Жураковская Викторовна - Любовь зла…

• Название: Любовь зла…
• Автор: Жураковская Викторовна
• Жанр: Фэнтези

---

   В ресторане чью-то крысу стошнило ореховым маслом на управляющего. Уникальная Янтарная арка обвалилась - вроде бы кто-то легонько попинал ногой ее основание. Балаганчик артистов и штаны одного из зрителей вспыхнули, словно облитые керосином, а златокудрый актер, игравший в постановке влюбленного мага, так неудачно упал со сцены, что сломал обе ноги.

   Ответственность за закрытие той винной лавочки целиком и полностью лежала на Кеве.

   И в том, что случилось после того, как нас вышвы... попросили покинуть заведение, тоже был виноват только он. И еще Ишко.

   Как я уже упоминала, подаренные банком штаны пали жертвой неизвестного пироманьяка. Плащ стратегически прикрывал то, что когда-то было подвенечным платьем, но выглядывавшие из-под него лохмотья подола и волосатые, совершенно мужские икры вопияли. Лавка готового платья на мою беду находилась в центре городка, который в этот вечерний час буквально кишел служителями порядка, и после того, как наряд жандармов остановил нас в шестой раз, Кев недовольно взвесил на ладони отощавший кошелек и предложил прибавить шагу.

   Это "прибавить шагу" и вынесло нас на центральную улицу, которую какая-то большая шишка (как выяснилось впоследствии - городской голова) выбрала для продвижения своего кортежа.

   Как и любой горожанин, я отлично знала, что такое правительственный кортеж. Это десяток машин, сотня человек охраны, город в полукоме и, как следствие - марафонский забег до работы, поджидающее на пороге злющее начальство с доставшимся от бабки помелом и вал таких же злющих пациентов с психотравмами разной степени тяжести.

   У местного мэра было только два пункта из списка, но оставшиеся четыре с лихвой перекрывала толпа. Частью согнанная, частью пришедшая сама, частью нанятая, которая должна была кидать цветы, кланяться в ноги, снимая шапку и приветственно сигналить... прошу прощения, кричать при виде своего отца и благодетеля. Эта толпа заполняла пешеходные дорожки и часть мостовой, напоминая плотную стену. Впрочем, непреодолимым препятствием она казалась только мне: торговцы пирожками, яблоками, семечками и табаком шмыгали сквозь нее совершенно беспрепятственно. Перед Кевом толпа попросту расступалась - на считанные мгновенья, чтобы наглухо сомкнуться прямо перед моим носом. Ценой продвижения было немало жестко оттоптанных ног (по счастью, не моих) и ушибленные о чужие ребра локти.

   Столько экспрессивных выражений я не получала в свой адрес со времен урока химии в восьмом классе, когда случайно взорвала лабораторный стол. Но не так страшно крепкое словцо, как летящий за ним кулак: люди, пострадавшие от моих каблуков и локтей, жаждали справедливости. А красный плащ делал меня такой запоминающейся и легко находимой целью, что час расплаты пробил очень быстро.

   Тридцать три несчастья широко зевнули...

   Приоткрыли глаз...

   Сказали: "Ага..."

   Мне на пути встретился огр-людоед.

   Судейские крючкотворы могли сколько угодно вопить про "покушение на убийство", "обидное крысиное оскорбление" и "почтенного члена общества", но если кто-то цветом как огр, ростом как огр и пахнет как огр - это огр, не правда ли?..

   Я снова потеряла в толпе Кевов затылок, поэтому, не глядя, наступила на чью-то ногу, пихнула ее обладателя в похожий на подушку живот, и когда над головой басовито громыхнуло: "Гляди, куды несесси, школота бескозырная, ужо тебе..." - мазнула сквернослова взглядом и вежливо обронила:

  -- Иди в болото, дядя Шрэк, там твое место...

   "Дядя Шрэк", обидевшись, попытался сгрести меня за плечо. Ишко контратаковал, подпрыгнув и вцепившись зубами в мясистый, похожий на сардельку палец. "Огр" издал низкий недовольный рык, взмахнул ручищей, пытаясь стряхнуть крысёнка...

   ...и, повинуясь полученному ускорению, я вылетела на мостовую.

   Даже протухшая индейка, брошенная в муравейник, не могла вызвать такого ажиотажа, как почти-жена некроманта, с ювелирной точностью угодившая в самую середину кортежа. Четыре мэровских охранника, как кегли, посыпались на мостовую, флегматичная лошадка, запряженная в роскошную двуколку, встала на дыбы, градоначальник вцепился в кучера, и заорал так, словно у него отбирали последнюю копейку, штатный волшебник с усилием развел ладони...

