Томейдж Пауэлл - Цветы на могиле

• Название: Цветы на могиле
• Автор: Томейдж Пауэлл
• Жанр: Детектив

---

Томейдж Пауэлл Цветы на могиле

В гостиничном номере мне было ужасно одиноко, а составление отчета оказалось слишком занудным делом. Я отодвинулся от заваленного бумагами стола и закурил сигарету, мельком увидев свое отражение в зеркале туалетного столика. Эдакий господин Никто. Или Кто-Угодно. Пять футов одиннадцать дюймов росту, сто семьдесят фунтов. На морщинистом лбу — прядь черных волос. Прищуренные глаза, сероватая от усталости небритая физиономия. Я вздохнул и подписал отчет: Стив Гриффин. Встал, потянулся и только теперь увидел, что за окном темно, и услышал, как в брюхе урчит от голода. Сунув бумаги в прислоненный к столу портфель, я решил освежиться и направился в душевую кабинку.

Но не дошел до нее. Зазвонил телефон.

— Мистер Гриффин? Вам звонят по межгороду. Минуточку, соединяю… Говорите, пожалуйста.

Связь была плохая, голос звучал еле слышно.

— Морин! — гаркнул я. — Какой сюрприз! Погоди секундочку, я сейчас скажу телефонистке, что связь…

Морин откашлялась. Нас разделяла добрая сотня миль.

— Связь в порядке, — окрепшим голосом проговорила она.

Я стиснул телефонную трубку.

— Что-нибудь случилось? Пенни? Пенни здорова?

— Она смотрит телевизор. С ней все в порядке. Но… но она ещё не знает…

— Чего не знает?

— Стив, тебе надо немедленно вернуться домой! — Голос Морин сорвался на визг. Затем на миг наступила тишина, и вскоре Морин негромко и совершенно спокойно проговорила: — Какой-то человек хочет меня убить. Сегодня днем было уже второе покушение. В первый раз это могла быть и случайность, но теперь я уже не верю… Таких совпадений не бывает!

Я тяжело опустился на стул. Далекий голос продолжал умолять меня поскорее вернуться домой. Первое покушение, — сбивчиво рассказывала Морин, — было двумя днями раньше. И вот — та же машина. Морин ездила в загородный питомник за саженцами, и вдруг на перекресток вылетел здоровенный автомобиль. Заслышав визг покрышек, Морин изловчилась отскочить прочь и каким-то чудом не угодила под колеса. А сегодня, когда она вышла из гастронома с покупками и ступила на мостовую, её снова попытались задавить. Та же самая машина. Громадная. Зеленая. Очень похожая на нашу собственную.

— Господи, Морин! Но с какой стати…

— С какой стати? — переспросила она и вдруг разревелась. Это было совершенно не в её духе: Морин никогда не плакала. И не сочла бы покушение на свою жизнь достаточным поводом для слез. — Я все расскажу, когда ты вернешься, Стив.

Я задумчиво нахмурил брови.

— Хорошо, я выезжаю. А ты вызови полицию и сиди дома.

— Приезжай, Стив, тогда и вызовем.

Сотня миль в темноте, под накрапывающим дождем. Я ехал на машине, принадлежавшей отделу сбыта. Она была слишком легкой и плохо держала дорогу.

Чувства голода как не бывало. В голове прокручивался недавний телефонный разговор. Кто-то покушается на жизнь Морин, но она хочет видеть меня дома, во плоти, чтобы поведать мне обо всем лично и вызвать полицию, когда я буду рядом.

Это казалось какой-то фантасмагорией, сказкой. Как наша с ней первая встреча. Мы познакомились в Германии в последние дни войны. Морин была в труппе Национального театра. Когда над головой показался немецкий самолет один из немногих спятивших от злости и отчаяния стервятников, которые ещё оставались у Люфтваффе, — мы с ней очутились в одной и той же траншее. Там было полно грязи, но я прижал Морин к земле, а сам распластался на её спине. Завыли сирены, загавкали зенитки. Тело женщины было сковано страхом, но она не дрожала. Спустя несколько секунд самолет благополучно смылся, и люди на земле снова зашевелились.

Все, кроме меня. Я вдруг услышал голос Морин:

— Кровь, — пробормотала она и позеленела. А в следующий миг, отчаянно дрыгая ногами, выбралась из окопа и вскоре вернулась в сопровождении двоих парней с носилками. Меня извлекли из канавы и трусцой потащили к санитарной машине. Морин бежала рядом, маленькая, запыхавшаяся, с короткими кудрявыми белокурыми волосами, которые топорщились на ветру. Когда носилки задвигали в машину, Морин с виноватым видом склонилась ко мне.

— Я навещу тебя в госпитале, солдатик.

— Буду вне себя от радости, — процедил я сквозь стиснутые зубы. Шок уже начал проходить, и боль взяла меня в оборот.

