Алексей Зверев - Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник.

• Название: Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник.
• Автор: Алексей Зверев
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-05-002277-0

Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник. Пер. с англ. / Составл. и предисл. А. Зверева. — М.: Радуга, 1989. — 560 с.

Наряду с писателями, широко известными в нашей стране (Дж. Апдайк, Дж. Гарднер, У. Стайрон, У. Сароян и другие), в сборнике представлены молодые прозаики, заявившие о себе в последние десятилетия (Г. О’Брайен, Дж. Маккласки, Д. Сантьяго, Э. Битти, Э. Уокер и другие). Особое внимание уделено творчеству писателей, представляющих литературу национальных меньшинств страны. Затрагивая наиболее примечательные явления американской жизни 1970—80-х годов, для которой характерен острый кризис буржуазных ценностей и идеалов, новеллы сборника примечательны стремлением их авторов к точности социального анализа.

---

Она зашагала по Калье-Идальго. Ей подумалось: стоит только делам чуть наладиться, непременно что-то случится, и опять майся хуже прежнего. Вот уже два месяца она работает у Сеньоры, и не надо больше продавать туалетную бумагу у перекрестка двух шоссе, где брата задавил самосвал. С работой повезло после очень тяжелой поры: она узнала от матери, что Эль-Негро завел женщину на севере, и было это вскоре после рождения Эль-Негрито. Роза медленно поднималась в гору, гулко стуча подошвами о камни мостовой. Я не боюсь, говорила она себе. Это единственное место по дороге домой, где бывает страшно, уж очень тут темно, и с обеих сторон улочка стиснута глухими стенами, и некуда податься, если кто на тебя бросится, как тот психованный парень Наранхо, но ведь я была не одна, позади, всего в нескольких шагах, Эль-Негро зашел на минутку в кусты. В жизни не видела, чтобы кто-нибудь подскочил так высоко, как Наранхо, когда Эль-Негро пырнул его в спину карманным ножиком. Единственное нехорошее место по дороге домой — этот последний подъем, где с обеих сторон глухие стены, а так вся дорога легче легкого. Роза шла вперед не оглядываясь, лучше не смотреть, есть ли кто за спиной, или сбоку, или со стены высматривает.

Дядюшка Тио бухал кувалдой по новому столбу для изгороди, когда Роза проходила мимо. Каждый знает, что «дядя» — это «тио», а «тио» — это «дядя» и, значит, называть его так бессмыслица, но уж так оно повелось, может оттого, что, когда он родился и рос, дом их стоял на самой границе с Ногалес. Ничей он был тут не дядя, зато весь Сан-Рафаэль причислил его к своей родне, все звали его дядюшкой Тио, еще когда Розы и на свете не было. На миг он опустил кувалду, рассеянно глянул на Розу, снова замахнулся и бахнул кувалдой по верхушке столба. Так дядюшка Тио проводил вечера, подновляя загородку для кур. Всем своим питомцам он давал имена, но Роза никак не могла их упомнить. Если он позовет вас на обед, то непременно скажет: «Мы сегодня съедим Урагана». А то и Рыжика или Слабачка. Как-то чудно есть курицу и называть ее по имени, но дядюшка Тио, поедая Урагана или Рыжика, любил рассказывать о повадках своих питомцев до самого смертного их часа. Он снова грохнул кувалдой по столбу и повернулся к Розе.

 — Дядюшка Тио, проход замуровали! Как думаете, зачем?

Старик пожал плечами, спросил:

 — Ты мою свинью не видала?

Утром, еще затемно, Роза отправилась в Колонию Риодоро кружным путем, боялась, как бы у стены ее не поймали. В тот день Сеньора сказала, что поедет к зубному врачу в Эль-Пасо и, возможно, останется там и назавтра. Сеньора вышла замуж за мексиканца, который еще до женитьбы наградил ее двумя детьми, как, впрочем, до своей кончины успел наградить ими добрую половину города, ту половину, где в домах был водопровод. Роза получала тут без малого три доллара за работу по утрам, но только вот что неприятно — Сеньора никогда не оставляла ее в доме одну, без пригляда, и потому те дни, что Сеньора проводила в Эль-Пасо, Розе не оплачивались. На следующее утро Роза опять перелезла через стену, но Сеньора задержалась в Эль-Пасо, не приехала она и на следующий день, так что Роза работала только на выпечке, а управившись, продавала лотерейные билеты. Под вечер она сидела в лавке одна, прислушиваясь к вечерним звукам — гомону мальчишек, носившихся с баскетбольным мячом по всей улице, оханью дядюшки Тио, который все сокрушался о пропавшей свинье, шороху машин, мчавшихся по дороге в Техас.

На третье утро, когда Роза пошла к Сеньоре, она увидела у стены рабочих, и, что поделаешь, пришлось ей идти кружным путем. Мимо замурованного прохода она шла в шесть утра и видела, что парни готовятся начать какую-то работу. Навряд ли они снова пробьют дыру — у стены стоят ведра с раствором.

В то утро Долорес взяла Эль-Негрито с собой в лавку — у Хуаны, старшей ее дочери, которая его нянчила, когда Роза была на работе, разболелось горло, она и свою-то двойню не знала, как пристроить, покуда не вернется из лечебницы. Роза несла своего малыша на руках, а ее мать ковыляла рядом. У Долорес Гремучей, такой же бойкой, как ее язык, были слабые лодыжки, и она часто падала на булыжную мостовую, поэтому Роза не давала ей нести Эль-Негрито, если они брали его с собой. В Сан-Рафаэле всякий знал: случись Долорес упасть, в ад она все равно не попадет, потому как у Долорес особое могущество и покровители, пусть и неведомые, но уж наверняка они есть. Долорес глянула на то место, где была раньше дыра, и плюнула на землю под ноги парням, которые подвигали поближе раствор и рабочий инструмент. Это были сыновья ее знакомых, все из предместья Сан-Рафаэль, и Долорес смотрела на них в упор, когда плевала, но никто не сказал ей ни слова, знали, что она может навести порчу, на кого захочет.

Когда Роза подошла к дому Сеньоры, та ее дожидалась. Она отчитала Розу за то, что целых полчаса пришлось ее ждать.

 — Я не знала, дома вы или нет, — сказала Роза. — Я все эти дни приходила, а вас не было.

Сеньора сердилась.

 — Не хочешь работать — другие захотят, — сказала она, и Роза смолчала; ей очень нужны были эти три доллара в день.

 — Это все из-за стены, — сказала она. — Дыру замуровали, приходится делать крюк.

 — Что ты болтаешь? Какую дыру? — спросила Сеньора.

Роза сидела в задней комнате и вырезала зверюшек из теста, а рядом на кушетке спал Эль-Негрито, и тут она услышала: подъехал джип. Услышала стук шагов по ступенькам. Она знала — по тому, как джип выскочил из-за угла, по визгу шин, когда он тормознул, по хлопку дверцы, по стуку нетвердых шагов, — знала, это Эль-Негро, и он пьяный. Он топтался в лавке, но она продолжала вырезать пряничных зверюшек. Вот он щелкнул пальцами, позвал, обошел прилавок. Вот отдернул занавеску и вошел. Она не отвела глаз от телевизора, где показывали кун-фу[43].

Он вошел и бухнулся на кушетку рядом с Эль-Негрито. Потрепал малыша по головке, как собачонку, погладил по щеке. Роза молча следила за ним. Следила в страхе, как бы он не сделал сынишке больно. Эль-Негро медленно перевел на нее взгляд. Он был очень смуглый, чернокудрый, черноглазый. И тело у него крепкое, мускулистое, а у нее, как он часто говорил, нежное, пухленькое. Когда был мальчишкой, он все норовил показать себя, затевал борцовские поединки на глазах у Розы. А у самого вид был всегда будто немытый, даже если только что выкупался, и усталый — сколько бы ни проспал. В детстве у него было мало товарищей, он больше держался сам по себе, когда не играл с ней. Если они играли в доктора, его всегда мучила какая-то непонятная болезнь, которую ей никак не удавалось вылечить.

Он поднял на нее глаза и вздохнул.

 — Я на тебе женюсь, — буркнул он, — пришел сказать.

Она покачала головой. Он посмотрел на нее пристально, и она уже знала, о чем он думает: заупрямится Роза — ничем не проймешь. Временами он ее ненавидел. И тогда уходил в горы, пусть даже когда самый лов или надо пахать, — мол, пропади она пропадом. Он встал, вынул из духовки несколько румяных пышечек. Из холодильника взял молоко. Он-то знает, где что тут лежит. Потом подсел к столу наискосок от Розы.

 — Можем пожениться. Идет? Этого ты хочешь?

 — Оставь меня в покое, — сказала она тихо, но решительно.

Пышки он съедал целиком, совал в рот одну за другой.

 — Ты что — не понимаешь? Не могу я без тебя жить! Нет у меня женщины на севере, а если и была, так больше нет и не будет. Хочу быть с тобой. Жить с тобой вместе. Не могу я больше так!

Противиться ему было даже приятно, и это пугало Розу, Это теперь уже ее святой долг — отталкивать его. Это она волю свою испытывает, очень даже хитро, здорово, а сейчас вовсе и не испытывает волю, а ведет себя будто так и надо, будто иначе и быть не может. Пока она зарабатывает десять долларов в день, она в нем не нуждается. Она любит его и всегда будет любить, но он ей больше никогда не будет нужен, как прежде. Хуана говорит, что она дура. Кричит на нее по вечерам: выходи за него! Как ты собираешься устраивать свою жизнь?

 — Я хочу, чтобы ты ушел, — сказала она жестко. — Ты мне больше не нужен.

Он мял кусок теста на длинном деревянном столе, выделывал из него всякие финтифлюшки, хватал формочки, вырезал пряничные дома, собак, цветы, реки, деревья, машины — все, что любил, и то, чего терпеть не мог, все, что хотел бы иметь, и тех, кем мог бы стать. Вырезал бутылку кока-колы — ударом кулака расплющил в лепешку. Вырезал туристов и Большой Каньон. Вырезал женщину — расплющил в лепешку. Вырезал ребенка — опять в лепешку! Роза следила за ним, чудилось — перед ее глазами быстрой чередой мелькают дни его жизни. Он скатал из теста шарик и бросил на стол, как игрок бросает кость, и сразу же расплющил его в блин, до того тонкий, что Роза смутно различила буквы заголовков на лежащей под ним газете. Потом, упершись костяшками пальцев в стол, навис над ним, ни дать ни взять — огромная обезьяна, и уставился на нее глаза в глаза.