Радий Фиш - Джалалиддин Руми

• Название: Джалалиддин Руми
• Автор: Радий Фиш
• Издательство: "Молодая гвардия"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1972

Биографический роман о выдающемся проповеднике и поэте-суфии Джалалиддине Руми (1207-1273).

---

Минул еще год. Поначалу Джалалиддин каждый вечер продолжал беседы с наставником, делился мыслями и настроениями, возникшими в нем за день. Потом беседы стали реже — Сеид оказывался по вечерам занят молитвой или созерцанием. Потом и вовсе прекратились.

Сеид решил, что птенец встал на крыло и своим присутствием наставник может только сковать его полет. Несколько раз заводил он с Джалалиддином речь о своем желании уехать в Кайсери. Но тот не хотел его отпускать. Самая возможность прибегнуть к опыту и мудрости шейха, изложить ему все, что на сердце, дабы уяснить себя самому себе — без зеркала своего лица не увидишь, — вселяла в него уверенность, как сабля на бедре вселяет уверенность в воина, даже если он знает, что ею не придется пользоваться.

Как-то летним жарким днем мюриды, желая угодить старику, посадили его на мула и повезли за город, в прохладу садов. Они выехали из города через восточные ворота Халкабегуш, те самые ворота, через которые семнадцать лет спустя выйдет навстречу монголам Джалалиддин. Дорога вела в Кайсери, вторую столицу державы, и перед мысленным взором Сеида возник образ этого города, называвшегося на официальном языке Дар-уль-Фатх — «Обитель Победы», ибо в нем собиралось перед походом султанское войско. Он задумался о своей жизни в нем и не заметил, как мул, подойдя к обочине, потянулся к зеленой листве кустов. Вдруг мул прыгнул через придорожную канаву. Сеид тяжело упал на бок и потерял сознание.

С трудом мюриды привели его в чувство, усадили на непочтительное животное и довезли до сада султанского военачальника Исфахсаляра. Тут, примерно в половине фарсаха от крепостных стен, они вынуждены были ссадить шейха на землю — каждый шаг мула причинял старику тяжкие страдания.

Оповещенный о несчастье, Джалалиддин примчался в сад. Раскроил ножом мягкий сапог. Нога у старика была сломана. Смазав ее болеутоляющей мазью и приложив травы, он вытянул кость и крепко затянул ее в лубок из дубовой коры.

Сеид перенес всю эту операцию, не поморщившись. Но когда она была закончена, молвил с глубоким упреком:

— Ну и мюрид у меня молодец! Сначала перебил желание шейха, а потом, чтоб тот не мог осуществить его, перебил и ногу!

Краска раскаяния залила лицо Джалалиддина: какое имел он право удерживать наставника, если его сердце тянулось к свободе!

Когда нога у Сеида зажила и он, опираясь на клюку, стал выходить из кельи, Джалалиддин спросил:

— Отчего шейх хочет лишить меня друга и наставника?! Разве плохо ему с нами?

— Два льва в одной пещере не живут, — ответил Сеид. — А друга ты вскоре себе обретешь!

С горьким чувством отпускал старика Джалалиддин, словно знал: больше им не увидеться. Слишком уж слаб был Сеид.

И правда, вскоре из Кайсери пришла горькая весть: Сеид Бурханаддин Тайновидец из мира бренного перекочевал в мир вечный.

В тот же день Джалалиддин отправился в Кайсери, взяв с собой лишь золотых дел мастера Саляхаддина, который вместе с ним проходил у покойного искус тариката и был любимым мюридом Сеида.

«От моего шейха Султана Улемов, — говорил Сеид, — я получил в дар два бесценных сокровища — красноречие и вдохновение. Красноречие я даровал Джалалиддину, ибо вдохновения у него и без того было в достатке, а вдохновение — Саляхаддину, который был его лишен».

Теперь, когда не было на свете ни Гаухер, ни Султана Улемов и не стало Сеида, тридцатитрехлетний Джалалиддин с сединой, рано появившейся в бороде, почувствовал себя круглым сиротой в этом мире, ребенком, заблудившимся на жизненном базаре.

Надвигалась зима. Горные перевалы закрылись. Путь предстоял кружной, нелегкий. И чтобы не сгореть на этом пути, подобно свече на ветру, он нуждался в Саляхаддине, в его спокойствии и невозмутимости.

Странную пару являли собой два всадника, ехавшие по опустелой конийской равнине навстречу злым порывам ветра пополам с дождем. Худой, с горящим, устремленным в себя взором Джалалиддин в теплом халате, высокой лиловой чалме с развевающимся, как траурный стяг, концом. И величественный пятидесятилетний Саляхаддин в черном стеганом кафтане. С окладистой седой бородой. Прямой, непоколебимый — мнилось, дождевые капли отскакивают от него, как от стены, — невозмутимо глядевший из-под седых клочковатых бровей по-детски ясными глазами.

К кому они спешили? Ведь их наставник Сеид Тайновидец уже был засыпан землей?

