Генри Саттон - Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях

• Название: Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях
• Автор: Генри Саттон
• Издательство: ПКК "Беллфакс"
• Жанр: Эротика
• Год: 1992
• ISBN: 5-7815-1641-7

Фантазия в сексе это фейерверк эмоций. Но фантазия в любви — это океан мыслей и чувств, мимолётной нежности и крылатой страсти, а в нашей книге — очень своеобразная и остроумная философия жизни для наслаждений.

---

— Но это же, как ты сам сказал, дрянная работенка.

Он выделывал сложные узоры мокрым дном стакана на поверхности стола.

— В твоем случае это совсем другое. Боюсь, в каком-то смысле хуже. Для тебя было бы так просто запродаться. То есть сразу. А тебе ведь есть что терять. У тебя талант.

— Спасибо, — сказала она.

— Меня-то что благодарить — не я тебе его дал.

— И все-таки мне приятно, если ты считаешь, что у меня он есть. Талант.

— Да. И большой. Я так думаю. Ты уже многообещающая. Киряешь с драматургами, о тебе пишут в газетах.

— Да это же просто реклама. Все это специально подстроили.

— Я так и понял. Но видишь, у тебя есть кто-то, кто делает это для тебя, — засмеялся он. Она уставилась в стол — не то чтобы смущенная его грубоватым смешком, но думая, что ей следовало бы смутиться. Потом она и сама рассмеялась…

Механика влечения весьма запутанна и порой даже абсурдна, и если бы все силовые линии возможно было бы представить в наглядном виде, так, как делают многократно увеличенные пластиковые модели молекулярных соединений, то получилось бы что-то вроде хитроумного механизма со множеством взаимосвязанных рычагов, гирек и противовесов. Случайно оброненное замечание, где не содержится никакого двойного смысла, но в котором оба собеседника вдруг, не сговариваясь, усматривают некий многозначительный подтекст, действует подобно выскакивающему из желобка орешку, за которым устремляется белка, приводя в движение свое колесо, отчего начинает двигаться острая бритва и перерезает тонкий шнурок, а подвешенный на этом шнурке грузик падает…

Он заказал еще пару пива, и они продолжали разговаривать, но уже как-то рассеянно и почти не обращая внимания на предмет разговора. Они больше разглядывали друг друга, замечая едва уловимые особенности внешности, неожиданно приобретавшие в их глазах особую привлекательность и даже неотразимость. Она заметила, например, что у него разные уши: левое располагалось по крайней мере на четверть дюйма выше правого. И поняла, что эта неправильность придает его облику какую-то своеобразную загадочность. А он восхищался тонкими линиями ее рук и шеи, отметив про себя, насколько черты ее лица, нежные, воздушные, отличаются от энергичного, четко очерченного лица ее отца, и какая она вся хрупкая и уязвимая, что и делает ее столь удивительно привлекательной. И пожирая друг друга глазами, и чувствуя при этом неловкость, они продолжали разговаривать, придумывая на ходу темы для беседы или зачем-то вспоминая эпизоды из детства, чтобы хоть как-то заполнить внезапно возникающие паузы.

В конце концов Тони пригласил Мерри поужинать, она согласилась, и через некоторое время они ушли из пивного бара и переместились на кожаные диванчики китайского ресторана, но она что-то никак не могла припомнить, как они покинули пивной бар, как пересекли улицу, как шли мимо освещенных витрин магазинов, мимо урн, мимо почтовых ящиков. Только когда Тони отлучился на минуту в туалет, она вдруг вспомнила, что не звонила еще сегодня своей секретарше-телефонистке. И решила, что не следует нарушать этот прекрасный вечер — самый лучший вечер с тех пор, как она приехала в Нью-Йорк. Но все же она нервничала. Черт бы побрал Джеггерса с его строгими порядками! Она поднялась из-за стола и пошла к телефону-автомату рядом с кассой. Ну разве можно допустить, чтобы такая безделица — подумаешь, забыла позвонить телефонистке-секретарше — испортила ей настроение! Легче позвонить туда и забыть. Но ей звонили. Некий мистер Уотерс оставил свой телефон.

Мерри позвонила Джиму. Она слушала длинные звонки в трубке и увидела, как Тони, вернувшись из туалета, стал озираться в поисках ее. Она открыла дверь телефонной будки и помахала ему. Он помахал ей в ответ. Джим Уотерс снял наконец трубку.

— Алло!

— Привет, — сказала она. — Это Мерри Хаусмен. Вы звонили?

— Да. Конечно. Звонил. У меня билеты на сегодняшнюю премьеру. Постановка дурацкая, но мне надо пойти. Я подумал, может быть, вы тоже захотите пойти. То есть, может быть, вам будет интересно.

— Да… конечно. Я бы с удовольствием.

— Да нет! Постановка ужасная!

— Ничего страшного, — ответила она. — Я еще ни разу не была на премьере.

