Шарль Эксбрайя - Оле!… Тореро!

• Название: Оле!… Тореро!
• Автор: Шарль Эксбрайя
• Издательство: Ника-Центр Лтд.
• Жанр: Детектив
• Год: 1993
• ISBN: 5-7101-0001-3

---

Луис ушел исполнять обязанности хозяина. Я же курил сигару, устроившись в шезлонге на террасе, выходящей на великолепную хуэрту[35] Хукара, устав думать о вчерашнем и не собираясь думать о завтрашнем дне. Я не слышал шагов Консепсьон, и когда оказалась рядом, я подумал, что она пришла из моей мечты.

– Эстебан, прости мне вчерашнее. Я была жестока и несправедлива с тобой… Но я обязана быть такой… Иначе, к чему мы придем, я и Луис?

Я принес еще один стул, и она села рядом со мной. Глядя на нее, я думал, что несколько недель назад одна только возможность такой близости вознесла бы меня до небес. Теперь же, когда это произошло, я испытывал почти страх, настолько альсирская Консепсьон была непохожа на ту, из Трианы. Не придавая особого значения своему жесту, я взял ее за руку:

– Если бы ты не была так забывчива, то помнила бы, что уже бывала несправедлива и даже жестока со мной, но поверь, что это не имеет никакого значения потому, что ничто не сможет изгнать из моего сердца один образ. Твой образ, Консепсьон.

Она тихо прошептала:

– Эстебанито…

Интонация ее голоса, словно по мановению волшебной палочки, стерла с моих глаз пейзаж Валенсии, и передо мной возник Гвадалквивир, по берегу которого мы шли с Консепсьон, взявшись за руки, опьяненные планами на будущее, которым, увы, не суждено было сбыться…

– Эстебанито, я рада, что ты здесь.

– У тебя часто меняется настроение, Консепсьон.

– Нет. Это случилось со мной только раз, когда мне показалось, что я люблю Луиса.

Я умолк, догадываясь, что, разговаривая со мной, она, в первую очередь, объясняла все это себе.

– Я не обижена на Луиса. Он такой, каким был и раньше. Таким же он будет всегда. Луис ни в чем не виноват… Это человек без храбрости, к тому же постоянно живущий иллюзиями. Он все время придумывает и разыгрывает роль человека, которым хотел бы быть сам, и ему иногда начинает казаться, что он и есть тот человек… Жить с ним невесело, Эстебан.

– Ты слишком строга.

– Нет. Мое существование приобрело новый смысл с появлением Пакито. Этот ребенок указал мне цель жизни. А погиб он из-за Луиса, из-за трусости Луиса…

– Ты забываешь, Консепсьон, что Пакито пошел на смерть за Луиса…

– И он оказался недостойным подвига ребенка, что заслуживает еще большего осуждения. Помнишь старую Кармен, которая помогала мне по дому в Санта-Круз?

– Не очень…

– Она была родом из Трианы и знала нас еще детьми.

– Ну и что?

– Однажды, в сердцах, она мне сказала одну вещь, которую я с тех пор никак не могу забыть. Я хотела бы, чтобы ты мне честно сказал, Эстебанито…

– Обещаю.

– Эта женщина сказала, что если бы я тебе не изменила,- ты бы стал великим матадором. Ты тоже так думаешь?

– Думаю, Консепсьон.

Тогда она, в свою очередь, взяла меня за руку и прошептала:

– Прости, Эстебанито мио[36]…

* * *

Вечер был необычайно нежным, даже для этого климата. Мы пили кофе, глядя на звезды, и время от времени легкий ветерок доносил до нас городской шум Альсиры. Никто из нас не мог даже подумать, что это последние спокойные часы в нашей жизни. Уставшая Консепсьон достаточно скоро оставила нас вдвоем, пожелав спокойной ночи. Не без удовольствия я узнал, что Консепсьон и Луис уже давно жили в разных комнатах. Когда она ушла, Луис бросил:

– Я приготовил тебе сюрприз, Эстебан!

– Правда?

– Я подожду, пока Консепсьон уснет, и выйду. Ты еще полчаса отдохни, а потом поднимайся по лестнице на чердак. Увидишь, я переделал его в очень красивую комнату, теперь это - мои владения, и Консепсьон туда никогда не заходит.

– Тебе не кажется, что сейчас не совсем подходящее время для посещения твоего чердака?

– Но мой сюрприз ждет тебя там, Эстебан!

Я согласился. Через четверть часа, решив, что жена уже уснула, он вышел.

– Так через полчаса, слышишь?

– Хорошо…

Я остался один, и от этого мне стало лучше. Говоря правду, я сожалел о своем приезде. Возможно, узнав, что у Луиса с Консепсьон - дружная семья, я страдал бы, но и их обоюдное разочарование друг в друге тоже было мне в тягость. Это чувство, несомненно, происходило еще и от того, что, несмотря на всю мою пристрастность, приходилось признать, что не все худшее здесь исходило от Луиса. И потом, я увидел, что Консепсьон ужасно изменилась. Ведь такой жесткости не было в моей, трианской Консепсьон!

