Владимир Черносвитов - Сейф командира «Флинка»

• Название: Сейф командира «Флинка»
• Автор: Владимир Черносвитов
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1987

Действие повести разворачивается в одном из городов советской Прибалтики. Неожиданное покушение на жизнь водолаза во время работы на затонувшем судне послужило толчком к расследованию преступления, совершенного еще в годы Великой Отечественной войны.

Адресована юношеству.

---

— И прокручу — с божьей, а лучше — с твоей помощью.

Рязанов извлек из распечатанного пакета две тонкие папки:

— Вот, пришли затребованные нами материалы. На, почитай свежие показания Федотова, а я само «Дело» посмотрю. Потом поменяемся.

Майор раскрыл «Дело по обвинению капитана III ранга Рындина», Сысоев — «Повторные показания Н. Н. Федотова», и оба углубились в уже далекое прошлое.

Названный Лидой не то Филиппов, не то Филимонов на деле оказался Федотовым. Учитывая распространенность этих фамилий, можно представить, каких трудов стоило чекистам одно это установление! А ведь нужно было не только установить, но еще и найти его! И это лишь малая толика всей работы чекистов.

Повторные показания Федотова дублировали прежние, подшитые к делу Рындина. А из дела вырисовывалась такая картина...

Командир корабля Рындин, выйдя в море с секретным заданием, тайно вызвал по радио на рандеву корабли врага. Встретясь с субмаринами Деница, принял на борт переодетых в советскую форму гитлеровцев, собрал «для важного сообщения» в салон свой экипаж и там запер его. А пока гитлеровцы разделывались с палубной и машинной вахтами, отбыл сам на подошедший миноносец «Мюнхен», который и завершил пленение советского корабля.

Далее Федотов по-военному кратко, без «лирики» описывал, как ему с тремя матросами удалось бежать, когда «Мюнхен» проходил близ берега. На суше беглецы тут же нарвались на гитлеровцев и были вынуждены разделиться. Какая участь постигла двух других смельчаков — Федотов не знал. Сам же он с матросом Кирилловым был схвачен и помещен в шталаг[8], где назвался тоже матросом. Вскоре бежал. И опять был схвачен. На этот раз его, как особо непокорного, отправили в глубокий тыл в специальный лагерь — каторжный. Но Федотову повезло: он дожил до освобождения. Их лагерь захватили американцы и тотчас перевели узников на «санаторный режим»: помыли, переодели и стали усиленно питать тушенкой и агитацией не возвращаться на родину. Русские и французы оказались особенно неподдающимися. Первому же представителю советского командования Федотов вручил рапорт о предательстве Рындина, а затем сплотил соотечественников в лагере и возглавил борьбу за немедленную передачу их советскому командованию...

По рапорту Федотова было сразу назначено расследование. Тем более что сигнал к тому, неведомый Федотову, уже имелся.

В период наступления наших войск и освобождения Прибалтики в дюнах на побережье были найдены останки многих наших солдат и моряков. И среди них — трупы двух матросов, погибших в неравном бою. Возле них заметили воткнутый в песок кинжал, обмотанный зачем-то носовым платком. Посеревшую тряпицу догадались размотать и на изнанке обнаружили следы какой-то записи. Криминалистам удалось восстановить текст:

«Братья! Наш командир Рындин — предатель и сволочь! Мы четверо сбежали. Ст. л-т Федотов и Кириллов, кажется, проскочили. Они все расскажут. Нас фрицы прижали к морю. Конец! Отомстите за нас фашистам и предателю! Прощайте!»

Записка безымянная, Рындиных разных много, никакие Федотов с Кирилловым так и не объявились и ничего не рассказали... Рапорт Федотова дал возможность вернуться к этому делу. Сразу определился Рындин, действительно исчезнувший со всем экипажем.

При стремительном наступлении войск Баграмяна комендатура шталага драпанула столь резво, что не успела даже уничтожить канцелярию. В ней сохранились и учетные карты «матроса» Федотова и матроса Кириллова. С немецкой аккуратностью в них были внесены пометы: на первой — «бежал» и дата, а на второй — «умер от сердечной недостаточности». Что это означало — каждому ясно.

Кое-какие сведения о Рындине нашлись и в захваченных нами штабах ОКМ[9] и абвера. А тут еще сложным путем дошло до командования письмо-сообщение о трагической судьбе остальных членов команды Рындина. Всех моряков гитлеровцы заточили в подземелье завода «ФАУ-2», который потом и затопили вместе с узниками.

Таким образом, когда бывших военнопленных американцы передали наконец советской администрации и Федотов вернулся, его осталось только допросить как участника этого ужасного эпизода войны.