Рана была неопасная, но мне разорвало мышцу на спине, и заживала она медленно. Морин трижды навещала меня, пока их куда-то не перевели. Я пообещал разыскать её, когда вернусь в Штаты, и сдержал слово.

Какое-то время мы просто дружили: ни у Морин, ни у меня не было близкой родни, и мы оба чувствовали себя одиноко. После тех зрелищ, которых мы вволю насмотрелись за океаном, в нас что-то надломилось, мы стали другими, нам чего-то все время не хватало. И вскоре мы решили, что не хватает нам друг друга. Как-то после вечеринки, когда нам не хотелось разбредаться по домам, мы всю ночь в весьма приподнятом настроении катались на машине, а наутро поженились.

Брак наш не был идеальным, но мы старались, как могли, и дело, в общем и целом, спорилось. Мы не были влюблены друг в друга в традиционном смысле этого слова, но нас многое связывало. А поскольку мы не подходили друг к дружке с меркой эдакого романтического идеала, то могли позволить себе добрые приятельские отношения и полное взаимопонимание. На маленькие несовершенства мы попросту не обращали внимания и не испытывали из-за них ни обид, ни раздражения.

Нашей дочурке Пенни теперь пять лет. У неё маленькое личико, белокурые кудряшки и ровные белые зубки. Ее рождение ещё больше укрепило наш союз.

Все это звучит весьма тоскливо, но, боюсь, я создал у вас неверное впечатление. Мы ходим в гости и принимаем гостей, у нас уйма друзей. Морин — женщина умная и веселая. Хотя у неё и есть один мелкий изъян лютая ненависть к мелочам, — который дает о себе знать всякий раз, когда Морин хлопочет по хозяйству. Есть у неё и крупный недостаток (если на свете найдется беспристрастный судья). Он заключается в том, что Морин жизнь не мила, если никто не обращает на неё внимания.

Она не жеманна и не кокетлива, но если уж входит в комнату, будьте любезны тотчас же заметить её и отдать должное. Что это — актерская душа? Возможно. Хотя я склонен думать, что таким образом Морин борется с глубоко укоренившимся в её натуре чувством неуверенности.

Мимо промелькнули первые фонарные столбы на городской окраине, движение сделалось более оживленным. Вцепившись в руль так, что у меня заболели пальцы, и с ловкостью заправского таксиста лавируя в потоке машин, я пересек город и свернул в наш жилой район, который называется Мид-Парк.

Наступила полночь, дождь полил сильнее. Кое-где в новеньких уютных домах, обрамленных зелеными лужайками, светились окна. Я свернул на бульвар Таррант. Наш дом стоял в середине квартала. В гостиной горел свет, под навесом стояла наша машина. Я остановил служебную легковушку позади зеленого седана и, откинувшись на спинку сиденья, несколько секунд разглядывал машину и освещенные окна дома. Потом вылез, поднял воротник дождевика и бегом пересек лужайку. Парадная дверь была не заперта. Я распахнул её, почти уверенный, что увижу Морин, которая, как обычно, поднимется из кресла мне навстречу. Но в гостиной никого не было.

— Морин! — позвал я.

Тишина начала оживать. Казалось, пустому дому больно и обидно, что его бросили безо всякого присмотра. Я быстро обыскал первый этаж, потом взлетел наверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки разом. Сердце мое бешено колотилось. В спальне тоже никого не было. Тогда я ринулся в комнату дочери. Мне не удалось сразу открыть дверь: я слишком ослаб. Пришлось подождать несколько секунд, собираясь с силами и прислушиваясь к своему громкому дыханию. Наконец я сумел повернуть дверную ручку и зажечь свет.

Пенни мирно спала в своей кроватке, обхватив одной рукой исполинскую плюшевую панду. Она заворочалась, вздохнула и принялась сладко посапывать.

Вытирая руки и лицо, я снова спустился вниз. Когда я вошел в гостиную, носовой платок можно было выжимать.

Сейчас главное — не расклеиться и попытаться что-нибудь придумать. Я закурил сигарету и заставил себя успокоиться. Бросая в пепельницу спичку, я вдруг заметил окурок и взял его. Он был ещё мягкий и влажный: сигарету загасили совсем недавно. На окурке не было губной помады, значит, курила не Морин. Наверное, какой-то мужчина.

Я удержался и не раскрыл рта, но мысленно позвал Морин по имени. А мгновение спустя очутился у парадной двери и ощутил прикосновение мокрой мглы к лицу. Морин могла просто куда-то выйти. Едва ли в такую ночь она отправится в дальний путь, не взяв машину и оставив Пенни одну в доме.

Во всех соседних особняках было темно, и я закрыл дверь. Как и большинство простых людей, я не очень люблю обращаться в полицию. Но тут мне вспомнился глухой и еле слышный голос Морин в телефонной трубке.