Вадим Артамонов - Василий III

• Название: Василий III
• Автор: Вадим Артамонов
• Жанр: Историческая проза

Роман повествует о годах правления Василия III

---

Но любила ли Елена его на самом деле? Вряд ли. Одно знала точно: когда муж был на смертном одре, она… люто возненавидела его. Подумать только: за всё время болезни он ни разу не призвал её к себе, все дела, касающиеся передачи власти, решал с ближайшими людьми без её ведома и совета. Возможно, Василий Иванович полагал, что не бабье дело — управлять государством, а может, считал её слишком юной для государственных дел, недостаточно благоразумной, неопытной в житейских делах. Елена рвалась к умирающему мужу, но бояре твёрдо противились её желанию, утверждая, будто великий князь болен неопасно и, если надумает, сам позовёт её. Когда же наконец князь Андрей Иванович и боярин Иван Юрьевич Челяднин явились за ней, она, хотя и была очень плоха, тем не менее не запамятовала спросить мужа о главном:

— Государь, князь великий! На кого меня оставляешь, кому детей приказываешь?

Василий Иванович ответил спокойно и твёрдо:

— Благословил я сына своего Ивана государством и великим княжением, а тебе написал в духовной грамоте, как писалось в древних грамотах отцов наших и прародителей, как следует, как прежним великим княгиням шло.

И в этом спокойствии, чёткости ответа таилась для неё безысходность: судьба жены была безоговорочно и окончательно решена Василием Ивановичем. Он отдавал всю власть малолетнему сыну, а точнее ближним боярам, приставленным опекать Ивана до пятнадцатилетнего возраста, а ей, молодой женщине — «как прежним княгиням шло»: жалкий вдовий удел до скончания дней своих. Так испокон веку повелось среди потомков Калиты, и Василий Иванович не захотел менять установленных порядков. Вот тогда-то Елена и возненавидела своего многодумного супруга, который за всю их совместную жизнь ни разу не посоветовался с ней о своих делах. Она безутешно рыдала, кусала до крови губы, билась в руках державших её бояр. А они-то по наивности думали, будто Елена по муженьку своему убивалась.

Совершенно иные чувства испытала она, когда мысленно представила рядом с Василием Ивановичем Ивана Овчину. В воспоминаниях о молодом воеводе, туманных и неярких, было нечто приятное, притягательное.

«Прости, Господи, грешные мысли мои. Не иначе как лукавый явился в образе Аграфены и искушает меня!»

Но не было сил избавиться от наваждения.

— Выбрось из головы грешные мысли, — строго приказала Елена, — мне нужны не греховодники, а помощники.

— Так и я о том же, — смутилась Аграфена, — лучше Ивана никто тебе, государыня, не услужит.

— Хочу испытать его. Передай ему, пусть явится сегодня к вечеру в мои покои. А пока ступай.

Морозный декабрьский вечер спустился на московские улицы. На потемневшем пологе неба, словно веснушки, проступили яркие звёзды. А когда луна выкатилась на небосклон, стали отчётливо видны дымы, взвившиеся над боярскими хоромами и убогими избёнками. Казалось, будто каждая изба украсила себя в этот вечер пышным песцовым хвостом.

В горнице Елены тепло и уютно. Мягкие турецкие ковры приглушают все звуки: потрескивание свечей, скрип разворачиваемых грамот, принесённых по её просьбе дьяком Фёдором Мишуриным. Правительница пытается сосредоточиться, но что-то всё время мешает ей вникнуть в суть изложенного в грамотах. Взяв в руки зеркало, она долго всматривается в своё отражение: большие блестящие глаза, правильные очертания носа и губ, красивый изгиб шеи, пышные волосы, прикрытые чёрным платком.

«Грех-то, какой! Мужа своего только что схоронила, а уж за зерцало взялась».

Елена торопливо спрятала зеркало, отодвинула подальше грамоты и извлекла из ларца письма мужа, написанные в разные годы. Никогда раньше она не вчитывалась в них внимательно, всё недосуг было.

«От великого князя Василья Ивановича всея Руси жене моей Елене. Я здесь, дал Бог, милостию Божией и Пречистыя Его Матери и Николы Чудотворца, жив до Божьей воли; здоров совсем, не болит у меня, дал Бог, ничто. А ты бы ко мне и вперёд о своём здоровье отписывала, как тебя там Бог милует, чтоб мне про тебя было ведомо. А теперь я послал к митрополиту да и к тебе Юшка Шеина, а с ним послал к тебе образ — Преображенье Господа нашего Иисуса Христа; да послал к тебе в этой грамоте запись свою руку; и ты б эту запись прочла да держала её у себя. А я, если даст Бог, сам, как мне Бог поможет, непременно к Крещенью буду на Москву. Писал у меня эту грамоту дьяк мой Труфанец, а запечатал я её своим перстнем».

