Вероник Олми - Первая любовь

• Название: Первая любовь
• Автор: Вероник Олми
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02629-2

В день своей серебряной свадьбы Эмилия натыкается на объявление в газете: мужчина, в которого она когда-то была влюблена, просит ее срочно приехать. Эмилия, не раздумывая, мчится к нему в Геную. По дороге она заезжает в город, где прошло ее детство, встречается со старшей дочерью, которая пытается разобраться в причинах внезапного бегства матери. Эмилию терзают противоречивые чувства, но она ясно понимает одно: первая любовь определила всю ее жизнь, и она обязана еще раз с ней встретиться. Пусть даже эта встреча принесет новые страдания.

---

— Праздник начинается, Мимиль!

Кристина пришла за мной, на голове у нее смешной картонный колпачок… Ах да… начался праздник. Она обняла меня за шею и с гордостью улыбнулась. Она улыбалась все время, глядя на небо, на деревья, на кошек, что разлеглись в пустом бассейне, на старушку, уснувшую на лавочке, на журнал "Сделай сам", который валялся у той под ногами. Но шла она медленно, как ходят пожилые женщины, у нее исчезла талия, а кости словно бы сплавились между собой, тело стало единым, словно его сделали из цельного куска твердого дерева. Кристина со мной не говорила, она дышала с трудом, и у нее из горла выходил странный присвист, как и тридцать лет назад, когда она пела под пластинку Майка Бранта. И вдруг я ее поцеловала. Очень крепко поцеловала в щеку. Кристина, по-прежнему задыхаясь и сильно разволновавшись, сказала: "Дурашка!" И больше уже не улыбалась. Она немного наклонила голову, острый колпачок сдвинулся ей на лоб: можно было подумать, что я обнимаю единорога.

"С днем рождения, Мариетта! — с трудом проговорила Кристина, как только мы вошли. — Мы с сестрой сейчас исполним наш номер", — прибавила она и потащила меня к маленькой сцене. Все захлопали, я растерянно огляделась, воспитательница поставила перед нами свистящий микрофон. Кристина сообщила, показав на экран: "Под фонограмму больше не поют, Мимиль, теперь у нас караоке". На нас радостно и удивленно смотрели человек двадцать, подняв сияющие лица к эстраде. Кристина ткнула меня кулаком в бок, что всегда делала весьма чувствительно, и понеслось: я услышала первые такты оркестра, и Кристина тут же запела, невообразимо фальшивя, свою любимую песню "Умоляю", щурясь на экран, по которому бежали слова. Я тут же поспешила на помощь, стараясь петь громче ее, чтобы нам окончательно не рассориться с оркестром, Кристина все тянула на одной ноте, страшно фальшивя на нижних. "Услышь мой голос, а-а-а! Уммоляюю! Спешу к тебе, а-а-а!" Маленький проигрыш оркестра, Кристина бросила на меня растерянный взгляд, но быстро ободрилась и, решив, что мы с ней лучший дуэт века, стала петь громче меня. Слышала она плохо и не понимала, что просто-напросто кричит. Мы продолжали петь, безнадежно отставая от оркестра. "Уммоляюю, в один прекрасный день, а-а, уммоляюю, пусть будет мир другим". Я уже задохнулась и вдруг осознала, что мы не только поем ужасно и отстаем от оркестра, но что Кристина вспоминает сейчас, как пел эту песню Майк Брант, а он ее пел всегда трагически. Он закидывал голову назад или склонял ее набок и, закрыв глаза, делал страдальческое лицо. А когда открывал их, взирая на поклонниц, то как будто бы просыпался и улыбался ангельской улыбкой, и тогда девицы понимали, что любовь, словно Бог, спасла этого охваченного страстью парня, пришедшего к ним из страны надежд. Теперь и Кристина закрыла глаза и откинула голову со страдальческим видом, но при этом она не могла смотреть на экран, а память ее подводила. Я пела: "Новый день на земле принесет нам свет", а она уже: "Услышь мой голос, а-а!" — я это повторяла после нее. А когда она вопила: "Останься со мной!" — я выводила: "Засияет солнце". И поскольку теперь мы пели каноном, Кристина решила совсем отделиться; подражать Майку Бранту, не держа в руках микрофон, и впрямь невозможно; микрофона с проводом не было, и Кристина взяла в руку стационарный, предоставив мне обходиться без него. Желания петь у меня не прибавилось. "Останься со мной!" Мне показалось, что на экране бегут все время одни и те же слова, я сбилась, но какое это имело значение? Разве меня кто-нибудь слушал? Кристина кричала во всю мощь: "В беспредельном мире-е-е!" — и зал смотрел только на нее. Она размахивала свободной рукой точь-в-точь как Майк Брант, чуть закусывала губу, как он, и так же пристукивала ногой. Она враз помолодела. Я достаточно хорошо изучила дурной характер Кристины и не оставила ее исполнять свой номер в одиночку. Сделай я это, она бы страшно на меня кричала, уж я-то знаю, так что мне оставалось поддерживать ее и помогать как могу, и я потихоньку приплясывала около нее, глядя в глаза, как делали Стоун и Шарден. Судя по всему, так и надо было. Кристина крутила шеей, словно хотела освободиться от тугого воротничка, как делал Майк Брант, а я, попадая в тон, в который не попадала Кристина, пела "ла-ла-ла". Когда песня кончилась, она вспомнила, что Майк Брант уходил со сцены, пятясь, и я подхватила Кристину ровно в тот миг, когда ее ноги запутались в проводе микрофона. Я поправила у нее на голове колпачок, мы взялись за руки, и нас приветствовали как двух великих артисток. Я была вся в поту, словно танцевала вокруг Кристины не три минуты, а три часа. Зал устроил овацию, крича: "Браво, Кристина!" — но, слава богу, здешняя публика не знала, что такое "бис", и нас не просили повторить наш номер.

