Стефан Цвейг - Мария Антуанетта

• Название: Мария Антуанетта
• Автор: Стефан Цвейг
• Жанр: Историческая проза

---

Как это объяснить? Людям нашего поколения, более основательно, чем в прошлые времена, вооружённым научными судебно–психологическими знаниями относительно природы лживости детских показаний по сексуальным вопросам, не так уж трудно объяснить подобное, казалось бы, ничем не оправданное поведение несовершеннолетних. Прежде всего следует отбросить сентиментальную концепцию, согласно которой дофин был очень унижен фактом передачи его сапожнику Симону, что он сильно горевал по своей матери; дети поразительно быстро привыкают к новому окружению, и, каким бы кощунственным на первый взгляд это ни казалось, не исключено, что восьмилетний мальчик чувствует себя у необразованного, но добродушного Симона вольготнее, чем в башне Тампля, возле обеих вечно печальных, заплаканных женщин, целый день занимающихся с ним, заставляющих учиться и непрерывно пытающихся принудить его, как будущего Roi de France[215], вести себя достойно этого звания.

У сапожника же Симона маленький дофин совершенно свободен, учением, слава Богу, докучают ему мало, он может играть как хочет, ничто его не заботит, никто не заботится о нём; вполне вероятно, что ему больше нравилось петь "Карманьолу" с солдатами, нежели повторять молитвы с набожной и скучной Мадам Елизаветой. Ибо в каждом ребёнке заложено инстинктивное стремление противодействовать навязываемой ему культуре, насильно прививаемым обычаям; среди непосредственных, необразованных людей он чувствует себя лучше, чем в сковывающих рамках воспитанности; где больше свободы, больше естественности, где меньше требований к самообузданию – там полнее раскрывается его индивидуальность, анархическое начало его сущности. Стремление к продвижению по социальной лестнице возникает лишь с пробуждением интеллекта – до десяти же лет, а часто и до пятнадцати едва ли не каждый ребёнок из обеспеченной семьи завидует своим школьным товарищам из пролетарской среды, которым разрешено всё, что запрещает ему строго оберегающее его воспитание.

Внезапная, очень резкая смена обстановки, окружения обычно весьма легко воспринимается детьми; дофин очень быстро – это совершенно закономерное обстоятельство сентиментальные биографы не желают признать – освобождается из плена материнского влияния и быстро вживается в свободное, хотя и более примитивное, но для него более интересное окружение сапожника Симона; его родная сестра признаёт, что он громко распевал революционные песни; другой внушающий доверие свидетель воспроизводит до такой степени грубое высказывание дофина о матери и тёте, что его и не повторить. Имеются неопровержимые показания, свидетельствующие об особой предрасположенности мальчика к фантазированию. Мать писала о ребёнке четырёх с половиной лет, давая его характеристику гувернантке: "Он всегда выполняет, если обещал что–нибудь, но излишне болтлив, охотно повторяет, что слышал со стороны, и, не желая солгать, часто добавляет к этому всё, что благодаря его способности фантазировать кажется ему правдоподобным. Этот самый большой его недостаток, и, безусловно, следует сделать всё, чтобы помочь ему от этого недостатка избавиться".

Именно этой характеристикой сына Мария Антуанетта убедительно подсказывает ответ загадки. И он логически дополняется сообщением Мадам Елизаветы. Хорошо известно, что пойманные с поличным дети почти всегда стараются свою вину свалить на кого–нибудь. Из инстинктивной самозащиты они в таких случаях обычно объявляют, что их кто–то соблазнил, ведь они чувствуют, что взрослые сами хотели бы освободить их от ответственности. В данном случае протокол допроса Мадам Елизаветы полностью проясняет ситуацию. Она показывает – и этот факт по непонятным причинам часто глупо замалчивается, – что её племянник действительно давно предавался этому мальчишескому пороку, и она отчётливо вспоминает, что и его мать, и она сама именно за это частенько бранили его.

Вот здесь – ключ к правильному ответу. Значит, и раньше мать и тётя заставали ребёнка за неблаговидным занятием и, возможно, как–то наказывали его. Спрошенный Симоном, кто приохотил его к такой скверной привычке, он, само собой разумеется, связывает свой поступок с воспоминанием о том, как попался в первый раз, а затем, неизбежно, о тех, кто его за это наказывал. Непроизвольно мстит он за наказание и, не подозревая о последствиях такого свидетельства, без колебаний, пожалуй уже сам убеждённый в своей правоте, выдаёт своих воспитателей за людей, подстрекающих его к столь постыдному занятию, или же утвердительно отвечает на наводящие вопросы. Дальнейшее очевидно и не вызывает никаких сомнений. Запутавшись однажды во лжи, ребёнок не может выкарабкаться; чувствуя к тому же, что к его утверждениям прислушиваются и даже охотно верят им, он начинает понимать, что ложь спасает его, радостно соглашается со всем, что ему говорят комиссары. Едва лишь ему становится ясно, что эта версия позволяет уйти от наказания, он инстинктивно придерживается её.

