Михаил Вострышев - Целиковская

• Название: Целиковская
• Автор: Михаил Вострышев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03385-6

Книга о Целиковской — это не книга о ее киноролях, а рассказ о женщине, сумевшей и в трудные, и в счастливые минуты сохранить в кристальной чистоте свою душу, дружившей с самыми знаменитыми людьми советской эпохи и всегда остававшейся неповторимой. Эта женщина была и остается легендой. К ней матери из толпы протягивали детей: «Благословите моего ребенка!» Солдаты в Великую Отечественную войну шли в атаку под возгласы: «За Родину!», «За Сталина!», «За Целиковскую!» Перед ней преклонялись ее друзья: Борис Пастернак, Петр Капица, Владимир Высоцкий… Но она оставалась такой же, как в юности, — веселой, вечно заботящейся о других, равнодушно смотрящей на свою всенародную славу.

---

Таков Владимир Яковлевич Мотыль.

У И. Ильфа есть определение человека:

"Веселый, голый, худой.

Веселый — талантливый.

Голый — ничего не имеет, не собственник.

Худой — не сытый, не благополучный, не торгует ни именем, ни совестью, не карьерист".

Таков Владимир Яковлевич Мотыль".

После трудного съемочного дня, по вечерам Борис Плотников любил мурлыкать один и тот же романс на стихи Пушкина.

Целиковская признавалась: "Это про меня".

Увы, зачем она блистает
Минутной, нежной красотой?
Она приметно увядает
Во цвете юности живой…
Увянет! Жизнью молодою
Не долго наслаждаться ей;
Не долго радовать собою
Счастливый круг семьи своей,
Беспечной, милой остротою
Беседы наши оживлять
И тихой, ясною душою
Страдальца душу услаждать.
Спешу в волненье дум тяжелых,
Сокрыв уныние мое,
Наслушаться речей веселых
И наглядеться на нее.
Смотрю на все ее движенья,
Внимаю каждый звук речей,
И миг единый разлученья
Ужасен для души моей.

Рассказывает Владимир Мотыль…

Слава юной Целиковской взлетела еще в сталинские времена, когда она сыграла целый ряд однообразных ролей. Впоследствии сама Людмила Васильевна относилась к ним иронически. Те фильмы — развлекательная драматургия, некое функциональное использование режиссерами обаяния актрисы. Этих героинь сороковых годов она называла "восторженными дурочками".

Казалось бы, успех в кино должен был ее приучить и в дальнейшем штамповать этих "восторженных дурочек". Немало актрис так и застывали в амплуа своей молодости, хотя и не по своей вине: цензура диктовала оскопленную драматургию, далекую от жизни. Но едва Целиковской представилась возможность сыграть героиню в чеховской "Попрыгунье" в пятидесятые годы, она продемонстрировала богатство актерской натуры.

Был большой успех и фильма в целом, и Целиковской. Казалось бы, настала принципиально иная пора в ее судьбе. Но год шел за годом, минуло два десятилетия, а новых фильмов с ее участием на экран не выходило. Режиссеры оставались безразличными к актрисе, открывшей новые грани своего таланта.

Однажды я увидел Людмилу Васильевну в вестибюле Театра на Таганке. Она разговаривала с Любимовым. Наверное, речь шла о трудностях, которые постоянно сопровождали первые шаги молодого театра. Я ждал Любимова, стоявшего ко мне спиной, и, не слыша, о чем они говорят, видел лишь лицо Людмилы Васильевны. Живой острый взгляд, внутренняя энергия — ощущение ее несогласия, которое она унесла, удаляясь от тогдашнего мужа.

Второй раз увидел ее также на "Таганке", но уже в зрительном зале. И тогда мне снова запомнилась интеллектуальная энергия в глазах этой женщины.

Путь к фильму "Лес" был долгим, потому что сама идея вызывала опасения в Госкино. Я вынужден был сперва поставить одноименный спектакль в Театре Советской Армии. Главную роль сыграла там актриса Сазонова. Музыку сочинил Шварц. Окуджава написал текст песни, которая должна была прозвучать в фильме и слова которой так нравились Целиковской. Увы, решив, что они "идеологически небезвредны", зампред Госкино Павленок приказал их из картины выкинуть.

С каждым часом мы старее
От беды и от любви.
Хочешь жить — живи скорее,
А не хочешь — не живи.
Наша жизнь — ромашка в поле,
Пока ветер не сорвет.
Дай Бог воли, дай Бог воли,
Остальное заживет.

… Бог простит, беда научит.
Да и жизнью прозвучит.
Кто что стоит, то получит,
А не стоит — пусть молчит…

Эта строка "кто что стоит, то получит" особенно задела чиновника. Возможно, в глубине души он догадывался об истинной своей цене.

