Кира Михайловская - Неутомимый Морошкин

• Название: Неутомимый Морошкин
• Автор: Кира Михайловская
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1978

Повесть для детей дошкольного возраста.

---

— Какую табуретку? — спросил папа.

— Крутящуюся. Чтобы она крутилась, понимаешь?

— Зачем? — удивился папа. — Когда ты вырастешь, ты будешь крутиться без табуретки. Вот у меня: стройка, дружина и народный театр.

— Это не мне надо крутиться, — сказал Морошкин. — У меня есть друг, у него есть пианино, у пианино нет табуретки, то есть у меня нет пианино, а у пианино нет друга, вернее, у меня нет друга…

Тут Морошкин запутался вконец и замолчал. Папа перестал ломать стену и уставился на Морошкина.

— Ну-ну, давай дальше…

— Ты собираешься на репетицию или нет? — спросила мама. — Что вы там шепчетесь?

— Мне для друга нужна крутящаяся табуретка, — тихо сказал Морошкин папе. «Может быть, Яшка всё-таки будет другом?» — подумалось ему.

— Так бы сразу и сказал, — тихо ответил папа, а маме он громко крикнул: — Иду, иду!

— Нас за опоздания исключат совсем. И прощай все роли!

— Исключат, и очень хорошо, — подмигнул папа Морошкину, а маме он прорычал: — «О, как ужасен этот лик измены!»… Ты не боишься один оставаться? — спросил папа у Морошкина. — А то пойдём с нами?

— Нет, — отказался Морошкин.

Мама с папой оделись и ушли. Морошкин остался один. У мамы с папой есть театр. У Бори — Миля. А что есть у него, Морошкина?

Лёгкий шорох прошёл по комнате. Морошкин огляделся: никого. Он прислушался: скрипнула дощечка паркета в коридоре, потом другая. Забулькала вода в водопроводном кране на кухне. Кто-то ходил и полоскал горло. «Ликизмены», — догадался Морошкин. Они скрываются в складках портьер, прячутся за шкафом; неслышные и невидные, перелетают из угла в угол, шевелят воздух, царапают обои тоненькими коготками и сдавленно смеются. Булькают, полощут горло. Они прячутся во всех рожках люстры, под кроватью, за зеркалом в передней.

Морошкин замер. Он боялся шевельнуться. Он боялся обнаружить своё присутствие в этой комнате, полной ликизменов. И вдруг он услышал тихое «тю-лас, тю-лас!».

Синица сидела на подоконнике и звала: «Тю-лас, тю-лас!»

Морошкин рванулся к окну, синица улетела. Он открыл окно. Сверкающие облака бежали по небу. Махровые края этих облаков золотились, розовели, синели. Потом они стали совсем синими, отяжелели, спустились ниже и превратились в тучу. Край тучи сверкнул и раздались тяжёлые раскаты грома.

Гроза прошла быстро. Облитое дождём, всё вокруг блестело и сверкало. Воздух был крепкий, как нашатырный спирт. И в этом сверкающем мире, среди зеркальных луж стоял чёрный лохматый пёс и смотрел на Морошкина.

Морошкин отошёл от окна, постоял немного и потом выглянул снова. Пёс не двигался с места. Он смотрел на Морошкина и улыбался.

Тогда Морошкин подошёл к двери, раскрыл её пошире, чтобы она не закрылась, и кубарем скатился вниз по лестнице. Когда он толкнул дверь парадного, сердце у него остановилось. Он боялся, что не найдёт пса на месте. Но собака сидела послушно и так же улыбалась Морошкину.

— Тю-лас, — сказал Морошкин.

Пёс подбежал и лизнул Морошкина в нос.

— Пойдём!

Морошкин бежал по лестнице вверх, забыв, что в доме есть лифт. И пёс бежал следом.

В квартире стояла тишина. Морошкину показалось, что он видит, как, медленно покачиваясь на прозрачных крыльях, маленькие, прозрачные ликизмены вылетают в окно и покидают квартиру.

Глава девятая, короткая, в которой Морошкин разговаривает с собакой

— Всё, — говорил Морошкин. — Теперь ты моя собака. Я так долго тебя дожидался. Я не знал, что ты — собака. Я думал, может быть, ты — Яшка. Или Миля, который живёт внизу, в чёрном пианино. Или, может быть, Прохожий Доктор. Но теперь я знаю, что ты — собака. Мне с тобой ничего не страшно. Я буду заботиться о тебе, и нам будет хорошо вдвоём.

Собака лежала рядом. Она положила голову на вытянутые лапы и свесила на пол длинные бархатные уши. Она лежала так тихо, будто её вовсе нет рядом, но с той стороны, где она лежала, к Морошкину шло тепло. По этому теплу Морошкин и знал, что собака рядом. Собака спала. А может быть, она слышала всё, что говорил ей Морошкин, и тихонько покачивала головой в знак согласия.

