Иван Кошкин - За нами Москва!

• Название: За нами Москва!
• Автор: Иван Кошкин
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5699-49706-5

Уже к августу 1941 года СССР проиграл войну. После разгрома Красной Армии в приграничном сражении Советская Россия была обречена. Россия должна была рухнуть — словно "колосс на глиняных ногах". Но Россия — устояла. Россия выжила. Потому что, как говорил Фридрих Великий: "Русского солдата мало убить — его надо еще и повалить". Эта страшная, горькая и светлая книга — о тех, кто осенью 41-го стоял насмерть. Кто продолжал сражаться без единого шанса остаться в живых. Кто, даже умирая, так и не признал себя побежденным.

Этот роман — о русских солдатах, живых и мертвых. О тех, кто даже той гиблой осенью не сломался в мясорубке отчаянных боев, не сдался в кровавом аду окружений. О тех, кто победил в безнадежно проигранной войне.

---

Иван Кошкин За нами Москва!

НА СВОЕЙ ЗЕМЛЕ

— Ну, каша, — прохрипел Безуглый, остановившись, чтобы заменить диск в пулемете. — Слышь, комбат, похоже, дивизии — каюк.

Старший лейтенант прислонился к березе, пытаясь восстановить дыхание, перед глазами все плавало, ноги подгибались. Они бежали через перепаханный снарядами лес, в котором еще утром располагались позиции 328–й стрелковой, и всюду видели только смерть, разрушение и хаос. Горящие автомобили, перевернутые повозки, убитые лошади и убитые люди. Бой гремел уже не только за спиной — стрельба и рев моторов доносились откуда-то слева. Петров чувствовал, что задыхается, люто болела обожженная спина, он не помнил, как Осокин забрал у него пулемет, ставший вдруг невыносимо тяжелым. Несколько раз по ним стреляли из-за деревьев, и радист на бегу огрызался длинными очередями из своего ДТ.

— Нам… Главное… До СПАМа… Добраться… — Легких хватило только на пять слов, комбат чувствовал, что еще немного — и он потеряет сознание.

— Евграфыч обещал Т–26. — Безуглый передернул затвор. — Дернем напоследок, а, командир?

Глаза сержанта пугали больной смесью ярости и подступающей паники, он держал свой страх за горло, словно ядовитую змею, не давая вырваться и поглотить ту отчаянную, бесшабашную смелость, которой так гордился веселый москвич.

— Дернем… Саша… Конечно, дернем. — Петров с трудом отлепился от дерева: — Давайте, братцы, немного осталось…

Осокин шагнул, собираясь поддержать командира, но старший лейтенант отстранил его слабым движением руки:

— Я сам, Вася… Твое дело… пулемет.

Комбат не знал, хватит ли сил, чтобы идти вперед, но ноги сами сделали шаг, затем еще один, и еще… Осокин трусил рядом, то и дело оглядываясь назад. На правом плече он нес пулемет, при росте водителя казавшийся огромным, а на левое готовился поймать Петрова, если тот вдруг начнет падать. Старший лейтенант мог свалиться в любой момент, и за ним нужен был глаз да глаз. Мехвод вдруг почувствовал странную успокоенность, в первый раз за сегодняшний день: он должен вытащить командира — и точка. Осокин целиком сосредоточился на этой задаче, в остальном полностью положившись на радиста.

Петров не помнил, как они выбежали на поляну, где располагался СПАМ и одновременно — ремонтная мастерская. Просто в какой-то момент перед глазами вместо мечущейся листвы оказался клепаный борт танка, и Безуглый хрипло выдохнул:

— Хозяйство Евграфыча. Добрались.

Старший лейтенант почувствовал, как подгибаются ноги, и вдруг оказался висящим на плече у водителя. Осокин осторожно опустил комбата на землю, прислонив спиной к каким-то ящикам, и взял пулемет наперевес.

— Слышь, Сашка, а где все? — нервно спросил он, передергивая затвор пулемета.

— А я почем знаю, — огрызнулся радист и крикнул: — Эй, братва, есть кто живой?

Он осторожно выглянул из-за гусеницы, несколько секунд просто молча смотрел на что-то, затем вдруг яростно выматерился и бросился вперед.

— Что такое? — Водитель вскинул оружие и выскочил из-за танка вслед за Безуглым.

Посредине поляны были разбросаны обломки ремонтной летучки. Снаряд, похоже, угодил прямо в фургон, от машины осталась только изуродованная рама, по оси вбитая в землю, куски кузова, кабины и людей Рогова раскидало на десятки метров.

— Есть кто живой?! — срывающимся голосом заорал радист. — Братцы, живой кто остался?

Осокин вдруг почувствовал, что ему трудно дышать, перед глазами встала какая-то пелена, откуда-то донеслось хриплое то ли карканье, то ли кашель.

