Маргерит Дюрас - Плотина против Тихого океана

• Название: Плотина против Тихого океана
• Автор: Маргерит Дюрас
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-070126-1

Маргерит Дюрас (1914–1996) — одна из самых именитых французских писательниц XX века, лауреат Гонкуровской премии. На ее счету около двух десятков романов и повестей и примерно столько же театральных пьес и фильмов, многие из которых поставлены ею самой. Ей принадлежит сценарий ставшего классикой фильма А. Рене «Хиросима, любовь моя» (1959). Роман «Плотина против Тихого океана» — ее первый громкий литературный успех. По роману снят фильм Рене Клеманом (1958); в новой экранизации (2008, Франция, Бельгия, Камбоджа) главную роль сыграла Изабель Юппер.

Роман в большой степени автобиографичен и навеян воспоминаниями о детстве. Главные герои — семья французских переселенцев в Индокитае, мать и двое детей. Сюзанне семнадцать, Жозефу двадцать. Они красивы, полны жизни, но вынуждены жить в деревне, в крайней нужде, с матерью, помешанной на идее построить плотину, чтобы защитить свои посевы от затопляющего их каждый год океана. Плотина построена, но океан все же оказывается сильнее. Дюрас любит своих героев и умеет заразить этой любовью читателей. Все члены этого семейства далеко не ангелы, но в жестоком к ним мире они сохраняют способность смеяться, радоваться, надеяться и любить.

---

Маргерит Дюрас Плотина против Тихого океана

Посвящается Роверу

Часть первая

Идея купить эту лошадь понравилась им тогда всем троим. Пусть хоть затем, чтобы заработать на курево для Жозефа. Во-первых, это была какая-никакая, а все-таки идея, и это значило, что у них еще могут возникать идеи. К тому же лошадь хоть как-то связывала их с внешним миром, и они чувствовали себя менее одинокими, еще способными что-то получить от этого мира, пусть немного, даже ничтожно мало, но все-таки получить нечто, чего у них до сих пор не было, и забрать к себе, на пропитанную солью равнину, где сами они давно пропитались тоской и горечью. Такая это штука, перевозки: даже из пустыни, где ничего не растет, можно что-то вытянуть, перевозя через нее тех, кто там не живет, людей из большого мира.

Это продолжалось неделю. Лошадь оказалась слишком старой — гораздо старше, по лошадиным меркам, чем мать, — настоящей столетней старухой. Она честно пыталась делать то, что от нее требовали и что было явно выше ее сил, потом околела.

Когда они снова остались без лошади на этой дикой равнине, им стало тошно, так тошно среди вечного бесплодия и одиночества, что они тут же решили отправиться назавтра в Рам, поглядеть на людей и хоть немного развеяться.

Их ожидала там встреча, которой суждено было изменить всю их жизнь.

Выходит, всякая идея хороша, если только она заставляет человека шевелиться и что-то делать — пусть даже шиворот-навыворот, например, покупать издыхающих лошадей. Да, всякая идея хороша, даже если она оборачивается жалкой неудачей, потому что по крайней мере обостряет жажду перемен, которая никогда не овладела бы ими с такой силой, если бы они с самого начала считали свои идеи никуда не годными.

Итак, в тот вечер, около пяти часов, издали, со стороны Рама, в последний раз раздался жесткий стук повозки Жозефа.

Мать покачала головой.

— Что-то рано, наверно, желающих нашлось не много.

Вскоре послышались крики Жозефа, щелканье кнута, и повозка появилась на дороге. Жозеф сидел впереди. Сзади — две малайки. Лошадь шла еле-еле, даже не шла, а волочила ноги, царапая копытами дорогу. Жозеф нахлестывал ее кнутом, но он мог с тем же успехом хлестать дорогу. Поравнявшись с бунгало, Жозеф остановился. Женщины слезли и двинулись пешком по направлению к Каму. Жозеф спрыгнул с повозки, взял лошадь под уздцы и свернул на дорожку, ведущую к бунгало. Мать ждала его на площадке перед верандой.

— Она вообще не желает больше идти, — сообщил Жозеф.

Сюзанна сидела в тени под бунгало, прислонясь к свае. Она встала и подошла к ним поближе, не выходя, однако, на солнце. Жозеф распряг лошадь. Ему было очень жарко, по щекам из-под шлема стекали струйки пота. Покончив с этим делом, он отступил от лошади на шаг и принялся ее осматривать. Мысль затеять эти перевозки, чтобы попытаться хоть чуть-чуть подработать, пришла ему в голову на прошлой неделе. За двести франков он купил все, что нужно, — лошадь, повозку и упряжь. Но не мог же он знать, что лошадь попадется такая старая? По вечерам, когда ее распрягали, она неизменно отправлялась на покрытый молодыми всходами склон перед бунгало и стояла там часами, свесив голову. Изредка она принималась щипать траву, но словно по рассеянности, как будто дала себе зарок больше никогда не есть, но на секунду вдруг забылась. Никто не понимал, что с ней, даже учитывая ее старость. Накануне Жозеф принес ей рисовую лепешку и несколько кусков сахара в надежде пробудить у нее аппетит, но, понюхав угощение, лошадь равнодушно вернулась к сомнамбулическому созерцанию всходов риса. Наверняка за всю предыдущую жизнь, прошедшую в перевозках древесины из леса на равнину, она никогда не ела ничего, кроме желтой высохшей травы на раскорчевках, и в теперешнем своем состоянии уже не имела желания пробовать что-то новое.

