Федор Елисеев - Казаки на Кавказском фронте 1914–1917

• Название: Казаки на Кавказском фронте 1914–1917
• Автор: Федор Елисеев
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-203-01901-0

Это записки о боевых делах казачьих соединений и частей на Кавказском фронте в годы Первой мировой войны. О подвигах командиров и рядовых бойцов, их судьбах, казачьих традициях и обычаях, укладе жизни, особенностях боевой службы. Казаки прошли с боями пол-Турции, воевали в Персии, поили своих лошадей в Тигре и Евфрате…

Записки Ф. И. Елисеева впервые публикуются в нашей стране.

---

Все, сидевшие до этого молча, весело расхохотались и дружно приветствовали Певнева, рассмеявшегося в унисон со всеми.

Производство в подъесаулы

С командиром полка я был по делам в Эрзеруме. Он остался там в гостях у своего друга, войскового старшины Антонова Терского войска, теперь коменданта Эрзерума, я же вернулся в полк перед заходом солнца.

Идя по биваку к канцелярии, из одной офицерской палатки слышу слова сотника Дьячевского:

— Эй, ты, подъесаул!.. Иди сюда!

— Не подъесаул, а господин сотник, — шутейно отвечаю ему дружески.

— Ну, ошибаешься… пойди и спроси у своего Халанского, — продолжил он.

Не обратив на это никакого внимания, подхожу к канцелярской палатке. У входа в нее меня встречает Халанский и радостно говорит:

— Ваше благородие! Поздравляю вас с производством в подъесаулы. Сегодня получен приказ по Кавказской армии о производстве в следующие чины всех, на кого были поданы наградные листы в Эрзинджане.

Столь быстрый ответ о производстве из далекого Петрограда меня удивил. Халанский подает приказ, читаю — истинная правда. Его надо сегодня же перепечатать «приказом по полку», что и делается. На радостях, как и с удивлением, спешу к Дьячевскому, где уже идет «обмывка погон».

Было немного странным нам, недавним хорунжим, стать 23–24-летними подъесаулами и иметь «самый красивый погон офицера с четырьмя золотыми звездочками», который в мирное время достигался только к 30-летнему возрасту.

В общем, у нас в полку идет сплошное веселье, затянувшееся глубоко за полночь. А после полуночи в радостном угаре веселья мы решаем поздравить, и поздравить сегодня же, своих сверстников-таманцев с производством в чин «самого красивого погона подъесаула с четырьмя звездочками».

Сказано — сделано. Поздравить новых подъесаулов-таманцев надо с помпой. Все мы и полковой хор трубачей — «на взводе». Приказано немедленно же седлать лошадей, чтобы скакать к таманцам за 10 верст. Все старшие офицеры остаются здесь, а мы, восемь новых подъесаулов — Дьячевский, Кулабухов, Елисеев, Некрасов, Леурда, Поволоцкий, Мацак, Винников, новые сотники Бабаев, Фендриков и Щербаков (все поставлены в порядке старшинства) с хором трубачей и своими конными вестовыми, всего свыше 50 человек, наметом, изредка переводя в шаг, скачем в 1-й Таманский полк по направлению к Эрзеруму…

Кроме подъесаула Дьячевского, все мы холосты, бесшабашны и всегда веселы и дружны между собой.

Вот и их село. Но… все темно у них, у таманцев все спит — как село, так и весь полк в палатках.

Выстроившись развернутым фронтом, остановились.

— Встречный марш 1-го Таманского полка! — бросаю команду трубачам.

По положению полковой хор трубачей подчиняется непосредственно полковому адъютанту, который имеет над ними права командира сотни и которому они должны отдавать воинскую честь, «становясь во фронт».

И в полной темноте и тишине, далеко за полночь, прослушали его весь до конца, благозвучный и нежный их полковой марш, в котором мелодии корнетов так мягко переливаются между собой.

Трубачи исполнили его полностью для того, чтобы показать таманцам, что это относится исключительно к их полку и они должны об этом знать.

А чтобы они узнали, кто именно их вызывает, последовало исполнение нашего полкового марша, но его первой, эстакатной половины.

К нашему удивлению, тишина и темнота продолжали оставаться на биваке таманцев.

— Сигнал «намет»! — раздается новая команда, и после исполнения его всем хором трубачей мы шумно врываемся в их расположение.

Наконец офицерские палатки пробудились. В некоторых из них зажглись свечи. Первым взволнованно выскочил их полковой адъютант сотник Лопатин, с которым мы все очень дружили.

— Што вы, господа!.. Да тише!.. Полк же спит! — урезонивал он нас, видя наше «повышенное настроение».

— Што-о!.. Полк спит?.. Когда подъесаулы кутят — никто не должен спать! — несется веселое ему в ответ.

— Какие подъесаулы? — спрашивает он.

— А те, что сегодня произведены высочайшим приказом!.. Вот и прискакали, чтобы поздравить и вас! — несется ему в ответ.

Оказывается, в их полк еще не дошло производство, так как они запоздали с представлениями.

