Айрис Мердок - Время ангелов

• Название: Время ангелов
• Автор: Айрис Мердок
• Издательство: Библиополис
• Жанр: Современная проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-7435-0122-Х

«Время ангелов» — роман, изысканно, умно и зло пародирующий классические штампы викторианской и поствикторианской «семейной прозы».

Старинный особняк в сердце Англии становится сценой, на которой разыгрываются почти античные по накалу драмы любви, ненависти и измены.

Респектабельные интеллектуалы с наслаждением предаются саморазрушительным страстям, привычная жизнь превращается в безумный хаос, поглощающий человеческие судьбы, а попытки обрести очищение и искупление приводят лишь к новым трагедиям…

---

— Не следовало так поступать. — Слова, которые он произнес, показались ему совершенно бессмысленными. Их можно было с равным успехом сказать Гитлеру или урагану.

— Я знаю, но мне нужно было достать деньги. — Лео говорил объяснительным и энергичным тоном. — Иначе я был бы обесчещен.

— Ты и так обесчещен. Но теперь это уже не имеет значения.

Юджину хотелось, чтобы Лео ушел. Ему нужно поскорее прекратить эту боль.

— Боже мой, ты не можешь так говорить. Конечно же это имеет значение. Во всяком случае я собираюсь вернуть ее тебе.

— Не представляю, как ты сможешь это сделать, если ты уже потратил деньги. Да и не хочу ее возвращать. Я смогу обойтись без нее.

— Ты не должен прощать меня таким образом!

— Я не прощаю тебя. Я просто не хочу больше об этом говорить. Все это не имеет значения.

— Пожалуйста, не будь таким спокойным. Ты должен прийти в ярость и надавать мне пощечин.

— Я едва ли смогу сделать это сейчас, — сказал Юджин. Насупившись, он поднял глаза и посмотрел в бледное напряженное лицо, затем добавил: — А теперь, пожалуйста, уходи.

— Но я еще не сказал, как сожалею о сделанном.

— Ты не сожалеешь.

— Ну, знаешь ли, это такое душевное состояние, не стоит об этом говорить.

— Достаточно того, что ты украл мою икону, — сказал Юджин. — И я не желаю слушать твою безумную болтовню. Я не понимаю тебя. Никогда не понимал.

— Так-то лучше. Ты начинаешь сердиться. Это пойдет тебе на пользу. Может, и мне заодно. Послушай, я правда сожалею. Это не лучшая моя идея. Но я верну ее назад. Может, просто украду ее снова.

— Если ты украдешь ее, — сказал Юджин, — я сдам тебя в полицию.

Он встал. И внезапно ощутил прилив гнева. Это пришло как облегчение, и сразу же возникло ощущение контакта. Создалось впечатление, будто он впервые обрел власть над Лео.

— Но ты же хочешь вернуть эту вещь назад, не так ли?

— Больше не хочу. Ты убил ее. Ты все испортил, и сделал это умышленно. Ты обидел меня и заставил страдать. Я старался тебя воспитать как следует, а ты стал лжецом и вором.

— Ну, может, мне просто не очень-то повезло.

— Что ты хочешь сказать?

— У меня никогда не было настоящего дома. Откуда взяться чувству собственности?

— Я делал все, что мог, для тебя, ради тебя, — сказал Юджин. Его голос прозвучал жалобно. Затем его охватил новый порыв гнева. Как можно было так над ним насмехаться?

— Всю жизнь мы жили по-походному. Ты никогда не хотел ничего делать.

— Я работал как мог и содержал тебя. Я и сейчас поддерживаю тебя.

— Нет, не поддерживаешь. Ты даже не попытался стать англичанином.

— Я не мог. И почему я должен пытаться? Я русский. И ты тоже.

— Нет. Я никто. Мне никогда не удавалось заставить тебя понять, что все это не имеет для меня значения, все это — ничто.

Игровое выражение сошло с лица Лео. Уголки рта опустились, глаза прищурились. Он выглядел как напуганный, готовый расплакаться ребенок.

— Ты не можешь отрицать, кто ты есть.

— Я ненавижу все это. И твою проклятую икону ненавидел тоже. Ты создал вокруг себя маленькую Россию. Ты живешь в мире грез. Все, чего ты в действительности когда-либо хотел, — это забраться в нору.

— Перестань на меня кричать.

— Я не кричу. А ты простил Советский Союз.

— Я не простил Советский Союз, хотя, возможно, и простил. Я не могу изменить историю. Почему я должен ненавидеть свою родину?

— Это не твоя родина. У тебя нет родины. И ты сделал так, что и у меня ее тоже нет. Боже, как жаль, что я не американец.

— Это самое ужасное, что я когда-либо от тебя слышал. И говори потише. Тебя услышат в доме священника.

— Какое мне дело, если они услышат меня? Пусть слышат. Мы ничем не хуже их, не так ли? Ты со своими «мисс Мюриель» и «пожалуйста, сэр» похож на проклятого раба.

— Перестань разговаривать со мной таким тоном и убирайся из комнаты. Ты никогда не уважал меня. Ты никогда не любил меня, как следовало.

— Почему я должен любить тебя? Ты мой проклятый отец.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — взмолилась Мюриель, только что вошедшая в дверь.

