Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

• Название: Жена Гоголя и другие истории
• Автор: Томмазо Ландольфи
• Издательство: Аграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-7784-0053-5

Творчество Томмазо Ландольфи (1908—1979), которого критика единодушно выделяет как одну из ключевых фигур мировой литературы XX века, тонкого мастера психологического рассказа, великолепного эссеиста, переводчика Пушкина и Тютчева, Гоголя и Достоевского, Лескова и Бунина, отражает духовную драму европейской интеллигенции, драму неверия в смысл жизни и осмысленность мироустройства.

Роман, повести, рассказы и пьеса разных лет, включенные в однотомник, представляют читателю богатую палитру мастера.

---

Четвертая мысль: я забыл сказать (а может быть, не сказал намеренно), что мне пятьдесят лет. Пятьдесят лет. Важно ли это? Отягощает ли это мою вину или наоборот?

Пятая и, кажется, последняя: все, что я сказал, не является истинным. Не потому, что не соответствует истине, а потому, что я это сказал.

Все, я закончил... Или я должен сформулировать последний вопрос, скорее, даже вывод, ужасающий, сокровенный и мучительный, быть может, невразумительный для всякого другого человека? Почему бы и нет: должен же я дойти до конца. Так вот, я спрашиваю: правда ли, что одной смерти недостаточно? Будь это так, я был бы невиновен, как тот, кто по крайней мере сделал все, что было в его силах; и однако, клянусь спасением души, я не хотел бы, чтоб это было так, не хочу, чтобы так было. Даже смерти недостаточно для жизни и для вечности (если я это хотел сказать); так что же еще нужно? Где еще мы можем найти истинное, необходимое?

Я закончил, закончил: из жалости к самому себе. Существует какой-то способ встретить смерть или не существует, умею я или не умею, справедливо это или несправедливо, достаточно этого или недостаточно...

 

Идут, идут... Нет, еще не идут...

Но если не идут сейчас, то придут потом.

 

Перевод Н. Кулиш

УПУЩЕННАЯ ИГРА

1

Она была гордой красавицей. Неприступной настолько, что трудно удержаться от соблазна покарать эту гордыню. Может, даже унизить — лишь бы уязвить в самое чувствительное место женского самолюбия. Не в отвлеченном смысле, а в самом что ни на есть прямом — как настоящую самку. Природный инстинкт обыкновенно понуждает женщину выставлять напоказ наиболее привлекательные, выигрышные части тела, но бывают красавицы, у которых этот инстинкт превращается в свою противоположность, действует с обратным знаком, вызывая у женщины гипертрофированную стыдливость. Чрезмерная щепетильность во всем, граничащая с застенчивостью, тем более развита в таких женщинах, чем они привлекательнее. Она была высокого роста. Волосы белокурые. Родители иностранцы. Звали ее Джиза. Никому не были известны подробности ее интимной жизни. Даже по слухам никто не знал ничего. Желание, возбуждаемое ею в поклонниках, носило оттенок чувства первоначального, было каким-то бесцветным, даже чистым. Несло на себе отпечаток некой ограниченности. Разумеется, не было мужчины, который не пожелал бы увидеть ее обнаженной. Однако ее добропорядочность ставила предел подобным мечтаниям. Да, один-единственный взгляд на ее цветущее тело и был, казалось, тем пределом, за которым не следовало больше ничего. Прочее в расчет не принималось, Хотя, как знать, не гнездились ли как раз в этом прочем планы тайной мести? Увидеть ее нагую, стройную, прекрасную и посмеяться над этой беззащитной наготой. Быть может, в том и состоял умысел мужчины, домогавшегося ее близости. И неважно, что за ним скрывалось — чувственность или чувство, — все равно то и другое было подчинено ее воле, удерживалось на том расстоянии, когда огонь безвреден.

Но что для одних развлечение — для других может оказаться пыткой. То ли в силу особенностей характера, то ли под влиянием обстоятельств, Марчелло с некоторых пор жил как в горячечном бреду. Едва ли можно сказать, что он сам внушил себе, что за девственной неприступностью Джизы скрывается обжигающая страсть. Стоит лишь совлечь с нее покров одежды, как она воспламенится, огонь вырвется на свободу. И тогда он, Марчелло, будет сполна вознагражден за долгое и терпеливое ожидание. Быть может, Марчелло был просто влюблен в девушку. Хотя в это верится с трудом. Влюбленным известно чувство опасливого страха перед обнаженным телом любимой. Как бы там ни было, будем исходить из предположения, что Марчелло был влюблен в Джизу. Однако оговоримся, что это верно при одном условии: в этой влюбленности было нечто, отчего зависела способность Марчелло любить вообще. Речь идет о некоторой особенности его физического строения. Во всяком случае, он, как и все, желал увидеть ее обнаженной. Но в отличие от других Марчелло полагал, что от этого зависит вся его жизнь.