…Когда мама и папа вернулись домой, они застали странную картину. В кресле крепко спал Морошкин, а рядом с ним, прижавшись к его ногам и свесив на пол длинные уши, спал неизвестный пёс.

Глава десятая, в которой наступает утро

Утром, когда Морошкин проснулся, первое, что он увидел, были чёрные блестящие глаза собаки. Они смотрели на него терпеливо и преданно.

— Вот, — сказал папа, — что получается: оставили тебя одного, а нашли вдвоём с собакой? Где ты её взял?

— Около дома. Под окнами.

Мама весело рассмеялась:

— Она на клумбе росла.

— Не росла, а сидела, — поправил Морошкин.

— И что же ты с ней делать собираешься? — спросил папа.

— Жить, — ответил Морошкин. — Зато табуретку можешь не делать.

Мама опять рассмеялась. Она была весёлая и часто смеялась.

— Лучше сделать сто табуреток. Собака-то — за ней ухаживать надо. А кто за ней ухаживать будет? Мы с папой работаем, я учусь в техникуме, у нас ещё общественные нагрузки…

Мама сунула шпильки в рот и промычала:

— …театр.

— Может, она охотничья? — с сомнением спросил папа. — Может, с ней на охоту можно ходить?

— На кого охотиться-то? — спросила мама.

— Да, действительно, охотиться не на кого. — Папа почесал подбородок. — Ну, может, она сторожевая, из неё сторож выйдет.

— Что сторожить-то? — опять спросила мама.

— М-да… — согласился папа.

— Выпустить её надо, — сказала мама.

— Нет! — крикнул Морошкин. — Нет! Нет!

— Ладно, Аня, — сказал папа, — что перед работой дискуссии разводить. Вечером придём и обсудим.

— Не обсудим, а выпустим, — сказала мама. — Мне только собаки не хватало. А ты не огорчайся, — обняла мама Морошкина, — не огорчайся. Я тебе немецкую куплю из нейлона.

— Не хочу из нейлона! — закричал Морошкин.

— А настоящую нельзя, — сказала мама. — Вот я кончу техникум, ты подрастёшь — тогда и купим.

— Я уже читать умею, — сказал Морошкин.

Мама засмеялась:

— Что же ты, ей книжки читать будешь? Ей не книжки надо, а мыть, стричь, кормить: мясо, кости, овсянку, витамины, фрукты, морковку, например. У неё без морковки рахит будет, зубы выпадут. А где я ей морковку возьму?

— Зато табуретку не надо, — тихо сказал Морошкин. Слёзы застилали ему глаза.

— А табуретку как раз папа и сделает.

Папа махнул рукой и вышел из комнаты.

— Одевайся, малыш, — сказала мама, — и пошли в детский сад. А собачка до вечера дома останется.

Глава одиннадцатая, в которой Морошкин доверяет Яшке тайну

Во время прогулки Морошкин подошёл к Яшке.

— Мы с тобой дружим? — спросил он.

— Ну? — не то согласился, не то не согласился Яшка. Он ждал, что Морошкин скажет дальше.

Морошкин спросил:

— Тебе тайну можно доверить?

— Тайну? — Яшка обрадовался, пальцы у него растопырились, глаза засверкали. — Говори, какую тайну? Скорей говори!

— У меня собака есть, — сказал Морошкин.

— Откуда взялась?

— Купили.

— За сколько?

— За тыщу рублей.

— За тыщу? — Яшка даже взвизгнул от удовольствия. Не часто можно увидеть собаку за тысячу рублей. — Покажешь? — спросил Яшка.

— Даже дать могу. Ненадолго, конечно. На день или два.

— Врёшь! — удивился Яшка. — Взаправду дашь?

— Взаправду.

— Когда?

— Да хоть сегодня. Из садика придём, и дам.

— Эй, ребята, чего я знаю! — закричал Яшка и побежал к песочнице.

А Морошкин, очень печальный, побрёл по аллейке, мимо кустика, вдоль забора, всё дальше и дальше. Ему было горько, что он отдаёт любимую собаку Яшке. Вечером, когда мама и папа разошлись: мама — учиться в техникум, а папа — следить за порядком на улице, Морошкин сел перед своей собакой на пол.

— Вот мы и расстаёмся! Ты уходишь от меня к Яшке. Но это ненадолго. Ты потерпи немного, день или два. А я всё время буду думать и что-нибудь придумаю.

И, погладив бархатные уши собаки, Морошкин сказал:

— А теперь пошли!

Они вышли и стали медленно подниматься по лестнице.

Яшка стоял возле полуоткрытой двери и переминался от нетерпения с ноги на ногу, так ему хотелось поскорее увидеть собаку.

— Вот эта?! — разочарованно спросил он у Морошкина, когда тот вместе с собакой поднялся на площадку. — Вот эта за тыщу рублей? Такая замухрышка?

Услышав слово «замухрышка», Морошкин повернулся было и собрался домой, но, вспомнив про маму и папу, возвратился обратно.