Вера Колочкова - Прерий душистых цветок…

• Название: Прерий душистых цветок…
• Автор: Вера Колочкова
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9524-2943-7

Ничто не предвещает беды в благополучном течении жизни дочери успешного бизнесмена, юной девушки Васены, она строит планы счастливого будущего, но вдруг отца убивают за несуществующие долги. Имущество семьи отходит «кредиторам»; мать, избалованная красавица, спешит устроить свою жизнь с заграничным мужем. Девушка взваливает на себя заботы о тяжело заболевшей бабушке и брате-подростке. Она мужественно принимает вызов судьбы, но хватит ли Васене терпения в нелегких заботах о семье и станет ли счастливым ее тайное ожидание любви?

---

 В общем, самые хорошие мысли гуляли в голове у Руди, пока он слушал Альхен. А потом она стала учить его проговаривать имена своих русских детей правильно. С Петечкиным именем у Руди проблем никаких не возникло, конечно. Ну. Питер и Питер, он и везде Питер. А вот дочкино имя ему никак, ну никак не давалось…

— Скажи : Ва–си–ли–са! — требовала Альхен, сидя на постели и сложив ноги калачиком. –Ну?

— Ва–ли–си… — старательно тянул за ней Руди и даже кивал головой от усердия, произнося каждый слог.

 Альхен смеялась над ним звонко и от души, и махала руками, задыхаясь от этого счастливого смеха и думая про себя: господи, как же давно она вот так не смеялась…

— Да нет же! Господи, Руди, это же так легко! Вот послушай еще раз: Ва–си–ли–са…

— Ва–си–си…

 Альхен снова захохотала звонко и откинулась в изнеможении на подушки. Господи, как же она была счастлива за свою девочку! У нее будет все, все, о чем она мечтала – и Сорбонна, и своя хорошая фирма, и свой дом будет там, где она только захочет. Европа – она большая… И у Петечки будет все. У Питера, вернее…

— Руди, а можно я полечу за ними прямо завтра? Хотя завтра, наверное, не получится. Эти ж ваши немецкие дурацкие формальности…Это ж только дня через три получится…А я им завтра позвоню! Нет, сейчас позвоню! Нет, сейчас нельзя, у них там ночь глубокая…Или позвонить?

 Сомнения ее развеял Руди. Он притянул ее к себе с силой, обнял, зарылся головой в пушистые ее рыжие волосы и заставил по–мужски на время отключиться от предстоящих приятных забот. Он очень, очень полюбил эту женщину, которая оказалась–таки самой настоящей русской и самой настоящей загадочной, да еще какой загадочной – такой неожиданный сюрприз ему преподнесла… И неправда, что они, русские женщины, только придумывают себе эту загадочность. Есть она, на самом деле есть, и притягивает к себе навечно, как магнитом, и способна сделать счастливым даже такого закомплексованного и несчастного, как он, Руди Майер, сытый немецкий бюргер…

 ***

 18.

 Они сидели на холодных плитах тротуара и с недоумением смотрели друг на друга – так отчаянно быстро все это случилось с ними, как на ускоренно крутящейся пленке. Даже перчатки Василисины были еще мокрыми и теплыми от горячей воды, и с них капало на землю. И фартук клеенчатый мокрым был. И коленки болели нестерпимо – не пожалел ее могучий Сергунчиков охранник и вытолкнул на улицу с такой же силой, с какой прежде вытолкнул Сашу, и она проехалась на коленках по холодным шершавым плиткам довольно порядочно и содрала их, конечно же, основательно. Да что там коленки - перепало ей во всех местах тоже довольно основательно: и затылок ломило, и в переносицу ей кто–то заехал чем–то острым, и губа распухает, как на дрожжах…

 Саша помотал головой и попытался сфокусировать на Василисе взгляд – она будто улетала от него, размножалась копиями и кружила около, переходя из одной Василисы в другую. Он снова с силой встряхнул головой и, опираясь на руки, попытался подняться, да не тут–то было. Василиса вдруг снова страшно закружилась перед ним , и снова пришлось сесть на тротуар, и взять голову в руки. Чьи–то ноги в сапогах и ботинках шагали мимо, чьи–то останавливались на секунду и бежали дальше, прочь от этих двух расхристанных вдрызг людей с окровавленными лицами, сидящих на тротуаре около бело–нарядной двери кафе – какие–нибудь бомжи, наверное, зашли в эти двери хлебушка попросить да ненароком украли там чего–нибудь, скорее всего. Вот и перепало им, и поделом…

 Василисе удалось подняться первой. Шатаясь, она подошла к Саше, склонилась над ним и с трудом проговорила, кое–как шевеля разбитой губой:

— Вставай… Пошли домой, ревнивец несчастный… Нашел из–за кого кулаками махать…

 Большого, глобального какого горя Василиса в этот момент вовсе не испытывала, хотя и случилось такое с ней впервые в жизни. Да что там — она даже и предположить не могла, что такое вообще может с ней когда–либо случиться. Если б не резкая боль в затылке, если б не распухающая губа да не содранные вдрызг коленки, она бы, может, и посмеялась даже над такой ситуацией, и погордилась бы даже Сашиной такой в отношении ее эмоциональностью. Она потом, потом обязательно над всем этим посмеется. Они вместе посмеются. А пока надо как–то до дому доползти…

