Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

• Название: Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: Прочие приключения

Где-то есть мир, в котором тяжело жить и тяжело умирать — и тем не менее, он чем-то привлекателен…

Эта книга никогда не была предназначена для коммерческой публикации (в отличие от остальных моих книг — каюсь в гордыне…) Поэтому сюжеты и образы из неё могут встречаться моим читателям в других моих произведениях. Роман написан полностью, но, к сожалению, в те времена, когда у меня не было компьютера, и это занятие меня угнетает — переписывать с бумажных листов в файл. Тем не менее, перед вами — вполне самостоятельный роман. Откройте его. Может быть, он вам понравится.

---

Как бы он завтра не придумал повторить тот же опыт с русскими… И дело не в том, что их больше. Просто хватит этого безумия.

Не Татьяна ли на меня так повлияла? Не слишком-то она похожа на недочеловека. Она красива, умна и отлично развита физически. (Да и вообще — они не производят впечатления «дегенеративных азиатов».) С ней интересно… А ещё интереснее — один ли я встречаюсь с русскими девчонками? Там свободна не одна Татьяна. Правда, они страшные пуританки, страшнее наших лютеранских предков! Но я всё-таки попробую поцеловать её ещё раз. В смысле — ещё раз попробую.

Если будем живы.

* * *

— Ночь прошла — будто прошла боль…
Спит Земля — пусть отдохнёт,
пусть…
У Земли, как и у нас с тобой,
Там, впереди,
Долгий, как жизнь,
Путь…
Я возьму
Этот
Большой
Мир,
Каждый день, каждый
Его час…
Если что-то
Я забуду —
Вряд ли звёзды
Примут
Нас…
Я возьму щебет земных птиц,
Я возьму звонких ручьёв плеск,
Я возьму свет грозовых зарниц,
Шорох ветров,
Зимний пустой
Лес…

Дождь сёк крышу нашего шалаша. Было темно, порывисто и многоголосо шуршали листья. Я лежал на спине, закинув руки за голову и, закрыв глаза, слушал, как Танюшка поёт:

— Я возьму память земных вёрст…
Буду плыть в спелом, густом льне…
Там, вдали — там, возле синих звёзд —
Солнце Земли
Будет светить
Мне…

… - А ты помнишь, из какого это фильма? — спросила она, когда допела.

— Ага, — я открыл глаза. — «Москва-Кассиопея». Мы на него всей компанией ходили — ещё до того, как я с тобой познакомился… Потом играли на стройке в этот фильм.

— А я с отцом ходила, — Танюшка повозилась в темноте и вдруг задумчиво спросила: — Помнишь, там у них, на звездолёте, была сделана комната «до 16 лет не входить»? — я угукнул. — Я вот думаю, они что, правда смогли бы шестнадцати лет дождаться?

— Да там один вошёл, — вспомнил я, — его же выперло, автоматически.

— Да я не об этом, — возразила Танюшка. — Я вообще. Звездолёт, трое мальчишек, три девчонки, никого взрослых, а они же там все уже друг в друга перевлюблённые… Дотерпели бы?

Я задумался. Если честно — такая мысль мне в голову в связи с этим фильмом ещё не приходила.

— По-моему, нет, — решил я наконец. — Даже точно нет. конечно, это начало семидесятых, они воспитаны были куда строже, чем мы, но всё равно, мне кажется, они ещё до шестнадцати… ну как бы… — Танюшка засмеялась, и я не стал договаривать. — Да и вообще, — мне вдруг стало грустно, и я почти зло продолжал, — да и вообще не долетели бы они никуда, если бы не эта свёртка пространства. Двадцать пять лет в один конец — они же лет через десять максимум друг друга поубивали бы!

— Почему, они же друзья… — заспорила Танюшка и осеклась. А я всё-таки продолжил:

— Друзья, да… Если бы мне кто сказал, что Сергей на Саню может с палашом броситься… Что мы до такой степени способны разлаяться… Это вот нам было куда разбежаться. А куда на космическом корабле бежать? перебили бы друг друга к чёртовой матери…

— Ты, Олег, так говоришь, — обиженно сказала Танюшка, — потому что у нас так получилось. Просто со злости. Тебя послушать, так и мы с тобой друг друга рано или поздно зарезать должны!

— Может, и зарежем, — ляпнул я. Танюшка даже воздухом задохнулась… а потом я ощутил вдавившееся в шею лезвие её ножа.

— Ну а если я тебя и правда сейчас зарежу? — вкрадчиво спросила она.

— Если тебе это доставит удовольствие — режь, — тихо сказал я, чуть откидывая голову подальше. — Только когда сонную перережешь — поцелуй меня. Сбоку, чтобы не забрызгаться. Это будет самая лучшая смерть, которую только можно представить… Давай, режь, Тань. Можешь медленно.

— Тьфу ты, дурак, — я услышал, как отлетел в сторону нож. — Мне даже страшно стало! «Сбоку, чтоб не забрызгаться»…

— Ты целовать меня будешь, или нет? — уточнил я.