— Ну… так тогда о чем же с ними разговаривать! — бросаем мы нашему общему и любимому другу Лопатину. И уже сами, без приглашения, соскочили с седел, желая продолжать веселиться и здесь.

Уже выскочили к нам в недоумении другие друзья-таманцы, сотники Вася Демяник, Шура Зекрач, Миша Васильев. Я врываюсь в палатку к есаулу Константину Николаевичу Закрепе, и хотя он летами годен мне в отцы, мы дружны и на «ты». Прошу его «учтиво» подняться с постели и повеселиться с нами, зная, какой он любитель подобного времяпровождения…

Лопатин вновь старается успокоить нас, и главное, чтобы мы вели себя тише. Но куда там «тише», когда мы скакали сюда затем, чтобы сделать здесь именно «громче», так как это кутят не какие-то там молокососы-хорунжие или даже сотники, вот как, например, он, Лопатин, а настоящие подъесаулы, у которых на погонах четыре звездочки и которые произведены высочайшим приказом.

Наши друзья-таманцы видят, что никакие резоны с их стороны нас успокоить не могут. Они ведь отлично понимают причину нашего настроения. Они уже дружески улыбаются нам. Они поняли, что если мы скакали 10 верст к ним с трубачами, то скакали не для того, чтобы побыть у них 5, 10, 20 минут и вернуться обратно. Мы же знали, что у таманцев кутежи бывали всегда шумливее, чем у нас, кавказцев.

Уже 50-летний седоусый запорожец есаул Закрепа и Лопатин согласились с мотивами нашего настроения, но они не знают — чем же нас угостить? Угостить в этакую глухую пору ночи?

— Мы прискакали со своим угощением!.. Какие могут быть разговоры об этом?.. Мы — подъесаулы!.. Что за счеты?.. А потом — к чему эта тишина?!.. И кто это может спать в эти счастливые часы нашей жизни? — взываем мы к ним и цукаем младшего в чине — «сотника» Лопатина, так как мы подъесаулы!..

— Да с кем ты говоришь, сотник!.. Стань «смирно» перед подъесаулами! — кто-то кричит ему, обнимает и целует нашего дорогого друга, по своей натуре очень милого человека. А пока что несется новая команда трубачам-кавказцам:

— Полковой марш славному 1-му Таманскому генерала Бескровного полку!

И наши трубачи немедленно же открыли дивную мелодию их полкового марша, при исполнении которого надо взять под козырек. За маршем несется восторженное «ура» всех, которое как бы фиксирует, что теперь уж отказаться от приема гостей никак нельзя. Но просят вести себя «чуть потише, чтобы не разбудить командира полка».

По воинскому уставу, а главное — по воинской этике, прибывая в другую часть, надо представиться ее начальнику, доложить о причинах прибытия и спросить разрешения о действиях.

За два месяца операций полковник Кравченко хорошо узнал меня, так как полковые адъютанты все дни находились в непосредственном общении с нашими «тремя командирами». И как инициатор всему этому, иду к нему, докладываю все и прошу посетить нас. И милый старик, переворачиваясь с бока на бок в своей узкой походной кроватке, извиняется, что он по старости лёт не может принять участия в веселье, но разрешает это делать нам. И веселье началось — долгое и шумное…

И потом офицеры-таманцы говорили нам, что их командир полка, ворочаясь в кровати, произносил не раз:

— Оцэ бисовы кавказци… приихалы сюды ноччю и нэ дають спаты…

Быль молодцу не в укор. И пишется это не для того, чтобы показать новому поколению, как веселились их отцы. И так веселились, как они уже не могут веселиться никогда, так как структура старой воинской дисциплины в Русской армии тогда это позволяла. И не была осуждаема. А попробуй в любой армии без ведома командира полка полковому адъютанту взять хор трубачей, да еще ночью, поседлать лошадей и скакать за 10 верст из расположения полка! Да еще на фронте и… для молодецкого кутежа. И это не считалось проступком, нарушающим дисциплину, нарушающим воинский порядок или ущемляющим душу казака по прихоти офицеров.

Да и казаки-песельники, как и трубачи, бывали только рады такому случаю. Во-первых, этим они «встряхивались» от своей серой, скудной повседневной жизни, а во-вторых, от братски настроенных к ним офицеров всегда шло щедрое тут же угощение и попадал не один дарственный рубль каждому в карман, что и давало каждому казаку только приятное удовольствие, честь и гордость перед другими казаками. Такова голая истина.

Деве-бойнские позиции…

Отдыхом под Эрзерумом мы были очень довольны. Стоял дивный сухой солнечный август. Эрзерумская долина — широкая котловина в поперечнике верст 15–20, окаймленная со всех сторон высокими горными хребтами. Она — вся в траве. Масса фуража. Кони наши сыты, что бывало редко. Вдруг получено распоряжение: «Всей 5-й Кавказской казачьей дивизии выступить через Эрзерум, Хасан-калу, Сарыкамыш на отдых в район крепости Каре».