 Она помогла Саше подняться на ноги, поискала глазами потерявшийся где–то поблизости тапок–шлепанец и, найдя, сунула в него моментально замерзшую от стылой тротуарной плитки ступню – на дворе–то не месяц май все же. Так, обнявшись и изо всех сил поддерживая друг друга, они перешли довольно благополучно через проезжую часть улицы и двинулись под знакомую арку, шатаясь и пугая прохожих своим окровавленно–странным видом : Василиса так и не удосужилась снять с себя клеенчатый огромный фартук до пят и толстые резиновые перчатки, Сашина же курточка была так основательно изодрана, что целого места на ней практически не осталось. Зайдя уже под арку, он вдруг остановился и дернулся, словно хотел стукнуть себя ладонью по лбу. Потом повернул к ней голову и улыбнулся разбитыми губами, и проговорил с огромным трудом, растягивая слова волнисто, как это получается только у сильно пьяных:

— А у Ольги Андреевны динамика…

— Ой, Саш, давай потом скажешь, ладно? Не понимаю я тебя. Давай сначала до дому дойдем, а?

 Она снова потянула его к спасительному подъезду дома, который уже был виден из арочного выхода, но Саша вдруг уперся, помотал головой и повторил громко, стараясь изо всех сил отделять слова друг от друга:

— У Ольги! Андреевны! Динамика! Положительная!

 На последнем слове он все таки запнулся и произносил его долго и старательно, и никак не мог с ним справится до конца, но Василиса его все–таки поняла…

— Что? Саша? Что ты сейчас сказал? У бабушки динамика?

Саша только молча, изо всей силы мотнул головой в ответ.

— А ты сам видел? Да? И Лерочка Сергеевна видела?

Он снова с силой мотнул головой и вдруг пошатнулся, и чуть не упал, но вовремя был схвачен сильными Василисиными руками, и даже прижат был к ее телу, и поцелован отчаянно в окровавленную щеку, и омыт горячими девчачьими счастливыми слезами…

— Ой, Сашенька, да не может бы–ы–ыть… — причитала на весь двор огорошенная новостью Василиса. – Да неужели это правда, Сашенька? Ты же шел мне об этом сказать, да? Ой, да неужели это и правда случилось…

 Так же продолжая рыдать и причитать, она довела его до двери подъезда и долго потом еще тащила вверх по лестнице, пока, услышав шум, не поспешили к ней на помощь давешние старушки–соседки да молодая мамаша с грудным ребенком.. Так все вместе они и ввалились в квартиру, перепугав до смерти Петьку и Ольгу Андреевну, которая успела уже перебраться с дивана в свое самодельное кресло и вовсю хозяйничала на кухне, цепляясь руками за столы потихоньку по ней передвигаясь – спешный праздничный ужин хотела приготовить по случаю их совместной радости. 

— Бабушка, покажи мне свою динамику… — рухнула перед ней Василиса на колени, бросив Сашу на попечение старушек–соседок, хлопотливо суетящихся над ним, как две большие толстые курицы. Ольга Андреевна, на вдохе зажав рот рукой, с ужасом рассматривала Василисино лицо и долго не могла еще выдохнуть воздух обратно, но тем не менее ступней своей шевелила довольно–таки выразительно, отчего Василиса упала головой ей в колени и снова разрыдалась, так же почти, как рыдал каких–нибудь полчаса назад Петька – отчаянно и сотрясаясь всем телом. Ей тоже можно было. Ей тоже давно, давно так сладко не плакалось…

 Только к ночи в суматошной квартире Барзинских, наконец, все успокоились.

Ольга Андреевна заснула глубоким и крепким сном, и Петька, наболтавшись с Колокольчиковой по телефону, спал, посапывая, на своем диване, и полная луна, решившая на эту ночь вынырнуть из–под плотных облаков, светила довольно–таки приветливо сквозь тюлевые редкие занавески. Василиса в стареньких потертых джинсах и клетчатой ковбойке сидела с ногами на Сашином диване, примостившись к его плечу, взглядывала на него исподтишка сбоку. Они молчали. Долго уже молчали. И хорошо молчали. Ссадины и раны на их лицах после отмокания под горячим душем и обработки перекисью умелой рукой Ольги Андреевны оказались не такими уж и страшными – в темноте даже ничего и не видно было , только переносицу Василисе да разбитую Сашину губу пришлось заклеить пластырем. А так вполне даже хорошо они на этом диване смотрелись - лица как лица, обычные влюбленные гомо сапиенсы, и глаза у обоих даже в темноте огнем горят, и улыбки одинаковые - чуть–чуть придурковато–счастливые…Обычная, в общем, ситуация. Еще и не любовь, но уже, как говорится, морковь. Хотя если б поглядел кто сейчас на них со стороны, то поверил бы, пожалуй, что не бывает на свете ничего прекраснее только–только зарождающейся этой любви, что остальные чувственные человеческие удовольствия, воспетые и обрисованные во всех своих красивостях – просто ничто перед любовью, которой только еще предстоит состояться…