой фирменный «шлепок». Но довести дело до конца ей не удалось — Тофик внезапно резко повернулся к Люсе (при этом игла осталась торчать у него в ягодице, но он, очевидно, этого не чувствовал) и гневно закричал: «Зачем так делаешь, да?! Я джинс снимал, жопа давал укол делать, а ты: сначала, Тофик, нагнись немного, потом погладил жопа, потом похлопал жопа — что люди скажут? У нас в Азербайджан такой проклятый проститутка давно зарезать» — и т. д.

Словом, в тот день Тофик так и не дал сделать себе укол, а на следующий я, к сожалению, уже выписывался, так что не могу рассказать, чем кончилась эта история, которая, как ни грустно об этом говорить, является моим последним воспоминанием из больничной жизни, поскольку с тех пор водоворот страстей и событий захлестнул меня настолько, что я уже ни разу не смог выбрать времени для сладостного отдохновения от трудов под гостеприимным больничным кровом. И, возможно, поэтому мои заметки носят отчасти ностальгический характер. И, пожалуй, именно неумение справиться с ностальгическими чувствами привело к некоторой растянутости моего произведения — мне так дороги все эти воспоминания, что я не нашел в себе силы поступиться ни одним из них. Но теперь, когда фактический материал в общих чертах исчерпан (хотя, конечно, мне удалось отобразить лишь ничтожно малую часть того, что вздымается в моей душе при мысли о больничной жизни), я считаю своим долгом, не медля более ни минуты, проститься с читателем в тщетной, быть может, надежде, что не слишком злоупотребил его благосклонным вниманием.