Вера Колочкова - Витамины для черта

• Название: Витамины для черта
• Автор: Вера Колочкова
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 5952429970

Анастасия после смерти мужа осталась с двоими детьми. Заботу о вдове берут на себя друзья семьи — состоятельная семейная пара. Но дети взбунтовались против навязчивой опеки благодетелей, которая унижает их мать. Сможет ли она выдержать характер, обрести независимость и, может быть, новую любовь?..

---

 Как Ася про себя считала, сама она инфантильной никогда не была. Возможностей у нее таких не было. Все приходилось ей определять самостоятельно, потому как мама растила ее одна, без мужа и безо всяких там дедушек–бабушек, и жизнью ее не интересовалась совсем. Некогда ей было – она свою собственную жизнь изо всех сил пыталась устроить. Асе только и оставалось, что перед фактами ее лицом к лицу ставить, доносить до ее сознания уже практически свершившееся: «Мама, я поступила в институт! Мама, я вышла замуж! Мама, ты скоро будешь бабушкой…» Это мама потом, в старости, когда совсем одна осталась, свою личную жизнь так и не устроив, начала осаждать ее пристальным вниманием и требованиями положенной ей дочерней любви. «Поскольку у меня своей жизни так и не состоялось, буду жить жизнью твоей! А что? Дочь ты мне или кто, в конце концов?», - заявила она как–то дочери и тут же принялась приводить свою угрозу в исполнение, то есть немедленно затребовала дубликаты ключей от квартиры, чтоб «помогать по хозяйству», то бишь исследовать внимательно содержимое Асиной семейной территории, а так же затребовала и время для долгих и душевных разговоров с трогательными откровениями и выворачиванием Асиной души наизнанку. Все ей вдруг захотелось про Асю знать – и с кем работает, и с кем дружит, и какова ее интимная с мужем жизнь… Асе все время казалось, что мама ее даже физически наизнанку эту самую выворачивает и с горячим и больным любопытством вглядывается в нутро. И это было ужасно, ужасно противно… Даже домой идти не хотелось. А потом пошли в ход чтения Асиных записных книжек, Асиных писем, проверка сумочек, карманов и косметичек. Ася все это стоически терпела, конечно. И все время слово себе давала – она никогда, никогда не станет подробным образом вести себя со своими взрослыми детьми. Она будет их уважать, и они будут ее уважать, и она никогда в своем материнстве так вот вдруг не спохватится, а будет им авторитетной, любящей и хорошей матерью с самого их рождения… 

 А что - она и уверена была в хорошем, правильном своем материнстве. До сегодняшнего испуганного утра. Никогда, никогда Павлик не говорил с ней раньше таким голосом! Даже Светкина странная истерика по поводу Жанночкиных в нее переселений так не напугала ее, как этот тихий Павлушин голос и тихий его вопрос: «А не задумывалась ли ты о том, что все это так уж надо мне, мамочка?»

 ***

ЧАСТЬ II

5.

 Татьяна подслушивала. Ей ужасно, ужасно стыдно было стоять под дверью Риткиной комнаты в этой нелепой охотничьей собачьей стойке, но отойти она не могла. Слишком уж разговор за этой дверью был неожиданным …

— Да она тебя как щенка на поводке держит, мамочка твоя! Ты сам не видишь, что ли? Такую рожу состроила, когда меня утром увидела… Будто нам с тобой по десять лет, и вроде как не доросли мы для секса, ущемляет вроде как это ее материнскую щепетильность! А ты ведешься! Фу, противно как…

— Маргошка, ну чего ты несешь всякую чушь! Слушать же невозможно! Она самая обыкновенная мать, чего ты от нее хочешь? А по–твоему, она тебе на шею должна была от радости кинуться? И вовсе не из–за твоего утреннего появления она запаниковала. Она боится, что это учебе моей помешать может…

— Хм… Тогда я представляю, как она испугается, когда настоящую правду узнает.

— И не говори! Я и сам боюсь. Ну скажи, почему все так по–дурацки сложилось, а? Я ведь очень, очень люблю свою мать…И она меня любит, я знаю… А только странная как–то у нас с ней любовь получается. Вымученная–выкупленная какая–то. Мы со Светкой ее любовь послушанием своим выкупаем, а она нашу – вечным этим страданием да страхом за нас. Чтоб мама за нас не боялась, надо ее любить и быть послушными! Чтоб мама нас любила – надо тоже быть послушными… Порочный круг какой–то! И она своей собственной, отдельной от нас жизнью не живет, и мы будто по рукам и ногам связаны. Ну вот скажи, как я ей про институт скажу? Она же с ума сойдет!

— Так может, на заочный переведешься? А? Поговори с ребятами…

— Ой, да это всего лишь глупый компромисс, Маргошка, и все! Не хочу я там учиться, не интересно мне это. И не нужно.

— Зато маме твоей нужно! Ты представляешь, что вообще с ней будет, когда она узнает? И еще, ты говорил, этот дядька, муж ее подруги, заплатил за тебя… Выходит, ты по кругу должник, Пашка!

