Андре Моруа - Превращения любви

• Название: Превращения любви
• Автор: Андре Моруа
• Издательство: ТЕРРА, Литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-300-02536-4

Андре Моруа (1885–1967) — выдающийся французский писатель, великолепный стилист, мастер жанра романизированной биографии, создатель тонких психологических романов и новелл, а также блестящих литературоведческих эссе.

---

На деле оказалось, что лавры за этим обедом пожал не я, а один молодой человек, которого я хорошо знал, потому что он был приятелем Андре Гальфа. Когда-то мы встречались у Андре, который отзывался о нем с какой-то странной смесью уважения, робости и иронии. Его привел сюда адмирал Гарнье, начальник морского генерального штаба. Звали этого молодого человека Франсуа де Крозан. Он был лейтенантом флота и приехал с Дальнего Востока. В этот вечер он описывал японские пейзажи, говорил о Конраде и Гогене с большим поэтическим подъемом, оригинально и ярко, так что я невольно любовался им, хоть он и не возбуждал во мне больших симпатий.

Слушая его, я постепенно припоминал разные подробности, которые знал о нем от Андре. Он не раз бывал на Востоке. Неподалеку от Тулона у него был домик, наполненный вещами, привезенными из чужих краев. Я знал, что он музыкант и что им написана даже целая опера на тему из китайской истории. Я знал также, хотя и смутно, что он установил какие-то рекорды скорости на автомобиле, благодаря чему известен в спортивных кругах, и что он был одним из первых офицеров флота, поднявшихся на гидроплане.

Влюбленный человек — это на редкость чувствительный реактив для чувств любимой женщины. Я не видел Одиль, так как она сидела на противоположном конце стола с той же стороны, что и я, но я знал, какое в данный момент у нее было выражение лица и с каким живым, слишком живым интересом должна была она слушать рассказы Франсуа. Я очень хорошо помню этот обед. Мои чувства были подобны чувствам отца, который, любя больше всего на свете свою единственную дочь, с ужасом замечает, что, в силу непредотвратимого и несчастного стечения обстоятельств, привел ее в место, зараженное смертельной эпидемией, и горит страстным желанием уберечь ее от заразы, пока не поздно. Если бы я мог помешать Одиль после обеда примкнуть к той группе, в которой находился Франсуа, если бы никто не рассказал ей всех этих подробностей о нем, которые знал я сам и которые должны были приковать ее внимание, быть может, мне удалось бы увести ее в полночь, еще не зараженную этим опаснейшим из микробов.

Случилось так, что я имел этот шанс, и не вследствие ловкого маневра с моей стороны, но потому, что Франсуа тотчас же после обеда был увлечен Еленой Тианж в соседний китайский салон, предназначенный у тети Коры для жаждущих уединения парочек. В это время у меня происходил любопытный разговор как раз о Франсуа с одной хорошенькой женщиной, Ивонной Прево, муж которой был также морским офицером, капитаном корабля и сослуживцем адмирала по министерству.

— Вас интересует де Крозан? — сказала она мне… — Я его хорошо знала в Тулоне, где провела всю мою девичью жизнь. Отец был там морским префектом. Помню, что мужчины находили Крозана искусственным, некоторые даже считали его поведение нечестным, но женщины бегали за ним… Я тогда была слишком еще молода, но слышала, что рассказывали другие.

— Расскажите мне. Это интересно.

— О, я уже сейчас хорошо не помню. Мне кажется, что в нем было много кокетства: он делал вид, что страстно влюблен в женщину, настойчиво ухаживал за ней, засыпал ее цветами и вдруг начинал ухаживать за другой, так что она абсолютно не понимала причины этой перемены… Он подвергал себя невероятной физической тренировке. Каждое утро, не позже пяти часов, поднимался на аэроплане, если только позволяла погода. Чтобы быть во всеоружии, он ложился всегда в десять и говорили, что не стесняясь выставлял за дверь самую красивую женщину, когда наступал установленный час… В любви он был суров, жесток и делал вид, что для другой стороны, как и для него самого, все это не имеющая значения любовная игра. Можете себе представить, сколько страданий причинял он женщинам.

— Да, представляю… Но за что же его любили?

— Ах, это… ну, знаете… Вот слушайте, у меня была подруга, которая его любила; она мне сказала: «Это был ужас, но я долго не могла излечиться. Он был так сложен, обаятелен, требователен, иногда сух и груб, но зато временами покорен и нежен… Лишь через несколько месяцев я поняла, что он ничего не может дать мне, кроме горя».

— И она освободилась от этого наваждения, ваша подруга?

— Да, вполне, теперь она говорит о нем с улыбкой.

— И вы думаете, что в настоящую минуту он испытывает свои колдовские чары над Еленой Тианж?