–

Под вечер показалась деревня, прилепившаяся к подошвам предгорных холмов. Кубики домов, казалось, скатились со склонов. Каждый — словно крохотная крепость, глядящая внутрь себя, повернувшаяся к миру рыжими саманными стенами и дувалами. Слева блеснуло озеро, плоское, точно лужа, с заросшими камышом берегами. В тростнике, покачивая саблями клювов, важно разгуливали белые цапли. Вокруг деревни расстилались виноградники, арбузные бахчи с пожухлыми плетями ботвы, редкие рощицы олив.

То была деревня Кямил, где родился золотых дел мастер Саляхаддин. Здесь он вместе с отцом ловил на продажу озерную рыбу, вязал сети. Отсюда после смерти отца, вступив в братство ахи, ушел в город подмастерьем. Давно это было.

Вдыхая сладковатый запах лепешек, жарившихся на оливковом масле, кизяка и влажной шерсти, под лай редких собак они проехали сквозь деревню и, когда над холмами засветилась вечерняя пастушеская звезда, остановились у ворот обители шейха ахи, к которой была приписана деревня.

При их появлении ворота распахнулись — видно, здесь ждали их прибытия. Два послушника с поклоном помогли им спешиться и проводили на гостевую половину. Внутренний двор был перегорожен стенами, делившими обитель на несколько двориков разной величины. Речка, сбегавшая с гор, протекала по всем дворам и сквозь пробоину в стене, прикрытую решеткой, так же, как входила в обитель, устремляла свой бег дальше, к озерным камышам.

Саляхаддину обитель эта была хорошо знакома: здесь некогда шейх ахи посвятил его в братство.

Когда они умылись с дороги и привели себя в порядок, послушник проводил их в трапезную. Старая стряпуха-арабка, грузная, расплывшаяся, узнав Саляхаддина, метнула на него огненный взор и поставила перед ними плошки с тарханой — тюркской похлебкой из простокваши с мукой и кучку лепешек.

Лишь когда гости отдохнули с дороги и насытились, их пригласили к шейху.

Миновав дворик с водоемом, над которым росла раскидистая чинара — видно, здесь шейх ахи размышлял и принимал гостей в хорошую погоду, — сопровождавший их послушник остановился у дверей, пропуская прибывших вперед. Они сняли сапоги, мягко ступая кожаными чулками, перешагнули порог. Поклонились, сложив на груди руки.

Шейх ахи, который некогда посвятил Саляхаддина в братство, давным-давно опочил. Но новый так походил на него, что золотых дел мастеру показалось: годы потекли вспять. В джуббе, но не черном, как у улемов Коньи, а зеленом, отороченном собольим мехом, сидел он на шкуре ангорской козы, скрестив ноги. Огладив бороду, пригласил их сесть и первым делом выразил им свое соболезнование.

— Вслед за умершим не уйдешь! Мир смертен! Дай бог нам терпения!

О кончине их наставника Сеида Тайновидца здесь было давно известно: в братстве ахи служба осведомления была поставлена не хуже, чем у султана.

Послушник, беззвучно ступая, принес серебряные чаши и кувшин с айвовым шербетом.

— Прошу! — предложил шейх, беря свою чашу. И, подождав, пока послушник выйдет, сказал: — Сегодня вечером мы принимаем в братство одного крестьянина. Прошу нам оказать честь своим присутствием!

— Неужто в братство теперь посвящают и крестьян? — как можно мягче, чтоб шейх не принял его слова в осуждение, осведомился Саляхаддин.

Но шейх только улыбнулся,

— Он такой же крестьянин, каким были некогда и вы, достопочтенный мастер. Возделывает наши арбузные бахчи да ходит на рыбную ловитву, а зимою вяжет сети.

Шейху все было ведомо.

Джалалиддину не хотелось этой ночью быть среди людей, но отказать шейху, который приютил их на ночь в своей обители и оказал своим приглашением великую честь, было невозможно.

Когда они вышли во двор, все были уже в сборе. Освещенные пляшущим пламенем углей в широких чашах, политых горючей земной смолой, братья ахи сидели полукругом вдоль стен, выставив правое колено. У дверей, ведущих во двор, скрестив руки на плечах, застыли два глашатая. Шейх поднялся на помост, усадил гостей по обе стороны от себя и дал знак. Глашатаи подбежали к старшему ахи, один — с чашей воды, другой — с кожаной коробочкой для соли. Тот бросил соль в воду, поднял чашу.

— Мир вам, идущим путем правды! Мир вам, опоясанным поясом ахи!

— Мир всем вам! — откликнулся шейх.

— Слава душам постигших и праведных, слава тем, кто был и ушел, тем, кто придет и будет!

Старший ахи, начав с шейха, обнес всех по очереди чашей соленой воды. Каждый, принимая чашу двумя руками, пригубливал ее. Когда она вернулась к старшему, он вручил ее глашатаю и вышел на середину.