Сапожник, бывший актёр, маляр, письмоводитель не поняли, естественно, подтекста показаний ребёнка, даже квалифицированным психологам потребовалось бы потратить усилия, чтобы всё–таки не ошибиться при столь недвусмысленных и ясных показаниях. В этом же особом случае следователи, кроме того, находились под влиянием массового внушения; для них, постоянных читателей листка "Папаша Дюшен", ужасное обвинение ребёнка точно согласуется с инфернальным характером матери, женщины, на всю страну ославленной порнографическими брошюрками как воплощение всех пороков. Никаким преступлением, приписанным ей, сколь бы абсурдным оно ни было, не удивишь этих загипнотизированных людей. Потому–то они не взвешивают, не обдумывают основательно, а так же беспечно, как девятилетний мальчик, ставят свои подписи под самой большой подлостью, которая была когда–либо измышлена против матери.

***

К счастью, Марии Антуанетте, надёжно изолированной в Консьержери от внешнего мира, пока ничего не известно об ужасном свидетельстве её ребёнка. Лишь за день до смерти, читая обвинительное заключение, она узнаёт об этом унижении. Десятилетиями, не разжимая губ, она сносила самую подлую, самую низкую клевету.Но эта страшная ложь сына, эти ни с чем не сравнимые пытки должны потрясти её до самых глубин души. До порога смерти сопровождает её эта мучительная мысль; за три часа до казни пишет она Мадам Елизавете – той, которую мальчик, как и её, обвинил ужасно и несправедливо: "Я знаю, сколько неприятностей Вам причинил мой ребёнок; простите его, моя дорогая сестра; подумайте о его возрасте и о том, как легко сказать ребёнку, что захочется, и даже то, чего он не понимает. Настанет день, я надеюсь, когда он отлично поймёт всю величину Вашей ласки и Вашей нежности к ним обоим".

Эберу не удалось осуществить задуманное им, не удалось, растрезвонив по всему свету о несуществующих преступлениях против морали, обесчестить королеву; нет, топор, которым он замахнулся на королеву во время процесса, падает из рук, и очень скоро он, Эбер, почувствует весь ужас близости этого топора, занесённого над его собственной головой. Но одно ему всё же удалось – смертельно ранить душу женщины, уже отданной в жертву смерти, отравить самые последние часы её жизни.

ПРОЦЕСС НАЧИНАЕТСЯ

Теперь всё должно идти как по маслу: прокурор может приняться за дело. 12 октября в большом зале заседаний – первый допрос Марии Антуанетты. Напротив неё сидят Фукье–Тенвиль, Эрман, председатель Трибунала, несколько писцов, с её же стороны – никого. Ни защитника, ни секретаря, только жандарм, стерегущий её.

Но за многие недели одиночества Мария Антуанетта собрала все свои силы. Опасность научила её сосредоточиваться, хорошо говорить и ещё лучше молчать: каждый её ответ точен, меток и одновременно осторожен и умён. Ни на мгновение не теряет она спокойствия; даже самые глупые или самые коварные вопросы не выводят её из равновесия. Теперь, в последние, самые последние минуты, Мария Антуанетта поняла всю ответственность своего звания, она знает: здесь, в этой полутемной комнате, где её подвергают допросу, она должна стать королевой, которой по–настоящему не была в роскошных залах Версаля. Не маленькому незначительному адвокату, бежавшему в революцию от голода, полагающему, что он играет роль обвинителя, отвечает она здесь и не этим вырядившимся в судейские одежды нижним чинам полиции и писцам, а лишь единственно настоящему, истинному судье – Истории.

"Станешь ли ты наконец тем, кто ты есть?" – писала ей, отчаявшись, двадцать лет назад Мария Терезия. Сейчас, в одной пяди от смерти, Мария Антуанетта начинает проявлять то величие, которым до сих пор владела лишь внешне. На формальный вопрос, как её зовут, она отвечает громко и отчётливо: "Мария Антуанетта Австрийская–Лотарингская, тридцати восьми лет, вдова короля Франции". Пытаясь педантично следовать форме настоящего судопроизводства, Фукье–Тенвиль точно придерживается порядка допроса и спрашивает далее, как будто он не знает, где она жила до ареста. Нимало не выказывая иронии, Мария Антуанетта сообщает обвинителю, что её никогда не арестовывали, что её из Национального собрания, куда она явилась добровольно, отвезли в Тампль. Затем задаются основные вопросы, выдвигаются обвинения, сформулированные в духе газетного пафоса, в духе революции; до революции она якобы поддерживала тесные политические связи с "королём Венгрии и Богемии", "ради интриг и развлечений, в сговоре со своими гнусными министрами, безудержно транжирила народным потом добытые" финансы Франции, разрешила передать императору "миллионы, чтобы тот направил их против народа, кормившего её".