Александр Рыбасов - И.А. Гончаров

• Название: И.А. Гончаров
• Автор: Александр Рыбасов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1957

В издании представлен биографический роман о русском писателе Иване Андреевиче Гончарове. Автор стремился воссоздать живой образ писателя, рассказать об особенностях его таланта, его замыслах, идеях, образах.

---

Как уже говорилось, в период перелома в русской общественной жизни и в творчестве Гончарова, то есть в 1860 году, образ Райского еще не был ясен для писателя. По признанию Гончарова, он, работая над Райским, одно время даже «стал в тупик». Романист долго не мог осознать, «кто такой герой, что он такое», или, как он говорил, «поймать его за хвост», подобно тому, видимо, как это сделал гоголевский кузнец Вакула в сцене с чертом.

В первоначальном замысле «Обрыва», возникшем еще в 1849 году, Гончаров хотел показать в Райском «серьезную человеческую фигуру», героя «переходной» эпохи, «проснувшегося Обломова» — художника, стремящегося подчинить свое творчество интересам жизни. Тогда роман назывался «Художник», затем «Художник Райский», потом просто «Райский». Тогда Райский был главной центральной фигурой романа. Это был измельчавший потомственный дворянин, один из людей сороковых годов, представитель прогрессивно настроенной дворянской интеллигенции той поры. Он искал «дела», находил свое призвание в служении искусству и стремился подчинить его интересам жизни.

Если бы образ Райского был написан тогда, когда задуман, то есть в конце сороковых или в начале пятидесятых годов, то Райский явился бы положительным героем в русской литературе. В частности, писатель был намерен выразить в этом образе передовые эстетические идеалы.

По этому замыслу роман должен был начинаться с рассказа о родословной Райского. Гончаров предполагал написать целую историко-семейную хронику. «Была у меня предположена огромная глава о предках Райского, с рассказами мрачных, трагических эпизодов из семейной хроники их рода, начиная с прадеда, деда, наконец отца Райского, — писал Гончаров в «Необыкновенной истории». — Тут являлись, один за другим, фигуры елизаветинского современника, грозного деспота и в имении и в семье, отчасти самодура, семейная жизнь которого изобиловала насилием, таинственными, кровавыми событиями в семье, безнаказанной жестокостью, с безумной азиатской роскошью. Потом фигура придворного Екатерины, тонкого, изящного, развращенного французским воспитанием эпикурейца, но образованного, поклонника энциклопедистов, доживавшего свой век в имении между французской библиотекой, тонкой кухней и гаремом из крепостных женщин.

Наконец следовал продукт начала XIX века — мистик, масон, потом герой-патриот 12-13-14 годов, потом декабрист и т. д. до Райского, героя «Обрыва».

Однако эта глава была впоследствии исключена из рукописи. Значительно изменилась в дальнейшем и роль Райского в романе. В связи с этим Гончаров предполагал дать своему роману уже другое название: в 1868 году он назвал его «Вера» и, наконец, «Обрыв» (Швальбах, июль, 1868 год).

Сначала Гончарова смущало то обстоятельство, что названия всех трех его романов начинаются с буквы «О». Смеясь он произносил: «О-о-о». Но потом убедился, что «Обрыв» — хорошо, что это название верно выражает затаенный общественный смысл романа, драму, пережитую Верой. И это символическое название осталось за романом.

По существующей легенде, Тургенев, узнав, что свой третий роман Гончаров назвал «Обрыв», многозначительно воскликнул: «О! о! о!»

Характеризуя новое содержание образа Райского, Гончаров писал в «Лучше поздно, чем никогда»: «Райский — натура артистическая: он восприимчив, впечатлителен, с сильными задатками дарования, но он все-таки сын Обломова… Райский мечется и, наконец, благодаря природному таланту или талантам, бросается к искусству: к живописи, к поэзии, к скульптуре. Но и тут, как гири на ногах, его тянет назад та же «обломовщина». Он начинает что-то делать, но тут же бросает, страстно рвется к другому делу, но не добившись ничего, бросает его». В романе до конца раскрыта дилетантская сущность всех порывов Райского к общественно полезному делу. «Новые идеи кипят в нем: он предчувствует грядущие реформы, сознает правду нового и порывается ратовать за все те большие и малые свободы, приближение которых чуялось в воздухе. Но только порывается…»

В известной мере сочувствуя Райскому и отмечая в нем такие положительные человеческие черты, как «простота души, мягкость, искренность, глядевшая из каждого слова, откровенность…», романист показывает в облике Райского и много отрицательных черт.