— Ты не слишком хорошо пела, Мимиль, — имела наглость заявить мне Кристина.

— Да что ты! А почему?

— Майк Брант, Мимиль, не пел "солнце".

— Да что ты? А что же он пел, скажи на милость?

— Он пел "со-це". Не забывай, что он был глухонемой.

И Кристина спустилась в зал, приготовившись собирать дань восхищения, на которую имела полное право.

— Не слишком справедливо, правда? — шепнул голос позади меня.

Я обернулась. Мне улыбалась Зоя, гордясь своим сюрпризом. А у меня все смешалось: радость видеть ее, опасение, что слышала наш дуэт, изумление, что она здесь, рядом. Времена и места совместились и перемешались с необыкновенным легкомыслием, не хватало только Дарио и родителей, и тогда бы я точно запуталась, сколько мне лет и где я нахожусь. Я крепко обняла свою доченьку, шепча: "Детка моя, детка, детка" судорожно и ревниво. Она пахла ванилью, и мне хотелось съесть ее, проглотить, навсегда оставить при себе. Я сама удивилась, как крепко ее обняла, удивилась своей очнувшейся любви и тому, как мне ее не хватало, удивилась, что могла обходиться без нее. Зоя не отстранилась от меня, она сразу же стала маленькой девочкой, без возраста и стеснительности, испытывая физическое, почти болезненное желание раствориться, припав ко мне. Наши с ней объятия были, пожалуй, еще неприличнее, чем караоке с Кристиной, но мне было наплевать, что мы стоим на эстраде и все видят, как мы обнимаемся. Но этот наш номер должен был вскоре смениться другим, на экране уже приготовили текст "Солнечного понедельника" и ждали только, когда мы покинем сцену, чтобы начать. Как я поняла, Кристина стала звездой этого праздника.

Мы уехали из "Голубых бабочек". Я решила проститься с Кристиной, когда она счастлива и занята делом, чтобы в памяти осталось ее доброе спокойное лицо. Слишком большая радость тоже может привести к слезам и депрессии. Сильные чувства всегда рядом: нахохотавшись, можно впасть в панику.

Мы с Зоей отправились пройтись по Эксу, не спеша, держась за руки и ничего еще не говоря, подарив себе миг вне времени, когда она была моим ребенком, идущим со мной за руку, и любимой взрослой девушкой, красавицей, на которую оглядываются молодые люди. Она уделила мне немного своего детства, но все вокруг свидетельствовало, что она стала взрослой и может ускользнуть от меня в любую секунду. Рядом с Зоей ко мне вернулась беззаботность моего города, потому что я больше не выискивала в нем следов прошлого, вполне счастливая настоящим.

Даже если объявление Дарио — если только давал его в самом деле Дарио — только для того и послужит, что мы с Зоей за руку прогуляемся по Эксу, мое путешествие не пройдет впустую. Мне стало так хорошо, я была так открыта, беззаботна и бесстрашна, что мне показалось, будто я снова стала маленькой. У меня было так легко на душе, я шла вперед без всякой цели, смотрела на фонтаны, на покрытые мхом камни, на грязные лужи, на голубиный помет с изумлением, словно видела все впервые, я чувствовала их поэзию и нечистоту. Город вырос вокруг источников, которые стали теперь не нужны и превратились просто в украшение, водой из них можно разве что умыться в жаркий летний день.

Я узнала, что Зоя часто приезжает в Экс, и еще острее ощутила эфемерность этой минуты. Мой город жил и без меня, на него смотрела моя дочь, а меня в нем не было. Город принадлежит нам, но с нами вместе он не умирает. О своем ребенке мы говорим — мой ребенок, но что он знает о том, что мы ему дали? Без наших рассказов и фотографий он без труда вообразил бы себе детство, где нас не было бы и в помине.

Я гордо шла по городу рядом с Зоей, но по-прежнему чувствовала, что вторая рука у меня свободна: очень давно я не видела всех своих трех дочек вместе! Столько лет я не ходила по улицам вместе со всеми тремя. Я виделась то с одной, то с другой, то с двумя из них, и это ущемленное материнство причиняло мне несказанную боль. Собрать их дома всех вместе становилось все труднее, и всегда на наших встречах хоть кого-то, да недоставало. Они виделись без меня и тогда звонили мне, чтобы порадовать, аукнуться, как они говорили; их звонки были нарочито жизнерадостными, как поздравления Мариетты с днем рождения. Мне становилось тоскливо, когда я вешала трубку. Я чувствовала себя обездоленной, у меня больше не было цели, и наше с Марком отчуждение становилось еще очевиднее. Нас связало желание иметь детей, потом нас связывали дети, их отсутствие перенесло нас в неведомый для нас мир. Мы оказались с ним с глазу на глаз и говорили о детях, когда нам нечего было сказать друг другу. Наши три дочери связывали нас, без них расстояние между нами все увеличивалось.