Аркадий Арканов - Вперёд в прошлое

• Название: Вперёд в прошлое
• Автор: Аркадий Арканов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-48517-8

Жанр книги с шутливым названием «Вперёд в прошлое» сам автор обозначил как «откровения». Это доверительный рассказ о собственной жизни, о радостных, а порой нелепых бытовых реалиях, о непрерывно сотрясавших страну исторических событиях, о дружбе с Аксеновым, Ахмадулиной, Высоцким, Гориным, Окуджавой, Талем, Каспаровым, Ширвиндтом и многими другими замечательными людьми, чьи имена можно перечислять восторженно и бесконечно!

Автор попытался выстроить книгу безупречно логично, как шахматную партию, – в ней есть дебют, миттельшпиль и даже эндшпиль. Но многообразие и непредсказуемость жизненных ситуаций невозможно передать четким строем шахматных фигур и самых гениальных ходов.

И в итоге вы держите в руках искреннее и честное повествование о целой эпохе, состоящее из ярких и очень личностных воспоминаний нашего знаменитого современника.

---

* * *

Ашкольная пора близилась к завершению. Но далеко не все четко представляли себе, куда с аттестатом зрелости идти дальше. Были, конечно, и ярко выраженные «математики», «химики», «военные», «геологи»... А я уже подготовил себя к медицинскому институту. Дело в том, что в девятом классе я буквально заболел учением великого Ивана Петровича Павлова о высшей нервной деятельности. Я даже посещал специальный кружок при Политехническом музее, где мне и объяснили, что заниматься такого рода деятельностью можно, только окончив медицинский институт. И тут едва не сыграла коварную роль полученная по окончании школы серебряная медаль...

В то время на медали существовала квота. На школу полагалась одна золотая и максимум три серебряные медали. Судьба золотой медали была предопределена. Ее должен был получить абсолютно заслуженно, вне всякой конкуренции, Володя Воронцов. Я был среди номинантов на медали серебряного достоинства. Выпускные экзамены мы сдавали по девяти предметам. Золотую медаль получал лишь тот, кто все экзамены сдавал на «пятерки» – с учетом, конечно, и предыдущих отметок в табеле. Для того чтобы получить серебряную, надо было иметь либо одну «четверку» за сочинение и «пятерки» по всем остальным предметам, либо три «четверки» при условии, что за сочинение ты получил «пять».

Поскольку была вероятность, что я все экзамены сдам на «отлично», меня «резанули» уже на первом, поставив «четыре» за самый выигрышный для меня экзамен – за сочинение.

Я помню тему того самого сочинения: «Горький – основоположник социалистического реализма». Тема была написана на классной доске, и вероятность ошибки сводилась к нулю. Но мы в обязательном порядке сдавали на проверку и чистовик, и черновик. И вот в черновике (!) в спешке я в том самом заглавии пропустил ТИРЕ! Фамилия «Горький» превратилась в прилагательное. Получилось: «Горький основоположник социалистического реализма». Ничего себе ошибочка!.. За это с меня сняли один балл, обязав все остальные экзамены сдавать только на «пятерки», что мне не без труда, но удалось. Добавлю лишь, что чистовик с моим сочинением в течение нескольких лет украшал один из коридоров Московского городского отдела народного образования как образец безупречной грамотности и глубокого содержания...

Я помню имена, отчества и фамилии почти всех наших учителей, но наиболее глубокий след в моей жизни оставили два человека: Александра Сергеевна Тожина, привившая мне вкус к высокой литературе в подлинном смысле этого слова, и директор школы, преподававший физику, Тимофей Хрисанфович Хрущев, высшей пробы интеллигент из прежней генерации, обращавшийся к нам всегда исключительно на «вы». Не знаю уж почему, но он был уверен, что я стану профессором в области физики, хотя и по сей день я не понимаю, каким образом какие-то электроны по каким-то проводам передают цветное изображение на телевизионный экран.

На выпускной вечер нам разрешили пригласить знакомых девочек из соседней школы. Я пригласил ту самую белокурую Зиночку, мою нереализованную мечту, надеясь на то, что в этот вечер все и произойдет, тем более что рядом со школой был парк и небольшое кладбище.

Тимофей Хрисанфович обходил столы, уставленные бутербродами и бутылками с вином «Лидия», и прощался с нами, чокаясь с каждым стаканом, на две трети наполненным водкой. При этом сам он не пил, а лишь пригубливал. Подойдя ко мне, он сказал: «Аркадий! Я верю, что вы станете профессором, и за это хочу с вами выпить!» Но мой бокал к тому моменту был пуст, и он налил мне половину содержимого своего стакана... Я выпил залпом. Можете себе представить, как эта водка благотворно легла на пиво, которым мы забавлялись весь день, на вино «Лидия»...

Очнулся я почти на рассвете на кладбище. Меня растолкали мои одноклассники Боря Власов, кстати, старший брат нашего великого штангиста Юрия Власова, и Слава Адлин. Волоком они доставили мое тело домой... На следующий день, окончательно придя в себя, я печально констатировал, что моя мечта о белокурой Зиночке позорным образом провалилась. Больше я уже никогда ее не видел... Зато я был серебряным медалистом, а моя партия жизни из дебюта перешла в миттельшпиль.

Ассоциации с тем неповторимым периодом юности легли через 15 лет в основу моей новеллы «Прыжок в высоту с разбега»... Начинающий тогда Никита Михалков даже хотел снять по этой новелле фильм. Но не снял. Мне, честно говоря, очень жаль. Могу лишь добавить, что в этой новелле обстоятельства и персонажи – плод моей фантазии...