Он резко критикует бесплодную барски-дворянскую романтику Райского, его либеральное фразерство. Райский готов наговорить и наговаривает Вере о своей невероятной страсти к ней, когда в действительности такой страсти нет. Он преувеличивает свои переживания и чувства, много и красиво говорит о них. Он весь может излиться в слове, а на дело уже не останется ни сил, ни желания. Райский кричит: «Язык мой — сам я — все это мое» (из рукописного варианта). И действительно язык этого персонажа раскрывает как нельзя лучше его характер.

Другая отрицательная черта Райского — это его необязательность в своем слове. Когда Райский говорит: «непременно», то, как справедливо замечала бабушка, — значит, ничего не выйдет. На словах он за освобождение крестьян, предлагает бабушке отпустить их «на волю». Но сам для осуществления этого намерения не шевельнет и пальцем. Вот почему, как говорится в романе, война Райского с бабушкой — это «комическая война».

В статье «Лучше поздно, чем никогда» Гончаров дал очень четкую общественную характеристику этого типа людей. «Сам он, — говорит Гончаров о Райском, — живет под игом еще не отмененного крепостного права и сложившихся при нем нравов и оттого воюет только на словах, а не на деле: советует бабушке отпустить мужиков на все четыре стороны и предоставить им делать, что они хотят; а сам в дело не вмешивается, хотя имение — его».

При завершении работы над романом писатель в ряде случаев смягчил резкие филиппики Райского против аристократии (в сценах с Беловодовой), удалил из текста романа рассуждения Райского, имевшие обличительный, радикальный характер, в связи с тем, что они явно не вязались с той трактовкой и сущностью его образа, которые определялись в дальнейшем. Так, из начала XX главы второй части романа исключены были рассуждения Райского о том, что подневольный, крепостной труд подавляет в человеке духовные силы, его творческие стремления. Этот монолог Райского написан был Гончаровым с той остротой критики и осуждения крепостничества, которые присущи были передовой литературе сороковых-пятидесятых годов.

В образе Райского Гончаров, несомненно, сумел очень, чутко и верно показать эволюцию так называемых «лишних людей» в пореформенную пору жизни, их духовное и идейное измельчание по сравнению с «лишними людьми» — дворянскими интеллигентами типа Печорина, Бельтова, Рудина, выступавшими с прогрессивной для своего времени критикой существовавших общественных условий. Ранее на романтиков типа людей сороковых-пятидесятых годов возлагали кое-какие надежды. Когда либерал Дудышкин выступил с теорией примирения идеала с действительностью и призывал «трудиться», то есть быть расторопным верноподданным помещиком, то Чернышевский взял под защиту «людей сороковых годов». Он стремился провести ту мысль, что в дореформенной обстановке приспособление к действительности было главным злом и что романтика либеральных исканий играла тогда некоторую прогрессивную роль. Но уже через два года, то есть в 1858 году, Чернышевский резко заявил в статье «Русский человек на rendez-vous», имея в виду героя тургеневской «Аси», что «не от них ждем мы улучшения нашей жизни», хотя тогда и казалось, что «будто он оказал какие-то услуги нашему обществу, будто он представитель нашего просвещения, будто он лучший между нами, будто бы без него было бы нам хуже»[203].

Добролюбов в статье «Что такое обломовщина?» указывал, что в обстановке, когда появилась возможность борьбы за интересы народа и когда от слов надо было переходить к делу, так называемые «лишние люди» остались в стороне от общественной борьбы и кончали обломовщиной. В «Обрыве» Гончаров как бы шел вслед за Добролюбовым и с исчерпывающей полнотой показал внутреннее родство «лишнего человека» пятидесятых годов Райского с Обломовым. Райского «тянет назад» и губит «та же обломовщина».

В Райском Гончаров выразил свое отношение к «людям 40-х годов», показав, к чему некоторые из них пришли в пятидесятых-шестидесятых годах..

О Райском романист говорил, что в нем «угнездились многие мои сверстники (вроде, например, В-П. Б-на, самого Т.[204], многих даровитых русских людей, прошатавшихся праздно и ничего не сделавших за недостатком удобрения почвы и по многим причинам)». Более того, Гончаров говорил, что иногда он «ставил в кожу Райского» и самого себя, что Райского он выносил «под ложечкой». Однако это не значит, что образ Райского натуралистически списан им с себя или с знакомых ему лиц. Имея в виду Райского, как и другие образы «Обрыва» (Вера, Марфинька, учитель Козлов и другие), писатель говорил, что «тут я писал с живых лиц», однако при этом добавлял, что в героях его романа реальные люди отражены «не целиком, а типично». По словам писателя, он стремился в образах своих романов «исключить все личное, все портреты, заменив их типами». «Никто моих печатных сочинений, — говорил он, — личностями не упрекнет».