— Я так и думал. Поэтому я и решил, что вам будет интересно.

— Очень мило с вашей стороны, — сказала она. Странно ей было стоять в этой телефонной будке, разговаривать с Джимом Уотерсом и сквозь стекло смотреть на Тони. Но ей стоит пойти. Она ведь хочет получить роль и, невзирая на то, была ли заслуга Уотерса в том, что ей предложили роль Клары, или нет, он без сомнения будет присутствовать на читке. А Тони, решила она, все поймет и отпустит ее. И все же ей было неловко. И немного стыдно.

— У «Алгонкина» в семь пятнадцать, — повторила она. — Я приду. Еще раз спасибо.

— Мне будет приятно вас видеть, — сказал он. — Правда.

Она повесила трубку на рычаг и пошла сообщить Тони, что вынуждена уйти. Ей надо было вернуться домой, принять ванну и одеться. Меньше, чем через час, ее ждали у «Алгонкина».

— Конечно, — сказал он. — Я все прекрасно понимаю.

— Может, встретимся завтра вечером? — предложила она.

— Ладно, — сказал он, и его улыбка убедила ее, что он все правильно понял и ей нечего беспокоиться. Но все-таки жаль, что так вышло. И в такси, проезжая по Третьей авеню, она все думала о нем — как он сидит в китайском ресторане, глядя на стоящий перед ним чайник. Какая же она бессердечная: оставила его там одного. Ушла, бросила…

Но все случившееся было вовсе не счастливым совпадением, как ей казалось, а, скорее, результатом неудачно сложившихся обстоятельств, разрыва цепочки многих причин и следствий. Но Мерри все события теперь воспринимала как символические знаки свыше, придавая преувеличенное значение любым незначительным происшествиям и усматривая невидимую связь между ними — так цыганки-гадалки читают судьбу по узорам из чаинок, осевших на дне чашки. Джим позвонил ей просто так. И этот звонок ровным счетом ничего не значил. Если бы Мерри догадалась справиться у телефонной секретарши, когда он звонил, она бы узнала, что звонок поступил около четырех. Трудно представить себе более бестактное приглашение девушки на премьеру — за три с небольшим часа до начала спектакля! И она была не первой, кому он позвонил, а последней. И разумеется, когда он позвонил ей, то уже после звонка решил, что она могла обидеться за столь запоздалое приглашение.

Но она не стала узнавать времени его звонка, и даже не подумала об этом, потому что голова ее была забита мыслями о Уотерсе и его пьесе, и о своей роли, и о том, что он, конечно же, сыграл не последнюю роль в том, чтобы именно ее пригласили играть Клару. Все было не так, он и знать ничего не знал, но сама Мерри понятия об этом не имела. Джеггерс не выдавал ей секреты своего бизнеса, и она не могла даже предположить, что текст пьесы попал к ней в руки только потому, что Джеггерс случайно упомянул о ней продюсеру Уотерса в разговоре, состоявшемся в турецких банях.

И поскольку это приглашение на премьеру представлялось ей не просто выходом в театр, а чем-то гораздо более серьезным, она была очень разочарована, когда после спектакля — а постановка, как и предполагал Джим, оказалась бездарной, — стало ясно, что сегодня уже больше ничего не будет: он предложил проводить ее домой…

— Тогда зайдите на чашку кофе, ладно? — сказала она. — У меня сегодня натуральный, не растворимый.

— Спасибо. Но вряд ли. Что-то я устал. И будь я юной девушкой вроде вас, я бы нашел тысячу других вариантов провести сегодняшний вечер лучше, чем в моем обществе.

— Нет, вы неправы.

— Не лгите. Кроме как в случае крайней необходимости.

— Но я не… — начала она и осеклась: что-то щелкнуло у нее в мозгу. — Да это же строчка из пьесы!

— Из какой пьесы?

— Вашей пьесы! Это слова доктора.

— Верно. Но откуда вы знаете? Где вы ее видели?

— Как, вы ничего не знаете? — удивилась она. — Вы не в курсе?

— В курсе чего?

— Что я буду читать роль Клары. А я-то думала, что это вы все устроили!

— Нет, я в первый раз об этом слышу.

— Правда?

— Правда! — отрезал он. — Что за дурацкое предположение?

— Спасибо!

— Нет, я ничего против не имею, если вы будете читать, но я имел в виду ваше предположение, что я это «устроил». Это же не игра, понимаете ли, и не вечеринка.

— Я понимаю.

— И если бы я знал, что вы собираетесь участвовать в читке моей пьесы, я бы ни за что не взял вас сегодня на премьеру. Все это очень осложняет жизнь. А что, если вы будете читать из рук вон плохо? Я буду вынужден вам это сказать, и вы почувствуете себя обманутой, И разозлитесь. И не без основания. Но только поверьте мне, я действительно ничего не знал.

— Я верю вам, — сказала она. — А теперь, пожалуйста, отвезите меня домой.