ПРЫЖОК В ВЫСОТУ С РАЗБЕГА

Так что же я хочу сказать? Что это за «прыжок в высоту с разбега»? В общем-то, никакого прыжка в символическом смысле этого слова, наверное, и не было. А если и было что, так в масштабах жизни и в масштабах высот, которые приходится преодолевать людям ежедневно, состоялся всего-навсего прыжочек...

Во всяком случае, была девочка в нашем классе, которая мне нравилась. И вовсе это не было любовью, потому что и любовь я понял значительно позднее. И не дружба никакая. Просто наверняка каждый человек может сказать, что в школе одно время нравилась ему какая-то девочка.

И был прыжок. Натуральный прыжок, потому что в школе я довольно здорово прыгал в высоту. Еще были школьники с прозвищами: Сухарик, Утка, Павлин, Нос, Хлеб... И был такой день, когда я взял сто девяносто сантиметров. И верно тоже, что во время соревнований я думал о том, о чем здесь написано, потому что для меня тогда это было самым главным...

Итак, я начинаю разбег медленно и расслабленно, как только можно. Быстрее. Еще быстрее. Планка надвигается на меня. Ближе. Еще ближе. Она уже почти надо мной. Левая нога, разогнувшись, выталкивает тело вверх. Я взлетаю, распластываюсь над планкой да так и застываю в этом положении ста девяноста сантиметров. И все вокруг застывает. У Сухарика открыт рот. Утка правой рукой заслонился от солнца. Хлеб согнулся и завязывает шнурок на шиповке. У Павлина тоже открыт рот. Все остальные размазаны. Флаги над стадионом не колышутся. За забором идет трамвай. Но ведь он-то не попал в объектив Носа. Потому и идет. А все, что попало в объектив Носа, застыло... Я успеваю почувствовать левым коленом планку и в следующий момент падаю в опилки, понимая, что планка не удержится. И действительно, она слегка прогибается, потом выпрямляется и тоже летит в опилки. И все опять продолжает прерванное движение: Сухарик закрывает рот и садится на лавочку. Утка отнимает правую руку от глаз и с досадой бьет себя по коленке. Хлеб разгибается, видит, что планка не удержалась, качает головой и снова нагибается к шиповке. Павлин закрывает рот и направляется к лавочке, на которую только что села Сухарик. Трамвай за забором как шел, так и идет. А я выхожу из ямы, отряхиваю опилки и сажусь под дерево спиной к стволу. У меня еще две попытки...

Нос шурует под большим одеялом – у него кончилась пленка. Испортил я ему кадр, конечно. Но Нос настырный. И потом, у него еще тоже две попытки. Нос – отличный парень. Вот я живу на свете уже шестнадцать лет и ни разу не встречал такой длинной фамилии, как у него, – Кацнеленбоген. Это же надо!.. Ну, а Носом мы прозвали его за нос. Он у него такой же длинный, как и фамилия. На пляже, когда в небе, кроме солнца, ничего нет, мы все размещаемся в тени его шикарного, развесистого носа.

Нос никогда не обижается. За это мы его любим. Конечно, не только за это. Он, по-моему, с детского сада определил, что ему не нужно. Математика ему не нужна. Нос в ней откровенно слаб и умеет решать задачи только типа: «Кисляков взял с собой в школу два бутерброда, Кацнеленбоген – ни одного. Сколько бутербродов должен дать Кисляков Кацнеленбогену, чтобы у них стало поровну?..» Химию и физику он сечет в той степени, в какой они относятся к фотографии. Литературу он не учит. Литературу он читает. И если его точка зрения на тот или иной образ, на ту или иную книгу не совпадает с учебником, он искренне удивляется. А хочет он стать кинооператором. И вот уж что знает Нос, так это кино: всякие там ракурсы, фокусы, планы, рапиды...

...Пока я думаю о Носе, Колокольцев из Тимирязевского тоже не берет сто девяносто. И не возьмет. Хоть дай ему еще пятьдесят попыток! Это сразу видно: возьмет или не возьмет.

– Колокольцев не возьмет! – наклоняется ко мне наш школьный физрук. – А ты возьмешь!.. Соберись, Кузнечик!.. Ради школы!..

Физрук знает, что я прыгаю не ради себя. Вернее, не ради первого места. Я просто люблю прыгать. Есть у меня к прыжкам способности: ноги длинные, прыгучесть и еще всякие данные. За все это я получил прозвище Кузнечик, и физрук меня «прицельно» тренирует. А я «прицельных» тренировок не выношу, потому что не собираюсь становиться спортсменом, хотя физрук говорит, что с моими данными я через три года вполне могу стать чемпионом страны... Я просто люблю прыгать. Я просто люблю сам процесс. Люблю волнение перед разбегом, люблю, когда оно исчезает, лишь только начинаешь разбег. Люблю падать в опилки, люблю выходить из ямы... И еще обожаю надевать и снимать шиповки... Правда, не терплю прыгать в закрытом помещении зимой. Это как-то противоестественно. Зато когда солнце начинает прогревать спину через толщу зимнего пальто, когда снег на улицах становится грязным и кое-где появляются серые лысины сухого асфальта, вот тогда я начинаю считать дни до первого соревнования на стадионе. И стоит мне только представить себя в секторе в выутюженных белых трусиках, как сердце выскакивает из груди и я падаю ниц перед Иваном Петровичем Павловым и его учением об условных рефлексах...