Лео тотчас же отвернулся и закрыл лицо руками. Юджин смотрел на нее сурово, как будто окаменев от ярости. Он был очень расстроен вторжением и ужасно рассержен тем, что Мюриель услышала.

— Извините, — сказала Мюриель, — я постучала, но вы оба говорили так громко, что не расслышали.

Наступило молчание. Юджин смотрел в стену. Он испытывал отвращение к себе, к Лео, отвращение ко всему. Его тело безнадежно обмякло. Лео, вернув лицу спокойное выражение, повернулся к Мюриель. Он смотрел на нее безучастно и вяло, как будто ожидая указаний. Во взгляде Мюриель читалось отвращение.

— Не следует говорить с отцом таким образом, — сказала Мюриель. — Ты мне противен.

Лео смотрел на нее еще минуту, казалось, что он очень устал и с трудом понимает ее. Затем улыбнулся:

— Рептилия, не так ли?

— Убирайся! — воскликнула Мюриель.

Лео повернулся было к отцу, но, не посмотрев на него, сделал быстрое движение, будто отбрасывая что-то, и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Мюриель опустила глаза перед Юджином. На ней было надето твидовое пальто, на котором все еще поблескивали маленькие крупинки снега. По плечам пролегла снежно-белая бороздка. Под мышкой она сжимала маленький, завернутый в коричневую бумагу пакет. Юджин смотрел на ее короткие волосы, влажные и потемневшие на концах, на ее тонкое умное лицо и ненавидел ее английскую отчужденность, ее неосознанное чувство превосходства и то, что она посмела выгнать его сына из комнаты. Надо было дать их разговору с Лео его естественный ход. Может, в конце концов они поняли бы друг друга. Он ощутил это сейчас, когда Лео ушел. Даже гнев и крик были своего рода связью, чем-то наподобие объятия, приблизившего их друг к другу. Может, тогда они сумели бы своим отношениям придать определенный смысл. Теперь же неуместное вторжение девушки, оказавшейся свидетельницей этой сцены, сделало ее безобразной и просто позорной для них обоих. Он глубоко вздохнул от горя и обиды.

— Мне ужасно жаль, что я вмешалась, — сказала Мюриель, наконец подняв на него глаза. Казалось, она слегка задыхается. — Но я не могла слышать, как он говорит такое.

Она выглядела очень смущенной, но в то же время в ее взгляде было что-то назойливое, почти агрессивное.

«Ну почему же ты не уходишь», — подумал Юджин, но сказал:

— Да.

— Мне ужасно жаль, — повторила Мюриель.

Юджин молчал. Он не мог простить ей, что она услышала его разговор с Лео.

— Надеюсь, вы не будете возражать, — продолжала Мюриель. — Мистер Пешков… Юджин… Можно мне так вас называть? Надеюсь, вы не будете возражать…

Она снова опустила глаза и стала возиться с завернутым в коричневую бумагу свертком, который принесла.

— Что это? — спросил Юджин.

— Пожалуйста, простите меня, — сказала Мюриель. — Я принесла вам маленький подарок. Русский подарок. Я так жалела, когда пропала ваша икона. Я знаю, это не заменит ее. Но я сочла ее очень красивой и подумала, что она, может, немного вас развеселит. Я очень надеюсь, что она вам понравится.

Обертка упала на пол, и Мюриель протянула Юджину что-то маленькое, ярко раскрашенное. Он машинально взял и стая пристально рассматривать вещь. Это была расписная русская шкатулка. Глянцевые фигуры Руслана и Людмилы в ярко-красных и синих тонах выделялись на черном фоне.

Юджин смотрел на нее с болью и замешательством. Она напомнила ему о чем-то ужасном, и на минуту показалось, что какой-то печальный свет воспоминаний готов вот-вот открыться перед ним. Где он видел это прежде, очень-очень давно? Прикрытая завесой память заключала в себе невыразимую боль потери, но не обнаруживала себя полностью. Он продолжал смотреть на шкатулку. Слезы подступили к глазам и пролились. Он пытался сдержать их, прикрыть рукой. Плача, он склонил голову над шкатулкой. Он не мог остановить слезы, но и не мог все еще вспомнить.

Глава 12

«Тот, кто думает спасти идею Добра, привязывая ее к понятию волы, предполагает главным образом предотвратить искажение этой наивысшей ценности путем установления необходимой связи со специфическими и «слишком гуманитарными» факультетами и институтами. С тех пор как официальная идея Добра стала считаться оскорбительной для человеческой свободы, появились попытки разрешить ее с помощью определенных действий. Если добродетель будет проявляться в движении или «указующем персте, само ее величие сохранит ее от вырождения. Я уже доказывал, что такая теория ошибочна и вводит в заблуждение открыто проповедуемыми ложными выводами, чтобы завуалировать тайную похвалу определенной личности. Воля, выбор и действие — также понятия двусмысленные. Я подхожу теперь к более серьезным и наталкивающим на размышления возражениям. Если идею Добра отделить от идеи совершенства, она становится как бы выхолощенной, и любая теория, допускающая это разделение, какими бы возвышенными идеями ни прикрывалась, в конце концов оказывается вульгарным релятивизмом. Если идея Добра не отделена от идеи совершенства, невозможно избежать проблемы «трансцендентного». Таким образом, «авторитет» добродетели возвращается и должен утвердиться на сцене в более усложненной форме».