— Не реви! — бешено рявкнул москвич. — Не реви, я сказал! Проверь ходовую, доделали они ее или нет, потом лезь в танк! Да перестань ты ныть! Осокин вытер глаза, положил пулемет на землю и, пошатываясь, побрел к танку. Безуглый лихорадочно озирался. Не может же быть так, что всех убило одним снарядом. Двумя, поправился он, заметив еще одну воронку. Тремя. У Евграфыча было девять бойцов, хоть раненый, хоть контуженый, но кто-то должен остаться! Где-то недалеко, метрах в трехстах, гулко зарокотал немецкий пулемет, их время кончалось, следовало уходить немедленно. Если танк неисправен, один пулемет придется оставить. — Голова работала быстро. — Комбат вот-вот свалится, придется его тащить». На мгновение крысой проскочила мысль, что без комбата они уйдут дальше, и радист с силой ударил себя по скуле. Боль отрезвила, он бешеным усилием взял себя в руки. из-под срубленных деревьев торчала подошва, и Безуглый, подбежав к завалу, нагнулся… В руках остался пустой сапог — взрывная волна просто вышибла из него хозяина. Москвич откинул ветви, крякнув, приподнял дерево — под вывернутыми корнями лежал перемазанный землей и кровью человек в изодранной гимнастерке, левая нога в размотавшейся портянке была разута. Левая сторона лица красноармейца заплыла сплошным синяком, глаз превратился в щелочку, из уха текла кровь. Радист приложил руку к груди бойца и с облегчением вздохнул: сердце билось, грудь неровно поднималась в такт прерывистому дыханию. Раненый застонал и попытался поднять голову.

— Осторожно, браток, — пробормотал Безуглый, ощупывая человека.

На первый взгляд, серьезных ран на том не было.

— Где остальные? — спросил москвич, помогая красноармейцу сесть.

— У летучки… Были… — хрипло ответил боец. — Я… Оправиться отошел. Из кустов только… Вылез… Вспышка… И все…

Он пошевелил руками, затем подогнул ноги, уставился на босую ступню.

— Держи обувку. — Радист кинул красноармейцу сапог. — Танк вы доделали?

— Черт, руки… Трясутся. — Боец безрезультатно пытался натянуть сапог на дрожащую ногу. — Машина… Готова… Нормалек… Венец с подбитого… Переставили. А мотора еще… На триста… Километров…

Он закашлялся, и Безутлый зашарил по ремню в поисках фляги, вспомнил, что она осталась в сгоревшей «тридцатьчетверке», выругался. Тарахтение мотора заставило его обернуться. Т–26 сдал назад несколько метров, затем развернулся, из переднего люка высунулся Осокин и махнул рукой:

— Все, Сашка, работает! Давай, затаскиваем комбата. Что, нашел кого-то?

— Да! Вылезай, помоги, у нас тут двое неходячих теперь.

Но красноармеец уже поднимался, держась за сломанное дерево.

— Ходячий… Ребята, не бросайте…

— Все, хватит слезу давить. — Радист подхватил красноармейца на плечо: — Тебя как звать-то?

Раненый с трудом переставлял ноги.

— Трифонов… Алексей… Рядовой…

— Не дрейфь, Леха, не бросим. Даже не собираемся. Васька, где ты там?

— Сашка, помоги комбата подсадить, он совсем плох!

Петров висел на плече у Осокина, не в силах даже поднять голову. Маленький водитель подтащил командира к танку и пытался поднять его хотя бы на лобовой лист, но старший лейтенант, похоже, уже терял сознание.

— Мать твою, Васька, я сейчас, не дергай его! Леха, давай, шевели ногами!

Радист усадил Трифонова возле машины и, вскочив на броню, подхватил комбата под руки. Крякнув, он вздернул его на танк и прислонился спиной к башне, лихорадочно соображая, как будет затаскивать Петрова наверх. Трифонова — на днище, комбата на место заряжающего, да еще держать ведь придется, чтобы не убился на ходу. Командир уже не мог стоять на ногах, и москвич понимал, что нужно как можно быстрее сажать его в танк и сматывать удочки. Сейчас любой случайно выскочивший немец снимет их, как перепелок, да еще захватит машину.

— Лешка, не сиди там, как королевна, быстро в танк через передний люк Васенька, давай сюда, будешь комбата держать. Ах, Ваня, что ж ты так расклеился-то…

— Извините, ребята, — еле слышно пробормотал Петров. — Что-то я ни туда, ни в Красну армию…

Осокин забрался на танк и подхватил старшего лейтенанта, Безуглый вскочил на башню и вздернул туда командира.

— Васенька, теперь лезь в коробку и принимай его.

— Делаем, — кивнул водитель.

Он спрыгнул вниз и нырнул в передний люк. В танке началось какое-то ворошение, толчки, затем механик со слезой в голосе заорал:

— Да сгинь ты куда-нибудь, слесарь хренов! Вот так, и ноги куда-нибудь спрячь. Сашка, давай, я его ловлю.

Стрельба шла уже вокруг них, немцы могли появиться с минуты на минуту, но хуже всего был ясно различаемый шум мотора и совершенно недвусмысленное лязганье. Свои танки кончились полчаса назад, а вот немецкие должны были как раз проломиться через пехоту. Радист кое-как плюхнул командира на сиденье.

— Ваня, держись там за что-нибудь, Вася, заводи, какая-то сволочь уже сюда ломится!

Пока экипаж ехал на фронт, командир постоянно гонял их на взаимозаменяемость. Безуглый мог с закрытыми глазами зарядить пушку, наизусть помнил порядок переключения передач, знал, как запустить двигатель и вести танк, мог, по крайней мере теоретически, стрелять из орудия. В Т–26 ему сидеть не приходилось, но в учебном полку он читал наставление по сорокапятимиллиметровой танковой пушке и теперь судорожно вспоминал то, что тогда казалось просто интересным. Вытащив бронебойный из боеукладки, он зарядил орудие и нащупал ногой педаль спуска. Вражеский танк был уже где-то рядом, он ясно слышал треск сминаемых кустов и рев мотора.