Владимир Варшавский - Незамеченное поколение

• Название: Незамеченное поколение
• Автор: Владимир Варшавский
• Издательство: Изд. им. Чехова
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1954

У книги Владимира Сергеевича Варшавского (1906–1978) — особое место в истории литературы русского зарубежья. У нее нет статуса классической, как у книг «зубров» русской эмиграции — «Самопознания» Бердяева или «Бывшего и несбывшегося» Степуна. Не обладает она и литературным блеском (а подчас и литературной злостью) «Курсива» Берберовой или «Полей Елисейских» Яновского, оба мемуариста — сверстники Варшавского. Однако об этой книге слышали практически все, ее название стало невольным названием тех, к числу кого принадлежал и сам Варшавский, — молодежи первой волны русской эмиграции. Можно сказать, что из всей книги Варшавского самым востребованным и оказалось ее название. Саму книгу — по крайней мере, в современной России — как-то «проглядели» (вне сообщества филологов и историков; отметим здесь, в частности, работы Владимира Хазана о Варшавском), хотя она и была переиздана репринтным способом в 1992 году.

Попытка Варшавского не только определить место в истории своего поколения, но и извлечь без наивного дидактизма из судьбы этого поколения урок — небесспорна и не исчерпывающа. Однако для современного российского читателя она не может не представлять интереса. Поиски поколением своего места в истории обычно превращаются у нас в разоблачения. В России говорят о правоте и неправоте поколений, стараясь оправдать собственный опыт.

В книге Владимира Варшавского «Незамеченное поколение» рассказывается, в частности, о том, как примерно в это же время молодежь русского происхождения формировала во Франции фашистскую партию. Чем же так привлекала к себе молодежь фашистская идеология?

«В любом политическом движении, созданном эмигрантскими сыновьями, мы находим в том или ином сочетании идеи «нового средневековья», евразийства и национал-максимализма, — пишет В. Варшавский. — Но, конечно, еще сильнее влиял «дух времени» — могучее притяжение фашистской революции. Как когда-то социализм увлекал их отцов, фашизм увлекал «потерянные поколения» европейских молодых людей обещанием возможности принять участие в огромном и творческом деле политического и социального преображения».

Книга Варшавского — это во многом пример того, как трагический опыт своего поколения учит стремлению к созиданию. «Опыт рассуждения» Варшавского — антитеза публицистическому анафемствованию, с его опасной (хоть и примитивной) игрой «красными словцами». В известном смысле книга Варшавского — антитеза памфлетам Ивана Ильина, которые в нынешней России иной раз все еще воспринимаются как «заветы русской эмиграции». Как отмечает О.А. Коростелев, «переработанный вариант гораздо ближе к проповеди, чем к историческому исследованию». Однако это обстоятельство ни в коей мере не умаляет ценности книги. В известном смысле книгу Варшавского можно увидеть как попытку «эмигрантского «Былого и дум»»; недостатки и слабые места книги едва ли должны заслонить это обстоятельство.

---

Долгий путь от варвара, с его «око за око» до закона евангельской любви — тому подтверждение».

Б. Ч. говорит еще определеннее:[11])

«…философская подкладка солидаризма, как такового, во многом является общечеловеческой, оформленной, правильным пониманием христианства».

Убежден в этом и Н. Цицерошин:[12])

«Что же в самом деле мы обещаем и понесем России? Политическое освобождение, свободу совести, социальную справедливость, хозяйственную свободу, уважение к человеку и подлинную, а не «сталинскую» об этом человеке заботу — (см. Программные положения Союза) — что же это такое, как не все великие, вековые идеи европейского гуманизма, плод христианского сознания. Вместо классовой борьбы и ненависти — классовое примирение на почве солидарности, вместо диамата — главенство духовного начала, и вместо бюрократии Госплана — широкое поле для личной инициативы в рамках общенациональных интересов. И при этом поступательном движении к высотам духа есть ли место другой морали кроме христианской».

Если не считать беглых упоминаний имен Достоевского и Леонтьева, солидаристы вели свою родословную не от какого-либо определенного течения русской мысли 19-го века, а от всего русского прошлого, выросшего «из религиозных корней Православия, с его жизнью сердца, чувством совести, милосердия, братства, жертвенности, служения, терпения, верности»[13]).

«Найти нашу российскую правду, — писал Байдалаков[14]), — мы можем только в глубине нашего национального самосознания. Найдя же, — отделить ее от временных отживших форм и перелить в формы сегодняшнего дня. Для нас она — в извечном устремлении нашего народа к Божией и социальной правде на земле. Нынешнее и грядущее оформление национальной идеи — Национально-Трудовая Россия».

Такой же верой в связанность солидаризма с заветами «Русской правды» проникнута и статья В. Песец «К новой России»[15]), продолжающая славянофильскую идеализацию Древней Руси, как прообраза христианского социально-нравственного строя жизни.

«Мы не выдумали этого учения. Мы взяли его из быта русской страны… первые заветы солидаризма и жизнь по ним создались сами собой еще в Киевской Руси. И первое их оформление имело место в «Русской правде» Ярослава Мудрого. Этими заветами создался и на них жил весь быт, строй и уклад России до послепетровских времен».

Переходя к советской действительности, В. Песец говорит:

«Ставшая за 19 век казенной, вера православная обрела Апостольскую чистоту и силу. В катакомбах, овинах, с дорожным посохом в руках и антиминсом за плечами, в концлагерях и священномученической кончине ушла в толщу народную, как некий новый Китеж, Святая Церковь Российская.

Возродился в толще, у лучших, исторический дух национализма, — повинность служения земле Русской.

