Ольга Литаврина - Синдром мотылька (сборник)

• Название: Синдром мотылька (сборник)
• Автор: Ольга Литаврина
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-53439-5

Если ты выстрелишь в прошлое из пистолета, оно выстрелит в тебя из пушки…  Журналист Кирилл Сотников знает эту пословицу, но тем не менее постоянно вызывает огонь на себя. Ведь именно в прошлом хранятся ключи к тайнам настоящего. Вот искренняя и горячая исповедь погибающего Вадима Волокушина. Талантливый педагог не совладал с талантом ли, с судьбой. И только пристальный взгляд в историю его жизни даст верный ответ. А трагическая история суперпопулярной эстрадной дивы блистательной Зары Лимановой, бесследно пропавшей среди людей? Что привело ее к этому исходу? Почему за ее потаенными дневниками охотятся люди, не останавливающиеся ни перед чем? Прошлое неотрывно смотрит на нас, но мы не должны его бояться, считает Кирилл Сотников, ведь судьбы людей, которые ты пережил как свою, очищают и возвышают тебя.

---

Ольга Литаврина

Синдром мотылька

Глава 1 Длинные дни, бессонные ночи

Итак, это Красково. «Звездочка». Реабилитационный центр Вениамина Ерохина.

И мы снова здесь, Венька – Вениамин Ерохин – по должности, а я – Кирилл Сотников – на восстановлении после автомобильной аварии, так грубо прерванном моим похищением и последующими событиями на Крымском мосту. Нас – вернее, меня одного – опять прибило к «Берегу разбитых сердец», как я про себя называю «Звездочку».

Помимо переломов, тяжелое шоковое состояние, в котором я был сюда доставлен, нуждалось – и нуждается! – в длительном квалифицированном уходе. Счастье еще, что к Веньке, в силу специфики Центра, попадают пациенты и в коме, и с потерей памяти – здесь все это всего лишь обычный рабочий момент. Если б не его лицензия, пришлось бы мне возвращаться в покинутую (помимо воли) 36-ю больничку.

Или еще хуже – в медблок СИЗО!

Хотя уникальный документ – послание Анжелки Янович – полностью снял с меня подозрение в убийстве моего коллеги Дениса Забродина и вновь сделал обычным гражданином с соответствующим анамнезом в истории болезни…

Конечно, придя в себя, я ринулся, было, узнать о судьбе Янки и помочь ей – но куда там!

Ероха рассказал, что, невзирая на поднятый СМИ скандал вокруг этого происшествия, даже ее тела, как это ни странно, так пока и не нашли в Москве-реке. Как в рассказе Бунина: дыхание ее горькой любви случайно донеслось к нам из ее детства – а потом бесследно и легко растворилось в сыром воздухе поздней московской осени.

И только мы с Вэном могли помянуть ее – так же как Заброду, как Златовласку и Стаса, там, на скамье под старыми елями, возле стола, где сквозь любую краску проступали неистребимые наши инициалы…

А дальше потянулись «сроки реабилитации» – длинные дни и бессонные ночи, изматывающие мучительными вопросами. Почему именно Деньке, Денису Забродину, выпала столь нелегкая судьба? Почему так отчаянно запуталась жизнь умненькой и хорошенькой девочки, с детства тянувшейся к солнцу, как цветок шиповника под грязным забором? Почему во всем этом так безнадежно увяз я? Почему в моей жизни опять появилась Иринка Забродина, наконец?

Ответов не находилось, я увязал в этом все глубже и, наверно, совсем бы пропал, и тогда Венька придумал способ отвлечь меня от подступающей «душевной комы». Он поручил мне разобрать свои архивы. В книжных шкафах его кабинета хранились творения пациентов – рисунки, картины и даже литературные опусы.

Сначала работа эта показалась мне довольно скучной и рутинной, но неожиданно попавшая на глаза рукопись заставила ощутить себя в гуще увлекательного расследования. Только криминал здесь таился от мира в человеческих душах, а потери и утраты оставались невидимыми и казались поначалу не смертельными.

Правда, только поначалу…

Глава 2 Общая тетрадь

Я держал в руках толстую, несколько потрепанную общую тетрадь, на обложке которой крупными буквами было начертано: «Синдром Майкла Джексона».

Сначала я и не знал, кто таков, этот Венькин пациент – Вадим Волокушин. Потом вспомнил…

Привожу записи Волокушина дословно. Что это – письмо, заметки, последняя исповедь? Во всяком случае – интересный человеческий документ, так сказать, попытка исповеди. Или сеансов психоанализа в разговоре с гипотетическим собеседником. Ясно одно – мне уже не оторваться от них, пока не дочитаю до конца.

Итак:

…Шесть доз. Осталось шесть доз. Ровно на шесть дней обычной жизни. А связной все еще вне зоны доступа. Если не выйду на другого – я приговорен.

Как странно! Как будто бы я инвалид, раковый больной, «спидник», наконец! Причем в самой тяжелой, запущенной форме. И это я – преуспевающий деляга пятидесяти лет от роду. Два раза в год я восстанавливаюсь в Европе, занимаюсь в самом престижном московском фитнесе. Словом, выгляжу так, что на сайте «Одноклассники» меня опознали все бывшие первоклашки. Те, кому на выпускном мы – старшеклассники – раздавали подарки!

И только ты, Венич, друг мой Ерохин, знаешь почти все. Это у тебя я втайне от всех проходил последний курс реабилитации.