Постепенно мои мысли изменили направление, и я стал думать о порученной мне миссии. Конечно, "Очарователь из Валенсии" внешне сохранил свою прежнюю гибкость и даже слегка наигранную элегантность, которая когда-то так нравилась публике и так раздражала меня. Ведь вопрос состоял в том, избавился ли Луис от своего страха, который еще больше, чем трагическая смерть Пакито, повлиял на его уход с арены? Если он преодолел свой страх,- тогда, конечно, я оказывал ему большую услугу. В противном случае, я рисковал стать убийцей. Еще было время, чтобы отступить. Нужно было только позвонить в Колон, в Севилью, и сказать дону Амадео, что Вальдерес утратил свои способности, и всякая попытка вернуть его на арену будет обречена на полный провал. Но имел ли я право лгать тем, кто целиком и полностью доверял мне? Имел ли я право предать дружбу Луиса, для которого возврат на арену, возможно, станет спасением? А Консепсьон? Я не мог отказаться от возможности находиться рядом с ней, работая вместе с ее мужем. Чтобы избавиться от этих назойливых мыслей, я встал, посмотрел на часы, посветив себе зажигалкой, и увидел, что полчаса, о которых говорил Луис, уже прошли. Как можно тише я поднялся по лестнице. Из-под двери Консепсьон на первом этаже не проникал ни единый луч света. Должно быть она спала, не подозревая о наших странных развлечениях. Я поднялся на второй этаж, толкнул дверь чердака и замер на пороге от удивительного зрелища, открывшегося моим глазам. Луис расставил на полу по углам несколько фонарей. В центре освещенного круга я увидел "Очарователя из Валенсии", одетого в "костюм света"[37] и стоявшего в той же позе, в какой его изображали афиши во времена пика его славы. Казалось, что вместо двери на чердак я открыл дверь в прошлое. Я никак не мог насмотреться на этого тореро, одетого во все белое, с серебряными вышивками и яркими пятнами галстука, пояса и чулок. Монтера[38], надвинутая на лоб, придавала его взгляду недостающую ранее глубину. Луис был очень красив, и я понял, что если сейчас его талант хоть немного превзойдет средний уровень, то публика будет покорена уже одним его внешним видом. Он смотрел на меня, пытаясь уловить первое впечатление:

– Ну как, Эстебан?

– Фантастика, Луис… Это стоило увидеть!

Его смех остался таким же молодым.

– Думаешь, я еще смогу соперничать с молодежью, о которой сейчас говорят?

– Для того, чтобы ответить, мне нужно увидеть тебя на арене.

– Об этом можешь не беспокоиться: у меня такие же быстрые ноги и такая же крепкая рука! Увидишь, Эстебан, я еще убью нескольких быков, если только ты захочешь быть со мной.

– Как ты мог подумать, что я тебя брошу, Луис?

Он подошел ко мне и расцеловал в обе щеки. Эта сцена напомнила мне об Иисусе, целующем Иуду, прежде чем войти в оливковую рощу. Радости же Луиса не было предела. Он уже видел себя собирающим трофеи и триумфы.

– У нас впереди еще будет красивая жизнь, Эстебан!

Прежде, чем я успел ему ответить, из-за двери донесся голос:

– А что ждет меня в этом будущем?

Мы обернулись. Консепсьон, одетая в халат, строго глядела на нас. Сконфуженные, мы не знали, что ответить. Она вошла и, обращаясь ко мне, сказала:

– Значит, ты приехал за этим? - и, не дождавшись ответа, вышла. Я бросился за ней и настиг ее уже внизу, когда она взялась за ручку своей двери.

– Консепсьон, послушай, меня!

– Нет, ты тоже лжец, Эстебан! Я сожалею, что была с тобой откровенна, ты этого не заслуживаешь! Ты снова предал меня, как предал в тот день, когда я тебе доверила Пакито. Этого я тебе никогда не прощу.

Тогда я ей не поверил. Но я ошибся.

* * *

Вопреки тому, что можно было ожидать, Консепсьон не стала противиться планам Луиса, когда он официально поставил ее в известность о своих намерениях. Она лишь удовольствовалась замечанием:

– Ты, Луис, дал мне слово, и ты, Эстебан, тоже… Я вам больше не верю. Делайте, что хотите. Но я буду сопровождать тебя в поездках, Луис, чтобы все видели, что я полностью согласна с твоим возвращением.

Рибальта и Мачасеро, предупрежденные мной, нашли нас в Валенсии. После того, как при общем согласии была разработана программа тренировок, было решено, что я буду жить у моего друга, чтобы руководить им. Я должен был держать в курсе наших дел дона Амадео, которому нужно было вернуться в Мадрид. Мы условились, что когда я решу, что Луис уже обрел хорошую физическую форму, мы переедем к одному моему приятелю на его андалузскую[39] ферму, где "Очарователь из Валенсии" для восстановления автоматизма движений попробует свои силы с молодыми бычками. Рибальта дал мне месяц, чтобы составить окончательное мнение о возможностях Луиса и решить, стоит ли ему тратить такие большие средства, чтобы вернуть позабытую славу Луиса. Кроме меня Луис еще очень хотел видеть рядом с собой своего старого пикадора Рафаэля Алохью и двух бандерильерос - Мануэля Ламарилльо и Хорхе Гарсиа, которые прежде сопровождали его повсюду. Мне нужно было убедить вернуться этих людей, которые покинули арену одновременно с их матадором. Я понимал, что это будет трудно, но рассчитывал привлечь их высокими заработками и обещаниями значительного страхового полиса. Дон Амадео полностью разделял мое мнение. Он понимал, что Луис будет чувствовать себя уверенно, находясь рядом с тремя старыми помощниками, которые хорошо знали его манеру ведения боя.