Этому народу и с этим народом хотим мы создать Новый Русский строй. Он будет выстроен на заветах «Русской правды» — Правды Божией».

В связи с этим пониманием солидаризма, как «социального раскрытия христианства», доктринеры НТС учат, что солидаризм не может осуществляться насильственно:

«…великим синтезом современного кризиса будет построение общества на началах социальной морали.

…Он свяжет человека с человеком не силою внешнего принуждения, а сознанием солидарности».[16]

О том же говорит Байдалаков:.[17]

«…человеку никогда нельзя приказать или самыми страшными пытками заставить его быть послушным автоматом и праведником по предписанному рецепту. Но он сам может стать героическим борцом и самоотверженным подвижником высшей правды, если будут пробуждены в нем светлые порывы, если будет возбуждена в нем потребность служения и высшего творчества, когда будет оказана ему помощь в его борьбе со зверем в себе, когда будет дана поддержка Человеку в человеке».

Та же мысль об укреплении доброго начала в человеке у Георгиевского[18]).

«Наш Новый Завет, наш путь — освободить в мир дорогу лучшим стихиям человеческого сердца — любви и неискоренимому чувству общей солидарности. Освободить их и укрепить. Воспитать их и сделать основой социальной жизни. Наш боевой клич — солидаризм».

Некоторые высказывания солидаристов создают даже смущающее впечатление, что им солидаризм представлялся чуть ли не дальнейшим по сравнению с христианством этапом морального прогресса человечества.

«Как когда-то, 1900 лет тому назад, найдены были истинные основания человеческой морали, так в наше время ищет человечество новых форм общежития. Их можно установить лишь раскрытием социальных свойств человеческой души, «существа общественного»[19]).

Б. Ч. развивает эту мысль более подробно в статье «К национально-трудовому солидаризму»[20]).

«Наша точка зрения вытекает из утверждения, что первопричиной к зарождению общества явилось чувство солидаризма, которое является природным инстинктом — идеей, вложенной Богом в сознание человека. Солидаризм это основа стремления человека к человеку для момента взаимного творчества.

Первый этап солидаризма создал общество и наметил пути для его развития. Оформились семья, род, племя. Были для дальнейшего развития заложены скрепляющие основы: язык, духовные и экономические интересы, право, обычаи и т. п.

Античный мир можно считать вторым этапом солидаризма. Он окончательно оформил понятие о государстве, оформляет право, дает пути для философии и этики, дает новое слагаемое в виде понятия национализма.

Третий этап — это приход христианства. Оно коренным образом меняет народный быт. Уничтожает рабство, дает солидаризму духовное освещение в виде окончательного оформления слагаемых: идеализма, морали, национализма и социальной справедливости.

…Наше поколение стоит перед четвертым этапом — этапом проведения в жизнь, как мировоззрения и системы, национально-трудового солидаризма. Эта задача является нашей обязанностью в отношении к России и нашей исторической миссией».

Понимание чувства солидарности как природного заложенного в человеке инстинкта занимает важное место и в построениях Георгиевского:

«Как законом мировых космических явлений является закон всемирного тяготения, как вся система мироздания держится законом взаимного притяжения, так законом явлений человеческого мира является влечение и тяготение людей друг к другу, так вся система общественной и социальной жизни объясняется законом социального притяжения, инстинктом солидарности.

…Можно, унижая человека, ставить его в общий ряд развития всего животного мира. Но высоко развитый инстинкт солидарности кладет резкую грань между ним и всеми остальными животными.

Даже у последних, как только показываются первые слабые проблески этого инстинкта, мы присутствуем при необычайных проявлениях его последствий. Таково строительство и общественная жизнь пчел, муравьев, бобров.

…Новая социально-образующая идея должна еще быть найдена и высказана, но не выдумана.

Она должна организовать потребности живого человека и отвечать современным вопросам и поискам социальной правды, примирения интересов общества и личности, настоящего и будущего.

Этим потребностям отвечает, эти конфликты разрешает только один лозунг: «солидарность».

Вот слово, которое сейчас носится в воздухе и просится само на язык. Ему предстоит еще вылиться в учение, теорию. Ибо — запомним — в основе каждого социального строя лежит своя теория и своя философия.

Эти элементы нового учения солидаризма могут сейчас уже быть намечены:

1) В основу социальной перестройки будущего должно быть положено органическое начало.

2) Счастье и мир человечества могут быть достигнуты лишь правильным распределением культурно-национальных миров, его составляющих — органических государств».[21]

Органический, органическое государство, органические формы, нация, национализм — излюбленные термины теоретиков НТС. Без оглядки поверив во благо всего органического, они не замечали, что какого бы совершенства ни достигали семейные и социальные добродетели в органически функционирующих государствах, эти государства всегда будут ближе к расизму, чем к христианскому братству, объединяющему всех людей в мистической надмирной республике. Тут крылась главная опасность, подстерегавшая солидаризм, как, впрочем, и все другие идеологии, связанные со славянофильством. Это была опасность такого же превращения, какое случилось с самим немецким романтизмом, у которого славянофилы научились русскому мессианизму. Поэтизация прошлого привела романтиков к органическому идеалу, постепенно заслонившему первоначальное пылкое утверждение индивидуализма. Так же как солидаристам, органическое общество представилось романтикам символом гармонического сочетания жизни целого и личности. Так было в теории, в действительности же органические учения оказались чрезвычайно благоприятной почвой для реакции и равновесие было нарушено в пользу коллективного полюса. Началось с фольклора, кончилось нацизмом. «Что листья без дерева? — поучал Геббельс. — Ничто. В органической жизни значение имеет только дерево».