Спектакль жил много лет, выдержал более ста представлений. Но мой сценарий для фильма был далек от пьесы по форме. Многое я досочинил, выдерживая стиль и смысл пьесы. И ни одного актера Театра Советской Армии на фильм пригласить я не мог, хотя они прекрасно играли в спектакле. Фильм предполагал совершенно другую, более злободневную сверхзадачу. В конце семидесятых годов при Брежневе мы купались во лжи. Лицемерие и ханжество власть предержащих уже были запредельными. Я видел в Гурмыжской персонажа, который в угоду своим животным страстям затевает интригу и при этом хочет оставаться в мнении окружающих истинным благодетелем. Нужна была актриса в возрасте, но не утратившая привлекательности. В памяти всплыли все моменты, когда встречал Целиковскую в жизни. И тотчас решил, что надо встретиться с нею. Я не хотел смотреть спектакли с ее участием: в таланте Людмилы Васильевны сомнений не было, да и вряд ли на мое решение могла повлиять ее работа в той или иной постановке на сцене театра.

Наша историческая встреча случилась на улице. Я подходил к условленному адресу, когда вдруг рядом лихо затормозил "жигуленок", распахнулась дверца и из машины выпорхнула Людмила Васильевна. Наш первый разговор был кратким. Она обещала, что даст ответ через день.

Если для других актеров и актрис я всегда устраивал пробы, то ее решил взять сразу же после этой нашей короткой встречи. Мой выбор оказался точным. Почему?.. Гурмыжскую в большинстве театральных постановок играют старые заслуженные актрисы, вообразить которых в постели с молодым человеком уже невозможно: неизбежна патология. В какой-то степени и сама пьеса Островского подталкивала к гротеску заигрывания старухи с гимназистом. Для меня главным было — ханжество и лицемерие Гурмыжской. Патология сексуальной страсти была способна увести от психологического смысла задуманного образа. Целиковская в свои шестьдесят лет выглядела на пятьдесят с небольшим. По внутренней энергии, манере движения, жестов, по каким-то тончайшим обертонам речи; словом, по женскому обаянию ее Гурмыжская вполне могла обольстить своего юного мужа. Ее партнер Станислав Садальский, игравший многократного второгодника, смотрелся на восемнадцать-девятнадцать. Любовный роман между ними был вполне органичен при всей аномалии любовных замыслов барыни. Лицемерное благодетельство по отношению к мальчику, в которого она влюбилась, было вполне объяснимым прикрытием ее страсти.

Если бы фильм был разыгран с помощью гротескных фигур, никакого отношения к нашей жизни не имеющих, то есть с помощью условных старорежимных персонажей, я уверен, он благополучно вышел бы на экран. Но увидя людей, лишь немного иначе одетых, чем мы, узнав в их поведении современных ханжей и лицемеров, редакторат Госкино и его министр возмутились. Если мир героев "Леса" похож на современников конца семидесятых из среды привилегированной советской знати, выходит, что со времен Островского ничего по сути не изменилось?..

Мы снимали фильм в Николо-Прозорове, в усадьбе внучки Суворова. Оттуда только что выехал военный санаторий, а профсоюзный, которому передали помещения, еще не успел въехать. В это междуцарствие нам разрешили перекрашивать усадьбу по своему усмотрению, достроить парадную лестницу снаружи и многое другое.

Когда я предлагал Людмиле Васильевне ту или другую мизансцену, уточнял акценты эпизодов, я видел, что всю линию роли она тщательно продумывала сама. Она всегда была готова к съемкам. В отличие от многих киноактеров приходила на репетиции, зная текст. Не могу припомнить случая, чтобы у нас с нею имели место серьезные расхождения. Мы все обговаривали при первых наших встречах и работать с ней было истинным наслаждением. Подхватывала с полунамека.

Лишь однажды у нас с ней случилась размолвка. В семидесятых годах только сумасшедший мог задумать и снять в СССР эротическую сцену. Ясно, что это была бы зря потраченная пленка и, как следствие, в лучшем случае донос в Госкино с последующим изъятием эпизода. Я же задумал лишь намек на эротику. Гурмыжская бьет по щекам своего юного "жениха" после того, как он роняет ее в фонтан. Ночью на коленях тот приползает к ней в спальню, подбирается к постели. Дальше мы видим выпавшие у него из кармана подаренные Гурмыжской часы и слышим ее голос, голос женщины, млеющей от мужских поцелуев. Это то, что осталось в картине нетронутым ножницами цензуры.

Поначалу я предложил снять крупный план Гурмыжской, млеющей от юнца, заползшего к ней под одеяло и целующего ее ноги.

— Нет, — заявила Целиковская, — я этого делать не буду.

— Почему? — удивился я. — Боитесь уронить героиню в глазах таких же ханжей, как она? Идете на поводу у партийных лицемеров?

— Я иду на поводу у законов искусства. Достаточно намека, образного решения и зритель вообразит все, что угодно. Нет ничего проще состроить рожицу бабы, балдеющей от прилива желаний. Но, во-первых, это все равно вырежут. А потом, вы сами не раз говорили, что не хотите патологии. Так и придерживайтесь своего принципа до конца.