О чём же писал Василий Иванович в собственноручной записи? Елена никак не могла припомнить. Поискала записку среди мужниных грамот — нигде её не было. Взяла в руки другое письмо великого князя. Его она получила в ответ на своё письмо о том, что у маленького Вани на шее появился веред [155]. Как это взволновало его!

«Ты мне прежде зачем не писала? И ты б ко мне теперь отписала, как Ивана Бог милует, и что у него такое на шее явилось, и каким образом явилось, и как давно, и как теперь. Да поговори с княгинями и боярынями, что это такое у Ивана сына явилось и бывает ли это у детей малых? О всем бы об этом ты с боярынями поговорила и их выспросила да ко мне отписала подлинно, чтоб мне всё знать. Да и вперёд чего ждать, что они придумают, — и об этом дай мне знать; и как ныне тебя Бог милует и сына Ивана как Бог милует, обо всем отпиши».

Когда Елена написала мужу, что веред прорвался, он опять сильно обеспокоился:

«И ты б ко мне отписала, теперь что идёт у сына Ивана из больного места или ничего не идёт? И каково у него это больное место, поопало или ещё не опало, и каково теперь? Да и о том ко мне отпиши, как тебя Бог милует и как Бог милует сына Ивана. Да побаливает ли у тебя полголовы и ухо, и сторона, и как тебя ныне Бог милует? Обо всем этом напиши мне подлинно».

А это письмо получено незадолго до смерти мужа в ответ на её письмо с уведомлением о болезни второго сына Юрия:

«Ты б и вперёд о своём здоровье и о здоровье сына Ивана без вести меня не держала и о Юрье сыне ко мне подробно отписывала, как его станет вперёд Бог миловать».

В дверь втиснулось дородное тело Аграфены Челядниной.

— Государыня, братец мой челом бьёт!

— Пусть войдёт, — неестественно спокойным голосом промолвила Елена, торопливо пряча в ларец письма покойного мужа.

Дверь распахнулась. Иван Овчина, раскрасневшийся на морозе, вошёл в горницу и почтительно склонился перед великой княгиней.

— Сказывала мне Аграфена, что ты имеешь намерение помочь малолетнему великому князю в это трудное для него время.

— Всей правдой служил я Василию Ивановичу и теперь столь же верно готов служить сыну его и тебе, государыня.

— Спасибо на добром слове. Мало у нас верных людей, твёрдо стоящих за устроение земли Русской, но много таких, которые лишь о своём благе пекутся, норовят власть у юного государя похитить. Не успели предать земле тело Василия Ивановича, а уж брат его, Юрий, отрёкся от своих клятв, вознамерился лишить власти племянника. Готов ли ты вступить в единоборство с нашими недругами?

— Готов, государыня! Тело своё на раздробление дам, лишь бы великого князя дело торжествовало.

— Хотела бы я знать, — понизила голос Елена, — не замышляет ли чего худого против нас Андрей Старицкий.

Иван замешкался с ответом. Одно дело встретиться с недругами Руси в открытом бою и совсем иное — заниматься слежкой за родственниками великого князя.

— Покойный муж бдительно следил за братьями через надёжных видоков и послухов. И лишь в Андрее он никогда не сомневался, поэтому и не держал возле него своих людей.

Иван тряхнул кудрями, весело глянул в глаза Елены.

— Василий Иванович был спокоен, и тебе не нужно тревожиться, государыня. Андрей Старицкий не тот человек, которого следует опасаться.

Елена внимательно вгляделась в чистое мужественное лицо воеводы. Его уверенность передалась ей. Впервые за много дней она почувствовала себя спокойнее, сильнее.

— Василий Иванович мог не опасаться Андрея. Иное дело мы, Глинские…

— А почему он должен быть против Глинских?

— Видишь ли, Андрей, ссылаясь на волю Василия Ивановича, требует от нас расширения его удела.

— Если на то действительно была воля покойного, следует расширить его удел.

Елена недовольно скривилась.

— Ныне многие, пользуясь малолетством великого князя, требуют увеличения своих владений. Если я соглашусь с их притязаниями, это не только не утолит, но, напротив, разожжёт аппетит у вымогателей. Так что когда мой сын станет полновластным хозяином государства, управлять ему будет нечем. Могу ли я допустить такое?

Елена говорила искренно, глаза её горели, лицо слегка зарумянилось. Впервые Иван осознал, насколько она красива. Конечно, он и раньше отдавал должное очарованию Елены, но красота её казалась далёкой, недоступной для него. Сейчас же перед ним стояла хрупкая, слабая женщина, нуждающаяся в его покровительстве и защите. Воевода опустился на одно колено и взволнованным голосом произнёс: