Джеймс Макферсон - Поэмы Оссиана

• Название: Поэмы Оссиана
• Автор: Джеймс Макферсон
• Жанр: Проза

---

** Предание весьма прославляет Фингала за его знание целебных свойств растений. В посвященных ему ирландских поэмах он часто представлен врачевателем ран, полученных его вождями в битве. Там даже рассказывается, будто у него была чаша с травяным настоем, который мгновенно исцелял раны. Искусство лечить раненых было до самого последнего времени повсеместно распространена среди горных шотландцев. О других недугах, требующих врачевания, слышать не приходилось. Здоровый климат и деятельная жизнь, проводимая в охоте, изгоняют болезни.

"У многоводной Аты, - сказал он, - вздымается мшистый утес. На челе его ветры колышут деревья. На склоне чернеет пещера и громко журчит родник. Там я внимал стопам чужеземцев, когда приходили они в чертог моих пирований.*** Радость, как пламя, вздымалась в моей душе; благословлял я утес гулкозвучный. Да будет там обитель моя во мраке, у злачной моей долины. Оттуда я буду вздыматься на ветре, что гонит пух чертополоха, или глядеть сквозь плывущий туман на теченье лазурновьющейся Аты".

*** Гостеприимство Кахмора было беспримерно. Даже в последние мгновения жизни он с удовольствием вспоминает о помощи, которую оказывал чужеземцам. Самый звук их шагов услаждал ему слух. Радушие, с каким он принимал чужеземцев, не было забыто бардами и более поздних времен, и, описывая чье-нибудь гостеприимство, они употребляли выражение, ставшее поговоркой: _он, словно Кахмор из Аты, был друг чужеземцев_. Может показаться странным, что ни в одном из ирландских преданий Кахмор не упоминается. Это следует приписать происходившим на этом острове переворотам и внутренним беспорядкам, которые полностью стерли из памяти его обитателей подлинные предания, относящиеся к такой древности. Все, что нам сообщают о положении Ирландии до пятого века, является поздними вымыслами плохо осведомленных сенахиев и неразумных бардов.

"Для чего король говорит о могиле? Оссиан! воитель скончался. Да прольется радость потоком в душу твою, Кахмор, друг чужеземцев! Сын мой, я слышу призыв годов; проходя, они отбирают копье у меня. Мнится, они говорят: "Для чего Фингал не отдыхает в своем чертоге? Разве всегда ты тешишься кровью, слезами несчастных?" Нет, мрачнотекущие годы, Фингал не тешится кровью! Слезы, подобно зимним потокам, опустошают мне душу. Но когда я ложусь на отдых, раздается могучий голос войны. Он пробуждает меня в чертоге и призывает на битву мой булат. Впредь он не будет его призывать. Оссиан, возьми копье твоего отца. Подъемли его в бою, когда гордецы восстанут.

Мои праотцы, Оссиан, начертали мне путь. Деянья мои приятны их взорам. Едва выхожу я на битву, как рядом на поле они восстают столпами тумана. Но десница моя щадила немощных, надменных же гнев мой огнем опалял. Никогда я не тешился видом павших. За это праотцы, величавые, облеченные светом, встретят меня у врат воздушных чертогов теплоосиянным взором. Но тем, кто кичится своим оружием, они предстают в небесах помраченными лунами, чьи багровые лики источают зловещий ночной огонь.*

* Это место показывает, что даже во времена Оссиана и соответственно до принятия христианства существовали уже какие-то понятия о посмертном воздаянии и каре. Тех, кто вел себя при жизни доблестно и добродетельно, встречали с радостью в воздушных чертогах их праотцев, но _мрачных душою_, употребляя выражение поэта, _изгоняли из жилища героев, посылая скитаться на всех ветрах_. Другое представление, распространенное в те времена, немало способствовало желанию воинов превзойти других в ратных подвигах. Считалось, что в _облачном чертоге_ каждый воссядет тем выше, чем доблестней он был при жизни. - Сравнение, приведенное в этом абзаце, новое и, если будет мне позволено употребить выражение барда, который прибегнул к нему, _прекрасно ужасное_.

Mar dhubh-reul, an croma nan speur,

A thaomas teina na h'oicha,

Dearg-sruthach, air h'aighai' fein.

[Как черная звезда на своде небес, что изливает пламя ночи, струящееся алым потоком по лику ее (гэл.)].

Отец героев, Тренмор, житель воздушных вихрей! я отдаю Оссиану твое копье, взгляни же радостным взором. Тебя я, бывало, видел, блиставшего средь облаков. Являйся равно моему сыну, когда придется ему поднимать копье: тогда он припомнит твои могучие подвиги, хоть ныне ты только веянье ветра".

Он вложил копье в мою длань и сразу же камень воздвиг на вершине, чтобы тот седою мшистой главой вещал временам грядущим. Под ним положил он в землю меч и один из блестящих горбов щита.* В мрачной думе склоняется он безмолвно; наконец, его речь зазвучала.

