Эмилиян Станев - Иван Кондарев

• Название: Иван Кондарев
• Автор: Эмилиян Станев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Роман «Иван Кондарев» (книги 1–2, 1958-64, Димитровская премия 1965, рус. пер. 1967) — эпическое полотно о жизни и борьбе болгарского народа во время Сентябрьского антифашистского восстания 1923.

---

Манол сбросил с шеи салфетку и собирался закурить. Костадин понял, что сейчас начнутся расспросы. Брат начал с долгов:

— Заезжал в Златарицу?

Костадин вынул засаленный кожаный бумажник, по к а зал счета и положил на стол пачку ассигнаций.

— А обратно как ехал?

Такие подробные расспросы оскорбляли Костадина. Он помрачнел, но, чтобы сдержать себя, стал рассказывать, как заехал в Миндю, где поджидал почту, и о встрече с Добревым. Райна смеялась.

— Крови, что прольется, в жилах не удержать, — промолвила Джупунка. — Найдется и на него молодец — удалец. А ты чего смеешься? Неужто рада, что не схватили этого разбойника?

Райна мяла в пальцах хлебный мякиш и весело улыбалась.

— Смеюсь над Костой. Заботится о власти, будто околийский начальник.

— Низкому ослу любой сядет на спину, — коротко заметил Манол. — Что за кадку стащил Лазо у Калцунки? Оторву мерзавцу уши. Чуть было не послали полицейского на виноградник, чтобы арестовать его. Я сказал приставу, чтоб пока не трогал, а за кадку придется людям заплатить. Тодор Генков написал на него заявление.

Костадин удивился, что новость так быстро достигла ушей брата. Владелец кадки был городской полицейский, и замять дело было не так просто, коль оно попало адвокату. Батрак Лазо, проводивший большую часть года на винограднике, был нечист на руку, и Костадин не раз колотил его за это.

— Зачем держать такого человека? — рассердилась Джупунка. — Ничего не надо платить за него — пусть посадят.

Она всегда сердилась, когда от нее что-нибудь скрывали.

Женщины начали собирать со стола. Служанка принесла на подносе вишни. Райна встала и стряхнула с подола крошки.

— Пойду на лекцию. Профессор Рогев выступает в читал и ще. — Она взглянула на жадно поедавшего вишни Манола, а затем на свои часики.

— Ничего интересного. Будет грызться с коммунистами. Сиди лучше дома, — сказал Костадин, озабоченный тем, что его планы рушатся.

— Пусть идет, может, что-нибудь узнает, — проговорил Манол.

Костадин пошел за сестрой к ней в комнату.

— Мне хочется сегодня же поговорить с тобой об очень важном, Райна. Пока ты не вернешься, я не лягу, — заискивающе сказал он.

— Ладно, ладно, а пока дай мне переодеться; я и так уже опоздала, — ответила Райна, полагая, что он опять заведет нудный разговор о денежных делах, которые ее совершенно не интересовали.

Костадин с неохотой вернулся в столовую.

— На мельнице был? — спросил Манол.

Костадину хотелось скорее покончить с этим наболевшим вопросом, и он уверенно сказал:

— Был и убедился, что никакого проку от нее не будет. Мы только напрасно теряем время. Один жернов опять подкрошился. Работы нет, и весь доход за прошлый месяц — центнер кукурузы и шестьдесят левов. Не могу понять, братец, с чего тебе втемяшилось переделывать эту развалюху. Она едва держится, а двор — с корыто. Я не согласен. Пусть и мама слышит — не восемьсот тысяч, а целый миллион выбросим на ветер.

Старуха сидела, скрестив на груди тонкие, высохшие руки. Услышав разговор про мельницу, она оживилась и с беспокойством поглядела на старшего сына.

Манол молча поедал ягоды, сплевывая косточки в горсть.

— Я все осмотрел и удивляюсь твоей затее, — продолжал Костадин. — Ну ладно, скажем, здание мы возведем заново, но участок? Он мал, двора нет, придется срывать откос со стороны шоссе и подпирать стенкой. Дело это гиблое, доведет нас до банкротства. Кто поедет в такую даль молоть зерно?

Слово «банкротство», которого Джупунка боялась пуще всего на свете, заставило ее вмешаться в разговор:

— Что же ты молчишь, Манол? Мне уже тошно слушать про эту окаянную мельницу!

— Если послушать Костадина, то мы на всю жизнь останемся лавочниками и мужиками.

— Скажи, на что ты рассчитываешь, коли хочешь. чтоб мы жили твоим умом? Мы хотим знать! — воскликнул Костадин, чувствуя, как в нем снова поднимается злоба.

— Коста прав, Манол. И мне сдается, что ни к чему нам эта мельница. Никто еще не разбогател от мельницы, — заявила старуха.

— Пока рано толковать об этом. Когда надо будет, скажу вам, что у меня на уме. — Манол перебрался на миндер и стал разуваться.