...Рязанов сидел, прикрыв глаза, как бы придавленный невыносимой тяжестью совершенного преступления. Из задумчивости его вывел голос Сысоева:

— Расхождений в показаниях Федотова нет. Ты что это, Петрович?

— Представил, как это происходило.

— Ужас. Все эти документы надо сто раз перечитать, представить, прочувствовать, а тогда уж исследовать.

— Вот именно. Давай так и сделаем.

— А время?..

— А мы сверхурочно, — мрачно пошутил майор.

Цыганочка, как обычно, стремительно влетела в палату и потрясла над головой письмом:

— Пляшите! А то не дам. — Засмеялась, положила письмо Сергею на грудь и устремилась обратно. Но в дверях спохватилась, оглянулась: — Да! Ваше прошение о помиловании отклонено, в общую палату вас не переведут. Там разговоры, сквозняки, хохот... А вам смеяться нельзя. Так что лежите, помалкивайте и наслаждайтесь письмами своих поклонниц. — У-ух, коварный обольститель!.. — И умчалась.

Сергей правой — подвижной — рукой взял письмо, посмотрел на конверт — и стало тепло. Зубами оторвал кромку, вытряхнул из конверта листки...

Дорогой мой мальчик! Целую и обнимаю тебя, родной, и все думаю-гадаю, как-то ты там?..

И что же натворил-то, милый! Как теперь быть — просто ума не приложу! Главный твой командир с комиссаром прислали газеты, где про вас написано и карточки напечатаны. И письмо приписали: «Спасибо, уважаемая Мария Алексеевна, за то, что воспитали такого сына...» Хорошее письмо, лестное материнскому сердцу, да только напрасное: разве же я воспитывала тебя, чтобы ты в пучину лазал и там смерть лютую ворошил? Да мне и подумать такое — жуть берет!..

Сергей улыбнулся, припомнив, что было, когда он пацаном еще приволок домой с бывшей переправы боевой патрон зенитной скорострелки. Мама остается мамой!..

Дальше она писала, что письмо командования пришло и в горком комсомола... И еще новость: в райжилуправлении подошла их очередь на переселение в новую квартиру.

...Соседи все радуются, а я плачу. Подумать только — каково бросить эту нашу квартирку, где каждая половица, рама, дверь, полочка — все-все сделано руками нашего любимого незабвенного Сергея Тимофеевича? Для моего сердца это вроде как измена, будто я светлую память о милом муже и твоем отце вымениваю на какую-то теплоцентраль, балкон и лифт. Как-то гадко это, Сереженька...

Сергей отложил письмо, задумался. Как права мама, как чисто и мудро сердце этой обыкновенной скромной женщины!

...В общем, ты теперь глава семьи нашей, тебе жить — ты и решай. Как скажешь, так я и сделаю. Жду, Сереженька, твоего письма. А пока обнимаю, целую тебя, родной мой.

Любящая тебя мама

«Да, надо сегодня же написать, как я люблю тебя, как постоянно думаю о тебе, какая ты у меня прелесть! И как замечательно, что память о папе для тебя свята и во сто крат важнее и ценнее всяких комфортов...»

Сергей поднял взгляд и просиял: в дверную щель просунули головы Чуриков, Шнейдер и Венциус...

— Заходи, — поманил рукой и указал на кресло Рязанов.

Сысоев подошел, сел, положил на край стола «Дело по обвинению...». Закончив телефонный разговор, Рязанов вопрошающе посмотрел на помощника. Сысоев хмуро вздохнул:

— Преступление страшное, Петрович. Однако должен сказать...

— Тут не преступление, — поправил Рязанов, — тут, скорее, торопливость, что ли. Или недоработка.

— Какая торопливость? — не понял Сысоев. — Ты о чем это?

— О деле, разумеется. Вот. — Майор взял подшивку, как бы взвешивая ее на ладони. — Формально все вроде бы сделано: следствием проверен документ обвинения, добыты прямые и косвенные улики, документальные, свидетельские показания... Рындин изобличен и приговорен по заслугам — как будто. Но, — Рязанов поднял указательный палец, — в деле, однако, не усматривается основного, если не главного — м о т и в о в  преступления.

— Вот именно! — Сысоев хлопнул ладонью по столу. — Именно это я и хотел сказать! Где причины? Не мог же отличный кадровый заслуженный офицер вдруг стать предателем? Не мог! Чем-то это непременно должно быть вызвано. Чем? Ответа на этот вопрос в деле нет.

— Объяснить, пожалуй, можно. Следствие заочное, суд заочный, на скамье подсудимых пусто — некого просто было спросить. А к тому еще, учти, вскоре после войны само это дело было людям как соль на свежую рану.

— Э-э нет, извини! Никаким, даже самым прекрасным народным настроениям юристы поддаваться не имеют права. Их бог — истина! А тут взяты на веру даже просто сомнительные факты.