* До сих пор на севере сохранилось несколько камней, воздвигнутых в память неких важных переговоров между древними вождями. Обычно под ними находят оружие и кусок обгорелого дерева. Зачем туда клали этот последний, предание не объясняет.

"Когда ты, о камень, рассыплешься прахом и исчезнешь под мохом годов, путник, явившись сюда, с посвистом мимо пройдет. Не знаешь ты, жалкий прохожий, что за слава сверкала в оные дни на Мой-лене! Здесь копье свое отдал Фингал, завершив последнюю битву. Проходи же мимо, пустое видение, твой глас не приносит славы. Ты обитаешь где-то у мирных вод; но еще немногие годы - и ты исчезнешь. Никто о тебе не вспомянет, обитатель густого тумана! А Фингал, облеченный славой, будет светлым лучем для грядущих времен, ибо он шел вперед в гулкозвучной стали, в бою защищая слабого".

В сиянии славы своей король направился к шумному дубу Лубара, что со скалы клонился над блестяще-смятенным потоком. Под ним простирается узкий дол и горный ручей шумит. Там полощется по ветру знамя Морвена, указуя путь Ферад-арто из его сокровенной долины.** Сияя на прояснившемся западе, солнце небесное взирало окрест. Герой увидел народ свой и услышал возгласы радости. Доспехи расторгнутых строев сверкали в лучах. Возвеселился король, как охотник в зеленой долине, когда после промчавшейся бури он видит блестящие склоны скал. На откосах зеленый терновник машет ветвями, косули глядят с вершин.

** В начале этой книги Фингал обещал вождям, которые должны были привести и представить войску Ферад-арто, что если он одержит победу в сражении, то подаст им знак, подняв свое знамя на берегу Лубара. Это знамя здесь (как и в других поэмах Оссиана, где оно упомянуто) называется солнечный луч. Причину такого наименования я уже неоднократно объяснял в примечаниях к предыдущему тому.

Седой, у мшистой пещеры сидит престарелый Клонмал.*** Очи барда мраком покрыты. Он, наклонясь, опирался на посох. Перед ним, сияя кудрями, Суль-мала слушала повесть; повесть времен старинных о королях Аты. Вот уже грохот сраженья перестал до него доноситься; он умолк и украдкой вздохнул. Говорят, что часто призраки мертвых, проносясь, озаряли душу его. Он увидал, что повержен властитель Аты под низко склоненным деревом.

*** Поэт переносит действие в долину Лоны, куда перед битвой Кахмор послал Суль-малу. Клонмал, старый бард (или, скорее, друид, поскольку он, как показано здесь, одарен способностью предвидения), давно уже жил там в пещере. Сцена эта, величественная и мрачная, рассчитана на то, чтобы настроить душу на скорбный лад.

"Отчего ты мрачен? - спросила дева. - Спор оружия кончился. Скоро придет он в твою пещеру над излучинами потоков.* Солнце взирает со скал на западе. Туманы подъемлются с озера. Седые, простерлись они по холму, косуль обители злачной. Из тумана явится мой король! Смотри, он грядет в доспехах. Приди же в пещеру Клонмала, о мой возлюбленный!"

* В Седьмой книге Кахмор обещал прийти в пещеру Клонмала по окончании битвы.

Это был Кахмора дух, огромный, шагал он, сверкая. Он исчез у потока, что ревел в глубине меж холмами. "Это всего лишь охотник, - сказала она, что ищет приюта косуль. Не на брань он направил шаг, супруга ждет его к ночи. С посвистом он вернется, и темно-бурый олень будет его добычей". Ее очи к холму обратились; там снова по склону сходил величавый образ. Охвачена радостью, встала она. Он погрузился в туман. Исподволь тают смутные члены его, уносимые горным ветром. Тогда она поняла, что он пал! "Король Эрина, ты сражен!" - Но пусть Оссиан забудет горе ее: оно иссушает душу старца.*

* Внезапность, с какой Оссиан прерывает рассказ о Суль-мале, оправдана. Непосредственный предмет его повествования - это восстановление династии Конара на ирландском троне, что, как мы можем заключить, было успешно достигнуто благодаря разгрому и смерти Кахмора и прибытию Ферад-арто в каледонское войско. Продолжение здесь рассказа _о деве из Инис-хуны_, чуждого этому предмету, противоречило бы, присущей Оссиану стремительности изложения событий и нарушило бы единство времени и действия, лежащего в основе ерораеа [эпической поэмы (греч.)], правила которой кельтский бард почерпал из самой природы, а не из предписаний критиков. Однако поэт не забыл о Суль-мале, лишившейся возлюбленного, одинокой и беспомощной в чужой стране. Предание говорит, что на другой день после решительной битвы между Фингалом и Кахмором Оссиан отправился искать Суль-малу в долине Лоны. Сохранившееся его обращение к ней я предлагаю здесь читателю.