— А я просил за меня платить? А меня кто–нибудь спрашивал, хочу я там учиться или нет? 

— Паш, ну они же тебя любят…Они же как лучше хотели…

— А человек, Маргошка, сам всегда знает, что для него лучше. И неважно, какого этот человек возраста и как к нему относятся его родители. Самое ценное для человека – свобода выбора, понимаешь?

— Да я–то понимаю… — вздохнула Татьянина дочь и произнесла совсем уж для нее обидную фразу: — Сколько себя помню, родители мои из–за этой самой свободы пресловутой всю жизнь друг другу попортили. Отец мой тоже все про свободу талдычил, а потом вообще свалил. И вроде любили друг друга безумно, а выходит, все зря. Так общего языка и не нашли…

 «Вот поганка какая, а?» — подумала про себя Татьяна, отчего кровь бросилась ей в лицо, будто пристыдил кто. – « Зачем с каждым встречным–поперечным родительский развод–то обсуждать? Тем более с этим мальчишкой–сопляком… Да еще и ночевала у него этой ночью… А мне сказала – к подруге пошла!» 

 Она, конечно же, давно знала, что отношения у ее дочери с этим странноватым пареньком далеко не платонические, но все же… Да и не нравился ей этот мальчишка совсем. Не простой какой–то. Не общительный в смысле. И взгляд у него всегда странный, будто сам в себя смотрит или думает о чем–то исключительно своем только, а разговор поддерживает так, приличия ради, механически произнося словно под фонограмму знакомые слова. А теперь, смотри–ка, еще и про свободу толковать начал! Нет–нет, надо в срочном порядке Ритку от него отваживать, не нужна ей такая история в жизни. Знает она, чем это свободолюбие заканчивается. Далеко с ним не уедешь. Нет, еще чего не хватало – сопляк совсем, а туда же – свобода выбора…

 Задумавшись, она еле успела отпрыгнуть от открывшейся неожиданно двери и сделала вид, будто очень внимательно, очень сосредоточенно роется в ящике стоящей в прихожей тумбочки, который был, к счастью, будто для нее специально и открыт. Перебирая суетливо старые квитанции и стараясь придать голосу нотки острой озабоченности, спросила на одном дыхании:

— Ритуль, вся обыскалась, а где счет за междугородку за прошлый месяц? Ты не видела случаем?

— Видела. Вот он.

 Рита протянула руку и, не поворачивая головы, достала нужную бумажку с полочки, куда по сложившейся годами традиции автоматически складывались все счета, и протянула ее матери, понимающе и грустно улыбнувшись. Обернувшись к стоящему в дверях ее комнаты Павлику, спросила таким же ровным голосом:

— Вы опять сегодня до ночи репетировать будете? 

— Не знаю, Марго. Конкурс уже через две недели, готовиться же надо…

— Кому готовиться–то? Эти козлы твои институтские сели тебе на шею и сидят. Одно только название, что группа! Слова твои, музыка твоя, вокал твой… На конкурс они с тобой выставились, смотрите–ка! Все кругом сплошные юные дарования! На чужом горбу проехаться …

— Ладно, не ворчи. Я позвоню. Жди. Сама не звони – отвлекать будешь. Ну все, пока…

 «Надо же, разговаривают так, будто меня здесь и нет!» — сердито подумала Татьяна, уходя на кухню. – «Совсем уже обнаглели! Ну, погоди, дочь, устрою я тебе сейчас семейно–гражданскую разборку…»

 В сердцах она почти кинула чайник на загоревшуюся веселыми синими язычками газовую конфорку, со звоном начала доставать с полки чайные чашки.

— Ритка, иди с матерью чаю попей! – крикнула в глубину квартиры Татьяна, как только за Павликом захлопнулась входная дверь. — Удели своей недостойной матери хоть пять минут внимания! Мать по тебе соскучиться уже успела, пока ты по чужим квартирам с мужиками шлялась!

— Ну чего ты орешь, как злая кондукторша? — нарисовалась в кухонном проеме улыбающаяся нахально, во все свои белые и ровные тридцать два зуба Ритка. – И чего это тебе в голову вдруг взбрело подслушивать? А? Вроде ты в таком безобразии раньше не замечена была…

 Ритка никогда не знала, любит ли она так уж безумно свою мать. Вот спроси ее – и не скажет. Зато знала совершенно точно, что может разругаться с ней всласть, а потом так же всласть и помириться. Да и ругань их всегда была какой–то игрушечной. Они могли наорать друг на друга страшно и обозвать друг друга просто бог знает как, но слова эти ругательные будто отскакивали от них, как горох, не задевая их нутра, будто играли они друг с другом в некую завлекательную игру или упражнялись в театральном каком действе, подзадоривая одна другую яростными, взаправдашними крикливыми репликами. И глядя на них посторонним, неискушенным глазом, могло показаться, что где–то там, в темном зале, сидит невидимый талантливый режиссер и одобрительно кивает им седой и умной головой: верю, мол, вам, девочки, верю…Давайте–давайте, молодцы, девочки…