Эмилиян Станев - Иван Кондарев

• Название: Иван Кондарев
• Автор: Эмилиян Станев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Роман «Иван Кондарев» (книги 1–2, 1958-64, Димитровская премия 1965, рус. пер. 1967) — эпическое полотно о жизни и борьбе болгарского народа во время Сентябрьского антифашистского восстания 1923.

---

Анастасий сел на пуф спиной к двери и неохотно стал рассказывать о делах в провинции. Террорист слушал его с таким видом, будто ему все известно и он не ожидает услышать ничего нового.

— Наши здесь сколачивают платформы, программы и грызутся. Они против открытых выступлений, высказывают протесты против экспроприаций и прочую чепуху. Забывают, что террор бывает разный… «Эксы», но по большой… Я за такую тактику. — Калинков с трудом подбирал слова и произносил их отрывисто, будто отсчитывая. — Когда я прихлопнул юрисконсульта, все поняли: есть рука… которая не дрогнет… И дружбашн сразу же снюхались с коммунистами и буржуазными святошами. Такой гвалт подняли в газетах! — Калинков самодовольно улыбнулся с видом мальчишки, похваляющегося своими хулиганскими выходками. — Правду я говорю, Бочка? — Он подмигнул Домусчиеву, который расчесывал перед зеркалом бородку.

Анастасий нахмурился. Домусчиев, видимо, не собирался уходить, намереваясь присутствовать при разговоре.

— Террор — обоюдоострое оружие в борьбе. Если наряду с ним не вести пропаганду о его целях, террор будет только вреден, потому что буржуазная пресса сразу начнет играть на христианских чувствах мещанства, — сказал Анастасий.

— На слезливых старушек я не обращаю внимания. Главное — знать, где нажать… Обдумай план и не отступай от него… Первым делом ошарашь их, лиши их соображения! — Калинков хлопнул себя кулаком по колену.

— Это практическая сторона дела. Но и теоретическая не менее важна, и ее нельзя недооценивать. Налицо нехватка литературы. Посмотрите, что делают в этом отношении коммунисты, — заметил Анастасий, но Калинков нетерпеливо перебил его:

— Коммунисты?! Они задурили вам головы, потому и вы болтаете о платформах и программах… Есть денежки — будет и литература… Я никому не навязываюсь, я говорю: рискни головой, и станешь огромной силой! Остальное болтовня! — Он с сожалением, как взрослый на неразумного ребенка, поглядел на Анастасия и, встав, принялся ходить по комнате. — Там, вокруг газеты, собралось всякое бабье и философствует. Подавай им массы! Батраков захотелось, чтобы командовать и куражиться!

— Это принципиальный вопрос, — ответил Анастасий, имея в виду личный пример, и покраснел от стыда, потому что тут ему нечем было похвастать. — По-моему, пора снабдить народ книгами. Анархистское мировоззрение требует всесторонней начитанности, требует этических критериев. Нам нужны газеты, переводная литература. Нам не обойтись без издательства и типографии. Поэтому я обрадовался, когда узнал, что нашлись средства…

— Он узнал, что была совершена экспроприация банка, и приехал за деньгами. Решил издавать в К. литературный журнал, — пояснил Домусчиев.

Анастасий мрачно поглядел на него, и его темные глаза загорелись гневом.

— За деньгами?! — воскликнул Калинков.

— Я действительно приехал за этим, — сказал Анастасий.

Калинков пискливо захихикал. Смех его никак не вязался с внешним обликом; он поглядывал то на Анастасия, то на прислонившегося к секретеру Домусчиева.

— Допустим, что деньги у нас есть, — сказал он, и в глазах его загорелись лукавые огоньки. — Но я спрашиваю тебя: разве у вас в К. нет богачей и банков? Нет почты, которая мешками перевозит деньги? Попотейте, покажите себя, подайте пример… Мы можем купить целую типографию, да-а! А зачем в К. издавать журнал? Пишите, переводите, а мы будем печатать. Стоит ли транжирить деньги на два журнала? Бессмысленно, да и каждый знай свое место.

— А кто покупает типографию и на чье имя? — Анастасий понял, что не получит ни гроша, но ему хотелось узнать, кто распоряжается похищенными из банка деньгами.

— То есть как кто? Мы купим, там будет видно, как решим… — Калинков поморщился.

— Если типографию купить на имя одного, двоих или даже троих, то они завтра же могут наплевать на анархизм и начнут копить денежки.

Калинков с негодованием поглядел на Анастасия, его толстая шея побагровела.

— Кто это осмелится наплевать? А пуля на что? Мы не лыком шиты. Существуют ведь акционерные общества. Теперь в моде основывать всякие предприятия.

— Возможностей есть много, и самых различных, — заметил Домусчиев. Делая вид, что читает книгу, он не пропускал ни слова из разговора.

— Уж не ты ли будешь директором издательства? — язвительно спросил Анастасий.

— А почему бы и не он? Бочка умный парень, был за границей, встречался в Париже с крупными анархистами.

— Но он сам говорит, что порвал с нами.

Калинков лукаво поглядел на Домусчиева.

— Так он тебе сказал? Ну что ж. Сиров, значит, так оно и есть. Он благонамеренный гражданин, подданный его величества и студент-медик. Что ж, разве он недостоин занять такой пост? Просто ты ему завидуешь, братец. А может, сам хочешь стать директором? Тогда так и скажи. Я потому и хотел повидать тебя, чтобы обеспечить, так сказать, делом на будущее.