   От заслуженного файербола нарушительницу порядка спасло умение не терять головы перед лицом опасности, стремительный перекат под мэровскую двуколку и истошный вопль: "Стойте!!!" из толпы.

   Один гений сказал: "Самый лучший подарок, сделанный людям после мудрости, - это дружба". И немногочисленные обладатели железных нервов, устойчивой психики и авантюрной жилки - словом, те чудные существа, которые отказываются ссориться со мной, несмотря на все старания - живое тому подтверждение.

   Но закон подлости, именуемый "Тридцать три несчастья", не дремлет. И тех, кто со мной много общается, цепляет - редко, да метко. В самые неподходящие моменты из генетической памяти ребят начинают лезть народовольцы, борцы за идею, спасители одиноких старушек и прочие двоюродные братья Данко. А со сломанной рукой, расквашенным носом и подбитым глазом остается... угадали. Маргарита Лермонтова.

  -- Скажи-ка, лужа, с кем ты дружишь? Тебя же все обходят стороной.

  -- А мне для дружбы многих и не нужно. Дружу с хавроньей я. Она - со мной.

   Роль "хавроньи" Кевантериус отыграл с блеском. Вместо того, чтобы, как полагается честному браконьеру, воспользоваться случаем и присвоить себе и добычу, и счёт в банке, он отважно бросился мне на помощь. Запрыгнул в двуколку, радостно вцепился в воротник роскошного мэровского камзола, и за то время, что опомнившиеся охранники оттаскивали его и выковыривали меня из-под экипажа, успел коротко, сжато, громко и внятно поведать всем, кто хотел (и не хотел) его слушать, о моей исключительной благонадежности, честности и порядочности, муже в дальнем Параллелье, смертном проклятии и прочая, прочая, прочая.

   Охранники у мэра оказались хорошими ребятами. Они разрешили мне пару раз врезать Кеву по почкам и добавить в челюсть, прежде чем заломить руки за спину и потащить в ближайший жандармский участок.

   Судьба Ишко осталась тайной, покрытой мраком.

   Разбирательство и суд были короткими. За неуважение к государственной власти - пять лет обоим (запутавшемуся юноше - условно). За посягательство на жизнь градоначальника - пятьдесят лет, за пособничество в преступлении - десять (опять-таки условно). В довесок мне прилетела: практика магии без диплома, занятие запрещенными некромантическими практиками и - "Ничего не знали о семидесяти четырех черномагических амулетах, зашитых в ваши лохмотья и отягощающих карманы? Да что вы говорите..." - незаконное ношение оружия массового поражения.

   Смертный приговор получился красивый и добротный. Казнь через повешение, обжалованию не подлежит, привести в исполнение в течение двух недель. Не помогли даже многочисленные знакомые, которые у Кева были везде: мэр топал ногами и требовал "по всей строгости закона". Поэтому браконьера освободили прямо в зале суда, отдав на поруке жене (он орал, вырывался и требовал смертного приговора), а меня из зала суда телепортом перебросили в Песью Горку - ждать своей очереди.

   Сидевший в зале мэр, глядя, как Кева волочит за собой жена, а меня заталкивают в портал, тихо, искренне, душевно смеялся. У него было очень хорошее настроение.

   У помятого, угрюмого бояра Гороваты, коменданта Песьей Горки, почтившего своим присутствием экзекуцию, настроение, напротив, было отвратительное. На лице отчетливо виднелись следы обильных возлияний, налившиеся кровью глаза тоскливо разглядывали какие-то неведомые дали, а руки тряслись так сильно, что драгоценный огуречный рассол то и дело выплескивался из стакана.

   Рассол было жаль. Себя - тоже. Последнего слова - особенно. Комендант относился к тому же психотипу, что и покойный Лардозиан, кислая мина шла ему необычайно. Я даже последнее слово набросала, с пафосом, героизмом и минимумом психологических отступлений - чтобы даже такую тяжелую аудиторию затронуло. Но, увы, есть еще непреодолимые преграды на пути просвещения...

   Кляп, например.

   К смертникам в Пёсьей Горке - особое отношение. Можно даже сказать, уважительное. Их не бьют, не таскают на допросы, надзиратели не издеваются над ними и не хамят... Исключения лишь подтверждают правило.

   Шутовства и хамства не терплю. Никогда не терпела и не буду терпеть. А общение с торгующими на рынке бабушками и незамужними тетушками быстро учит, что, когда и как сказать, чтобы у наглеца в зобу дыханье спёрло. А если при этом голос не повышать и ласково улыбаться - действует, как "Здравствуй, дорогой" от включенного фена, упавшего в раковину с водой.

   Но даже если и без бабушек с тетушками... где вы видели психотерапевта на государственной зарплате, не умеющего огрызаться?