— Ну конечно! Но на этот раз у него противница, которая сильнее его. Впрочем, такая женщина как Елена, молодая, имеющая положение в свете, лучше бы сделала, если бы поостереглась. Франсуа, проходя через жизнь женщины, не щадит ее. Он не может удержаться и не трезвонить о своих связях направо и налево. В Тулоне весь город узнавал на следующий день о каждой его новой победе.

— Но он же отвратительный субъект, этот ваш Франсуа…

— О нет! — сказала она. — В нем много обаяния… Но такой уж он есть, ничего не поделаешь!

Почти всегда мы сами являемся виновниками нашего несчастья. Я мудро дал себе обет не говорить Одиль ни слова о Франсуа. Почему же по дороге домой, в автомобиле, я не мог удержаться и передал ей весь мой разговор с Ивонной? Я думаю, потому, что заинтересовать Одиль, видеть, что она слушает меня с настороженным вниманием, было тем наслаждением, против которого я не в силах был устоять, а может быть еще и потому, что я тешил себя иллюзией, конечно совершенно безумной, что эта суровая критика навсегда оттолкнет Одиль от Франсуа.

— Так ты говоришь, что он композитор? — спросила Одиль, когда я замолчал.

Я неосторожно разбудил демонов. Уже не в моей власти было снова усыпить их. Весь остаток вечера я должен был рассказывать Одиль все, что знал о Франсуа и о его необычайном образе жизни.

— Любопытно с ним познакомиться. Может быть, ты пригласишь его как-нибудь к нам? — сказала Одиль равнодушным тоном.

— С удовольствием, если мы еще встретимся, но он, кажется, скоро уезжает в Тулон… Он тебе понравился?

— Нет, мне не нравится его манера смотреть на женщин… как будто они прозрачные.

Через две недели мы снова встретились с ним у тети Коры. Я спросил его, бросил ли он флот.

— Нет, — ответил он своим резким, почти дерзким тоном, — я прохожу шестимесячный стаж в гидрографическом управлении.

На этот раз у него был длинный разговор с Одиль. Я еще и сейчас вижу, как они сидят рядом на ковровой оттоманке, немного наклонившись друг к другу и беседуя с большим оживлением.

На обратном пути Одиль была молчалива.

— Ну что, — спросил я ее, — как мой моряк? Что ты о нем скажешь?

— Он интересный, — ответила Одиль и больше до самого дома не произнесла ни слова.

XII

Во все последующие вторники у тети Коры Франсуа и Одиль неизменно уединялись в китайской гостиной, как только вставали из-за стола. Я, конечно, сильно страдал, но притворялся, будто ничего не замечаю. Однако я не мог удержаться, чтобы не говорить о Франсуа с другими женщинами; я надеялся услышать, что они находят его посредственностью, и потом передать их слова Одиль. Но почти все, напротив, восхищались им. Даже рассудительная Елена Тианж, которую Одиль называла Минервой[12], и та сказала мне;

— Но, уверяю вас, он очень привлекателен.

— Да чем же? Я силюсь заинтересоваться тем, что он говорит; мне кажется, что это всегда одно и то же. Он говорит об Индокитае, об «интенсивной жизни» Гогена. В первый раз мне показалось, что он очень оригинален, но потом я догадался, что это просто номер. Раз поглядеть — и довольно…

— Да, может быть. Отчасти вы правы. Но он рассказывает такие прелестные истории! Ведь женщины — это взрослые дети. Они сохраняют вкус к чудесному. И потом, рамки нашей повседневной жизни так ограничены, что нам всегда хочется из них вырваться. Если бы вы знали, как скучно заниматься каждый день хозяйством, кухней, детьми, гостями. Женатый человек — и даже холостой парижанин — составляет тоже одно из колесиков этой домашней и светской машины и не приносит нам ничего нового, ничего свежего, тогда как моряк, подобный Крозану, кажется нам особым существом, выходцем нездешнего мира и этим привлекает к себе.

— Но все-таки… Неужели вы не находите, что от всего поведения Крозана несет самой низкопробной искусственной романтикой? Вы говорите о его историях… Но меня приводят в ужас все эти похождения… кстати сказать, на мой взгляд, вымышленные.

— Какие?

— О! Вы отлично знаете: история с англичанкой из Гонолулу, которая из-за него бросилась в воду, или с русской, которая прислала ему фотографию в рамке из своих волос. Я нахожу, что все это приключения дурного тона.

— Я никогда не слыхала всех этих историй… Кто это вам рассказал? Одиль?

— Да нет же, об этом говорят решительно все. Почему вы думаете, что Одиль? Ну скажите по совести, неужели все это вас не шокирует, не вызывает у вас отвращения?