— Не заслужил, — она убралась к своей стенке. Я вздохнул:

— Ну вот. Оскорбили, не зарезали, да ещё и не поцеловали… Что за жизнь?

Последняя реплика у меня вырвалась с настоящей злостью, и Танюшка это ощутила.

— Что там с тобой случилось? — быстро спросила она. — Олег?

— Ничего, — я прижал руки к лицу. — Таня, Таня, Таня!!! — выкрикнул я. — Тань, мне страшно, я боюсь, что и тебя потеряю!

— Ты что, Олег?! — она мгновенно оказалась возле меня, стиснула мои запястья. — Олег, Олег, ты что?! Родненький мой, тебе плохо?! Вот я, вот, ты держись за меня!

— Таня, — я опустил руки, ощущая её тёплое чистое дыхание, — Таня, я без тебя умру. Сразу умру.

Я хотел бы подарить тебе песню,
Но сегодня это вряд ли возможно.
Но и слов таких не знаю чудесных —
Всё в сравнении с тобою ничтожно…
Я хотел бы подарить тебе танец,
Самый главный на твоём дне рожденья.
Если музыка играть перестанет —
Я умру, должно быть, в то же мгновенье…
Ау!
Днём и ночью счастье зову —
Ау!
Заблудился в тёмном лесу я…
Ау —
И ничего другого на ум!
Ау! Ау! Ау!

Я хотел бы подарить тебе голос,
Чтобы пела колыбельную детям.
Ни рукой не снять мне боль, ни уколом —
Точно знаю, что меня ты не встретишь…
Я хотел бы подарить тебе счастье,
То, которое никто не оспорит.
Только сердце часто рвётся на части —
Так как, видимо, я создан для горя…

Александр Розенбаум

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

Самое ужасное, что я не ощущаю себя виноватым, хотя должен. Не понимаю, как может чувствовать себя невиновным убийца.

Я, Лотар Брюннер, немец, член гитлерюгенда, 15 лет, сегодня утром убил в поединке Хайнца Клемминга, немца, члена гитлерюгенда, 15 лет, в этом мире являвшегося ещё и моим конунгом. Я сделал это не потому, что хотел занять его место — более того, я в ужасе от мысли, что мне придётся это сделать. Мне пришлось убить его, чтобы предотвратить бессмысленную кровавую бойню.

Рано утром около ручья, где мы берём воду, схватились Дидрих и их Алекс. Мы не знаем, из-за чего — и уже не узнаем, потому что Дидрих убил русского ударом барте в шею и умер сам от тяжёлой раны в печень через несколько минут после того, как мы его нашли, так ничего и не успев нам сказать. Хайнц сказал, что надо идти мстить. Не помню, что я ощущал — совершенно не помню. Знаю только, что я отказался в этом участвовать. Ещё знаю, что большинство ребят тоже сказали, что не хотят драться, что надо сперва разобраться, кто был виноват, и что даже если виноват русский, то виноват ОН, а не ОНИ.

Я даже изумился, но особо изумляться было некогда. У Хайнца даже губы побелели. Он сказал мне — не крикнул, а именно сказал — что я предатель и русский провокатор, что мы все клялись ему в верности. Это была правда. Но я всё равно не хотел выполнять этот приказ… Тогда Хайнц засмеялся и сказал, что ему всё ясно и что я просто хочу занять его место — и, если это так, я могу попробовать.

Я, наверное, виноват в том, что даже не попытался его отговорить. Хайнц сказал остальным, что они выполнят любой приказ победителя, и все поклялись на оружии.

Что ещё сказать? Мы дрались барте. Недолго. Он разрубил мне левое бедро, я сейчас хожу с костылём, который сделали ребята. Разрубил, а на отскоке я достал его верхним краем полотна между ключиц. Он умер через несколько секунд после того, как упал.

Я думал, что Мюссе или Ранольф бросятся на меня. Но все молчали, и я сказал, что драться с русскими не будем, что надо наоборот — заключить союз. Мне сделали костыль, перевязали, и я пошёл в лагерь русских, но встретил троих их ребят возле того ручья. Туда же пришли и все наши, и их, там мы и говорили, что делать дальше.

Их место лагеря лучше, чем наше. Сейчас я пишу у их — нет, нашего, общего теперь, костра.

Спи спокойно, Хайнц. Я молю богов, чтобы ты был последним белым, которого мне пришлось убить здесь.

* * *

— Слушай, а ты помнишь, что завтра Новый Год?

Мы лежали на песке, и Танюшка задала этот вопрос, чуть задрав голову — она устроилась у меня на животе.

— Забыл, — признался я. — Это какой же?.. А, да, девяностый… Два с половиной года мы здесь…

— Отмечать-то будем? — допытывалась Танюшка. Я пожал плечами:

— Да почему нет? Давай отметим всем назло. Правда, торт, кажется, печь не из чего?

— Ну, это как сказать, — загадочно произнесла Танька. Я заинтересовался:

— Что значит «как сказать»?