— А еще вчера ты так торопился!

— Мало ли что… Есть и другие пути… Подумаем. А как насчет кофе, матушка?

Костадин побагровел и ударил кулаком по столу.

— Вот до чего дожили! Братец командует, как генерал, а я стал батраком в этом доме! Нет, так дело дальше не пойдет. Я говорю — не пойдет!

Старуха вздохнула. Увидев, что Манол углубился в газету, она спустилась по лестнице. Костадин порывался еще многое сказать, но сдержался и пошел следом за матерью.

— Ступай наверх, сейчас принесут кофе, — сказала она.

— Не нужно мне кофе! Глядеть не могу на Манола — рассоримся!

— Тогда ступай ложись. Ничего с тобой не станется, если малость обождешь. Он чего-то задумал — сам знаешь, каков он.

— Знаю хорошо его. Он и тебя за нос водит. Вы оба стакнулись против меня.

— Ступай ложись. Если хочешь знать, я согласна с тобой. И что ему далась эта чертова мельница? Он и мне не говорит, что задумал. Вот видишь, даже о кадке ничего не сказал.

Костадин остановился на пороге кухни. Служанка вытирала хлебом донышко кастрюли, невестка варила кофе. Еле сдерживая гнев, он бесцельно зашагал по двору.

«Тешь больного, пока душа в теле. Такой у матери подход ко мне. Заговаривает мне зубы, чтоб Манолу волю дать».

Кто-то спускался по лестнице. Рай на в новом пальто, в котором она выглядела более высокой, быстро прошла по двору и захлопнула за собой калитку. У Костадина при мысли о том, что еще сегодня он поговорит с ней начистоту, сердце сжалось в тревожной надежде. «Поскорее жениться, отделиться, и пусть себе Манол делает. что хочет», — снова подумал он, остановившись у окошка комнатки работника, и заглянул внутрь. Янаки, закрыв локтем глаза от тусклого света фонаря, лежал на топчане и что-то напевал. Виднелись его большие ступни с потрескавшимися пятками. Под полкой, на трехногой табуретке, стояла пустая миска с деревянной ложкой.

Костадин открыл дверь. Янаки привстал и отер губы рукой. Бельмо на правом глазу сверкнуло перламутровым блеском.

— С чего это ты распелся? — с притворной строгостью спросил Костадин.

— Решил и я, бай Коста, пофантазировать немножко. — Янаки улыбнулся доброй, покорной улыбкой.

— Вот как, значит, и ты можешь фантазировать?

— Отчего бы и нет, бай Коста. Чем же еще заниматься, лежа на спине?

— Я тоже фантазирую вроде тебя. Вставай, присмотри за конем. Засыпал ему?

— Засыпал и напоил, даже свежей подстилки положил на случай.

— Сходи еще раз: посмотри перед сном. Завтра поедем косить люцерну, вот и попасутся лошади.

— Понятно, — весело ответил Янаки и направился к конюшне.

Костадин, увидев, что вход в казино освещен, решил подождать сестру за одним из столиков, вынесенных на тротуар.

6

Ацетиленовый фонарь ярко освещал фасад читалища с карнизами над окнами. Многие фонари не горели, и луна помогала скудному городскому освещению, заливая тусклым светом безлюдные тротуары и пузатые кусты белых акаций. За одним из столиков возле входа в казино, у лампы, вокруг которой кружился рой ночных бабочек, потягивал вермут сегодняшний пассажир почтовой кареты. Там же сидели двое чиновников и незнакомый господин в черном костюме, который, оживленно жестикулируя, что-то рассказывал, поминутно вытягивая белые манжеты из рукавов пиджака. Костадин не раз видел его в городе. Незнакомец был одет очень элегантно: сшитый по последней моде костюм привлекал внимание узкими с отворотами брюками, каких еще никто не носил в К., и непомерно широкими подложенными плечами пиджака.

— Хасковская банда уже обчистила более трехсот человек, но были случаи и курьезнее. Например, какой-то бандит, убив своего товарища, сунул его голову в конскую торбу и притащил околийскому начальнику, — говорил он.

— Нам черт кажется страшнее, чем он есть. Когда солдат расстреливали из пулеметов[9] за то, что они потребовали от правителей отчета, вся пресса писала, что так и должно быть. А теперь, как только обчистят какого-нибудь живоглота, вы поднимаете шум до небес, — сказал один из чиновников.

— Кто поднимает шум, любезный? Режим сам себя скомпрометировал, а бандиты лишь льют воду на мельницу оппозиции, — возразил господин с самодовольным смехом и тоном знатока законов добавил:- Весь вопрос в том, можем мы считать себя конституционным государством или нет.

— Конституционным государством? А как же тогда быть с дамскими комитетами, которые подносят знамена офицерам запаса? А врангелевцы,[10] а македонские националисты,[11] а лига[12][13] — разве это не темные силы? О каком конституционном государстве вы толкуете?