Жозеф подходил к ней, гладил по холке.

— Ешь! — кричал он. — Ешь!

Лошадь не ела. Жозеф вначале говорил, что у нее, наверно, туберкулез. Мать говорила, что нет, просто лошадь, вроде нее самой, хочет тихо подохнуть, потому что ей надоело жить. И все-таки до сих пор она не только каждый день проделывала путь от Рама до Банте и обратно, но и отправлялась сама по вечерам на склон — еле волоча ноги, но все-таки сама. Сегодня — нет, сегодня она стояла перед Жозефом неподвижно. Только время от времени слегка пошатывалась.

— Дело — дерьмо, — сказал Жозеф. — Она даже не хочет идти пастись.

Подошла мать. Она была босиком, в большой соломенной шляпе, надвинутой до бровей. Жидкая седая косица, перехваченная резинкой, вырезанной из автомобильной камеры, свисала ей на спину. Широкое гранатового цвета платье без рукавов, сшитое из местного производства материи, было вытерто на выпуклостях груди, низкой, но все еще полной, свободно колыхавшейся под платьем.

— Я говорила тебе, не покупай ее! Двести франков за подыхающую клячу и полуразвалившийся драндулет!

— Заткнись, если не хочешь, чтоб я свалил отсюда, — сказал Жозеф.

Сюзанна вышла из-под бунгало и тоже подошла к ним. На ней, как и на матери, была соломенная шляпа, из-под которой выбивалось несколько каштановых прядей с рыжеватым отливом. Она была босиком, как Жозеф и мать, в черных штанах до колен и голубой кофте без рукавов.

— Свалишь — правильно сделаешь, — сказала Сюзанна.

— Тебя забыл спросить, — огрызнулся Жозеф.

— А напрасно!

Мать бросилась на дочь, пытаясь дать ей оплеуху. Сюзанна увернулась и снова укрылась в тени под бунгало. Мать принялась хныкать. У лошади, видимо, почти отнялись задние ноги. Она не шла. Жозеф бросил недоуздок, за который тянул ее, и стал подталкивать сзади. Рывками, по-прежнему шатаясь, лошадь доковыляла до склона. Там она остановилась и уткнулась мордой в нежную зелень всходов. Жозеф, мать и Сюзанна застыли, с надеждой глядя на нее. Но напрасно. Она потерлась мордой об зелень, еще один раз, последний, приподняла голову, потом уронила ее снова, и голова безжизненно, тяжело повисла на длинной шее, так что толстые губы касались верхушек стеблей.

Жозеф постоял в нерешительности, круто повернулся, закурил и зашагал к повозке. Он свалил упряжь в кучу на переднем сиденье и поволок повозку к дому.

Обычно он оставлял ее у лестницы, но сегодня затащил под бунгало и поставил в глубине, между центральными сваями.

Потом задумался, что бы еще такое сделать. Он обернулся, взглянул еще раз на лошадь и двинулся дальше к сараю. Тут он словно впервые заметил сестру, которая сидела, прислонясь спиной к свае.

— Какого черта ты тут торчишь?

— Жарко, — сказала Сюзанна.

— Всем жарко.

Он вошел в сарай, вытащил мешок карбида и отсыпал в жестянку. Потом отнес мешок назад в сарай, вернулся и стал разминать карбид пальцами. Он потянул носом воздух и сказал:

— Оленухи ужасно воняют, надо их выкинуть. Не понимаю, как ты можешь здесь сидеть.

— Они воняют меньше, чем твой карбид.

Он встал и снова направился к сараю с жестянкой в руках. На полпути передумал, вернулся к повозке и изо всей силы пнул ногой колесо. После чего решительным шагом поднялся по лестнице в бунгало.

Мать снова взялась за прополку. Она уже в третий раз сажала красные канны на склоне, примыкавшем к площадке перед бунгало. Они неизменно засыхали, но мать упорствовала. Впереди капрал перекапывал политую предварительно землю. Он глох с каждым днем, ей приходилось кричать все громче и громче, давая ему указания. Недалеко от моста, почти у самой дороги, жена и дочь капрала ловили в болотце рыбу. Уже не меньше часа они сидели в грязи на корточках и удили. Эта рыба, вечно одна и та же, которую жена и дочь капрала вылавливали для них каждый вечер все в той же луже перед мостом, была их основной пищей уже больше трех лет.

Под бунгало можно было посидеть более или менее спокойно. Жозеф оставил сарай открытым, оттуда веяло прохладой и воняло оленухами. Их было три, и один олень. Жозеф подстрелил оленя и одну из оленух позавчера, а двух других три дня назад — эти уже не кровоточили. У позавчерашних сквозь разжатые зубы сочилась кровь. Жозеф охотился часто, иногда через ночь. Мать ругалась, что он зря переводит порох, убивая оленух, которых через три дня приходится выбрасывать в речку. Но Жозеф был не в состоянии вернуться из леса с пустыми руками. И все трое делали вид, будто собираются их есть, подвешивали под бунгало и ждали, пока они протухнут, чтобы выбросить. Их уже тошнило от этих оленух. С некоторых пор они предпочитали темное мясо длинноногих ибисов, которых Жозеф стрелял в устье речки, в больших соленых болотах, окружавших концессию со стороны моря.

Сюзанна ждала, когда Жозеф позовет ее купаться. Она не хотела первая выходить из-под бунгало. Лучше подождать. Когда рядом был Жозеф, мать не так ругалась.

Жозеф спустился.