Он не знал, как подойти к ней, с чего начать. Встречи их были случайными и мимолетными. Всегда на людях. К тому же Марчелло был до крайности робок. Так что если он и любил, то почти безо всякой надежды на взаимность. И все-таки искал встреч с ней. Изучил ее привычки. При этом Марчелло даже отдаленно не представлял себе, как сможет воспользоваться счастливым случаем. Но и случай этот ему не выпадал. На какой, собственно говоря, случай ты можешь надеяться, спрашивал он себя. И тут же отвечал, что нет такого случая, который мог бы ему хоть в чем-то помочь. Все дело в твоем дурацком характере, решал он. Не случай тебе необходим, а чудо. Только на чудо вся надежда. Так терзал он себя, пока однажды вечером не столкнулся с Джизой в гостях у одной общей знакомой — модной художницы, устроившей вечеринку для близких друзей. Джиза вела свободный образ жизни и бывала в мастерских художников.

В таких местах дозволялась любая вольность и причуда, лишь бы гостям не было скучно и каждый, пусть ненадолго, мог почувствовать себя творческой личностью. Для того чтобы войти в этот круг, достаточно было принять правила игры: встать на сторону борцов с буржуазными предрассудками. При этом мало кого беспокоило, что эта игра как раз и возможна благодаря предрассудкам. Главное было в том, чтобы бросить громкий вызов заскорузлым привычкам. Так что в этом кругу нечего было рассчитывать на особые развлечения. Просто каждый из присутствующих был готов подхватить любую идею, лишь бы показалась она достаточно сумасбродной. Одни соглашались, как говорится, скуки ради. Другие из желания доказать свою непредвзятость. Третьи — от отчаяния. На этот раз гостей собралось немного. Пожаловал завсегдатай, настоящий принц крови, поджарый и неулыбчивый человек, как, впрочем, и подобает носителю духовных ценностей. С ним — двое приятелей, не то живописцев, не то скульпторов, но достаточно знаменитых, чтобы быть приглашенными. Двое литераторов. Один торговец картинами. Известный педераст и, разумеется, смазливый подросток, служивший в бакалейной лавке или еще где-то. Он был здесь нужен для удовлетворения ненасытного снобизма одних или низменной похоти других. Соответственно в равном числе были приглашены дамы самого различного происхождения, но с одинаковой тягой к прекрасному. Наконец хозяйка пригласила гостей к столу, в центре которого возвышалась огромная чаша, до краев наполненная горным медом. Гости наперебой обмакивали в мед каждый свой кусок хлеба, вкушая из общей чаши. Затем начались игры, детские или уличные развлечения. Гостям было важно сойти с интеллектуального Олимпа, на котором они пребывали, и погрузиться в непритязательную атмосферу народного праздника. Их умственное превосходство было тем заметнее, чем примитивнее они находили себе развлечения. Даже мастеря бумажные кораблики, можно обнаружить свои интеллектуальные преимущества. Прошло некоторое время, и возбуждение гостей, поддерживаемое горячительными напитками, стало угасать. Алкоголь уже не помогал сохранять общий бодрый и веселый тон. В этот момент Марчелло и пришла в голову гениальная идея. Такой, во всяком случае, показалась она сначала.

— Не сыграть ли нам в покер, — предложил он.

— В покер? — подал кто-то ленивый голос.

— Отчего же не сыграть, — продолжал Марчелло. — Давайте попробуем на выбывание. Проигравший выходит из игры, — пояснил он, — игра продолжается до тех пор, пока не определится один победитель.

— И что из этого?

— Выигравший остается одетым. Это его право. Зато проигравшие должны раздеться. Снять с себя все. Ну, что скажете?

— Идея стара как мир, — возразил скульптор, он же маркиз, чей отец занимал когда-то пост министра.

Начали возражать и женщины. Но протестовали они скорее для виду, чем из убеждения.

— Да, стара, — подхватил Марчелло, — но все равно будет весело.

— Неужели? — иронизировал маркиз.

— Отчего же не попробовать?! — взмолился Марчелло.

— Что ж, давайте пробовать, — с полным равнодушием в голосе завершил обмен мнениями маркиз.

Однако никто не двинулся с места и даже не высказал особого желания перейти от слов к делу; но такая пассивность только раззадорила Марчелло.

— Ну так что же?! — не унимался он. — Не хотите?

Приблизившись вплотную к Джизе и заглядывая ей в глаза, он спросил:

— А вы что скажете?

Она, разумеется, сразу догадалась, что предложение Марчелло как-то связано с нею. Правда, она не могла постичь того, что он все это отчаянное предприятие затеял исключительно ради нее. Когда он обратился к ней с прямым вопросом, Джиза хотя и смутилась, но вида не подала. Она не проронила ни слова, а ответила Марчелло лишь затяжным взглядом. Марчелло словно уже стоял перед ней голый. Только теперь он осознал, в какую опасную авантюру столь опрометчиво надумал пуститься. Ведь по игре вполне могло выйти, что именно ему, Марчелло, придется обнажиться перед одетой Джизой. При этой мысли его прямо-таки в дрожь бросило.