— Мне хватает своих дел, — мрачно ответил Анастасий, презрительно поджав тонкие губы.

— Ему здесь непривычно будет, — заметил Домусчиев.

— Да, здесь условия совсем другие. Большой город не то что провинция. Да-а! А по-моему, здесь самые главные дела, — сказал Калинков с веселой улыбкой. — Бочка, а ты как думаешь, а? Что представляет сейчас София?

Домусчиев молчал.

— Рим во время нашествия вандалов! Загнанная в угол буржуазия. Как курица… Видал, где живет Бочка? В генеральском доме. Забрался буржуазии за пазуху, как блоха в подштанники. Хозяин — генерал запаса, дубина и жадина. Как встретятся, кланяется, а все потому, что Бочка платит ему четыреста левов за квартиру.

Калинков рассмеялся и, проходя мимо Домусчиева, с восхищением хлопнул его по плечу.

— А тебе хочется, чтобы Бочка жил в Конювице, страдал от наводнений? Прошло то время… Как ты его называл. Бочка? Ну, когда вы зажигали свечи и клялись на черепах?

— Тогда мы фотографировались в жутких позах, — со смехом добавил Домусчиев.

— Но были ближе к народу, — заметил Анастасий.

— А я в то время был ярым патриотом. На фронте первым кидался в атаку. Вот таких сенегальцев — под потолок — хватал, — заявил Калинков, подняв руку над головой.

— Каждый народ по природе своей романтичен. Утратив романтику, мы порываем с народом, — зло сказал Анастасий. — Да, мы когда-то зажигали свечи — потому что верили. Нравственные понятия глубоко индивидуальны, и нечего смеяться над ними, — почти выкрикнул он, с ненавистью глядя на Домусчиева.

Домусчиев даже не повернул к нему головы. Он по — прежнему стоял у секретера, и выражение его лица, казалось, говорило: «Все, что ни скажешь, пропущу мимо ушей. Теперь я другой, незнакомый тебе человек».

Калинков нахмурился.

— Романтика? Что ты хочешь этим сказать? Разве в свечах романтика? Чепуха! Вот народ — это да! Совсем другое дело. Да-а… Мы с ним. И все, когда понадобится, умрем за него…

За стеной послышались звуки пианино. Кто-то неумело музицировал, часто повторяя отдельные фразы.

— «Абандона»! — с горячностью воскликнул, прислушиваясь, Калинков.

Жестокое выражение его лица смягчилось. Он замер и, попросив знаком соблюдать тишину, начал подпевать сиплым баритоном.

— До чего же я люблю эту песню, черт побери!

Калинков вздохнул. Казалось, музыка навеяла ему дорогие воспоминания о невозвратном прошлом.

— Я ухожу, — сурово сказал Анастасий, вставая.

В эту минуту он презирал их обоих.

— Зачем? Погоди!

— Некогда. Вечером уезжаю.

— Может быть… того… у тебя нет денег, а?

Калинков сунул руку за бумажником, но Анастасий окинул его таким убийственным взглядом, что террорист густо покраснел, будто отгадал его мысли. Но он не рассердился; на его губах появилась виноватая улыбка. Робко взглянув на Домусчиева, словно желая проверить, заметил ли тот его жест, он быстро опустил руку.

— Не сердись, Сиров, таково уж решение… Конечно, ты будешь работать с нами, как же иначе? Деньги у нас в самом деле есть. Организуем издательство. Ты нам нужен…

— В Софии найдутся достойнее меня. Домусчиев вам их подберет, — язвительно ответил Анастасий.

И он распрощался с Калинковым. Домусчиев вышел проводить его. Оба молча спустились по лестнице. Домусчиев отпер дверь и, улыбаясь в бородку, ждал, что Анастасий попрощается и с ним.

— Ну что ж, счастливого пути, — сказал он, когда Анастасий шагнул за порог.

— Пошел ты к черту, подлец! — огрызнулся Анастасий, не оборачиваясь.

«Шут, подлиза и подлец!» — твердил про себя Анастасий. Он раскусил и Калинкова, которого прежде обожал, и Домусчиева, которого возненавидел всей душой. Калинков сотворил из себя кумира и не нуждался больше ни в идеях, ни в теориях. Под скромной, неброской внешностью этого увальня скрывался прирожденный террорист. Анастасий знал, что во время войны Калинков прослыл безрассудно храбрым офицером и изумительным стрелком. Ни одна намеченная им жертва не спаслась от его пули. Демобилизовавшись в девятнадцатом году, он увлекся анархизмом, наверно потому, что анархизм давал простор для развития его талантов, но в другом направлении. Домусчиев растлевал его бесхитростный ум, льстил ему, внушал свои мысли и, в конце концов опутав своими сетями, стал жить за его счет. Интеллигентность Домусчиева, то, что он был в Париже, встречался там со знаменитыми анархистами, щекотали самолюбие Калинкова. Анастасий больше никого не знал из окружения террориста, но не сомневался, что его бывший приятель ревниво оберегает Калинкова от постороннего влияния. «Ничего они не достигнут. Деньги развратят их… Они стали просто жуликами, — думал Анастасий, шагая по прогретой полуденным солнцем улице. — Знай свое место. Разве в К. нет банков?… Даже свой почтамт… О, я непременно должен раздобыть денег, чтобы спасти движение, иначе эти люди сведут его на нет… И я добуду деньги!» — чуть было не выкрикнул он.