Правда, ты поверил, что курс мне помог. А это значит, что ты знаешь уже не все. А значит, все знаю только я сам. И эту писульку ты, друг, не показывай ни моей жене, ни дочуре. И вообще – постарайся оформить сердечную недостаточность, ладно? Не нужно бросать тень на них – тех, за кого я намерен отвечать до конца. Да и на деле это вряд ли скажется безболезненно. Пойдут проверки, наедут инспектора, а мой заместитель еще не оперился, только начинает входить в дело, – глядишь, струхнет, да и подастся в бега. Закроется объект, люди лишатся куска хлеба, а картины моего любимого «мазилки» так и не достанутся людям – мы ведь уже почти сдаем картинную галерею художника Воронина. Помолюсь напоследок, чтобы все закончилось благополучно…

Венич, ты, конечно, возразишь, что если не хочешь неприятностей, не надо на них нарываться. А надо приложить все силы, заехать к тебе, нажраться витаминов, стиснуть зубы – умру, так умру, а нет, так выгребу!

Если не смогу найти другого связного, наконец!

Вот поэтому, господин Ерохин, я и начну обо всем по порядку. Пусть твою занятную «библиотечку» пополнит еще одна «история болезни». Мне кажется, не первая и не последняя. А мне теперь спешить некуда. Официально я в командировке, все распланировано на десять дней вперед. А вот где отсиживаюсь по факту – не пишу даже тебе. Спасать меня не нужно. Видно, пришел мне срок дать кому-то ответ за мою непутевую жисть!

А с тобой, Венич, я буду уже всегда. С тобой и с твоим делом! Не знал, что такие бывают. Встретиться бы нам раньше! Но ты всегда говорил, что в жизни нет ничего случайного. Так что – лучше поздно, чем никогда. Если сможешь, поддержи морально моих на первое время. А там… Дочка уже большая, живет своей жизнью. А моя половинка… Если бы она увидела меня сейчас таким, каким меня никто не видел, – сама сбежала бы. Найдет помоложе, а нет – проживет на наследство.

Глава 3 Первый сон

Ладно, начнем по порядку.

Первый раз сон о Майкле Джексоне я увидел, дай бог памяти, лет тридцать тому – как раз в то время, когда не мог определиться с институтом. Родители не сомневались, что я благополучно сдаю на юридический в МГИМО, а я – я сам забрал документы после первого же экзамена, самовольно забросил их в непрестижный «девчачий» областной пед, на никому не нужный филфак, да еще и в итоге недобрал полбалла до проходного!

В день, когда вывесили списки поступивших, я уехал на родительскую дачу. Там бесцельно бродил по окрестностям, а потом всю ночь разбирался в себе. Наврать родителям, что срезался на юрфаке? Но они попрутся хлопотать, смотреть оценки, и правда неизбежно вылезет наружу! Сказать, что вообще никуда не сдавал – последует выволочка на обширном семейном совете, целый год тюремного режима и уже поднадзорные экзамены в тот же самый МГИМО! Забрать документы и отнести куда-нибудь в жалкий Институт культуры, учиться на массовика-затейника?.. Но массовик из меня получился бы примерно такой же, как и юрист!

В самых растрепанных чувствах я безнадежно напился и наконец уснул. Сон, что я увидел тогда, преследовал меня много лет, можно сказать, до следующей «встречи» с Майклом Джексоном…

Все, что было со мной в моей подлинной, реальной жизни, бесследно исчезло. Я сам, щуплый, но жилистый цветной парень, очутился с моими кентами на узкой грязноватой улочке какого-то мегаполиса.

Нью-Йорка?..

Целый день мы проболтались в небогатом окраинном районе в тщетной надежде так или иначе огрести монету. Но единственное наше везение под вечер заключалось в «удачном» попадании в подземку по использованным талонам. Помню, как мы долго спускались по узкому грязному тоннелю, ведущему к станции подземки, разглядывая размашистые граффити и поддавая ногами банки из-под колы.

Помню, как легко мы проскочили в вечерний вагон, где стояли и сидели усталые люди. Помню, что белых оказалось большинство вначале, а через две остановки в вагон набились латиносы и цветные из ремонтных мастерских неподалеку – и на нас перестали обращать внимание. Последнее помню, как место мне освободила седоватая цветная домохозяйка, рванув к выходу с набитыми сумками – как раз вовремя, чтобы я устроился поудобнее и погрузился в долгожданный «приход» от выкуренной перед подземкой сигареты с планом. И сразу волна накрыла меня и отгородила от стоящих поодаль друзей, от людей в подземке, отгородила их жизнь от моей начинающейся жизни…

Свет вокруг меня погас. Я стоял один на сцене в огромном зрительном зале – огромном, как стадион. Я закончил последнюю песню. Я стоял, держа микрофон в руках, щуплый цветной паренек с белозубой улыбкой. Перебегающий луч света выхватывал из темноты бледные пятна человеческих лиц, все белые, мертвенно-белые, с черными, распахнутыми в крике ртами. Публика не выкрикивала, не свистела – она ревела, ревела в одну-единую глотку, выплескивая неистовое напряжение, которое я передал ей со сцены. А потом тысячи глоток начали скандировать всего два слова, сила и напор которых могли снести этот крытый стадион, как карточный домик. Я, цветной парень Майкл Джексон, стоял и слушал эти два слова, в которых уместилась гигантская и свирепая душа толпы.