Олег Химаныч - Кузькина мать Никиты и другие атомные циклоны Арктики

• Название: Кузькина мать Никиты и другие атомные циклоны Арктики
• Автор: Олег Химаныч
• Издательство: ЗАО «Партнер НП»
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-90362-502-4

Четвертая книга морского историка, члена Союза писателей России Олега Химаныча рассказывает о создании в Арктике Новоземельского полигона, где испытывалось первое советское атомное оружие. Автор исследует события с начала 50-х XX века, когда США и Советский Союз были ввергнуты в гонку ядерных вооружений, и отслеживает их до 1963 года, когда вступил в силу запрет на испытания атомного оружия на земле, в воздухе, под водой и в космосе.

В основе повествования — исторические документы, которые подкрепляются свидетельствами непосредственных участников испытаний и очевидцев.

В книге сделан акцент на те моменты, которые прежде по разным причинам широко не освещались в литературе и периодической печати. Строго следуя фактической основе, автор излагает историю свободным живым языком, предлагает свою канву событий и не вмешивается в повествование других рассказчиков. Книга рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг читателей, которым интересна история Арктики прошлого века.

---

— Моя задача — полностью подготовить машину к полету. Тем и занимался. Порядок такой: сначала работают радисты и электрики, отдельно — вооруженцы, я последним готовлю самолет — осматриваю, проверяю, прогоняю двигатель на всех режимах, и после меня к машине уже никто не подходит. В экипаже Ил-28 — трое: летчик, штурман и стрелок-радист. По готовности самолет сдаю им. Летчик и штурман садятся, я у каждого из катапульты, прикрепленной к креслу, вынимаю чеку, им показываю — значит, можно взлетать.

Я обслуживал флагманский самолет — командир нашего полка Славичев на нем летал. Сейчас мой «Ил», между прочим, на постаменте в Лахте установлен — как память о том, с чего на Севере советская реактивная авиация начиналась.

Летали тогда много — и на бомбометания, и учебные торпеды бросали в морских полигонах, а для армейцев-зенитчиков таскали на тросах мишени. Ил-28 — сама по себе машина надежная, да и мы, техники, внимательно за ними смотрели — неполадок не было, и когда под Архангельском служил, и когда на Новой Земле.

По спецназначению

Так вот, о Новой Земле То, что там атомные бомбы испытывают, за границей, конечно, знали. Это ведь только для нас была полная секретность, а для Америки и Европы тайны никакой. Знали они и как взрыв готовится, и когда он примерно будет — сразу же у берегов «рыбаки» под финскими, шведскими, прочими флагами появлялись, а то и вообще без опознавательных знаков. И самолеты их тоже летали. ПВО на Новой Земле, мне кажется, появилась в 1958-м, были уже истребители МиГ-15, Миг-17. Аэродром в Рогачево, конечно, построили раньше, и наши лахтинские самолеты, в основном транспортные — Ли-2, Ил-14, когда нужда была, туда летали, а позже на острова и звено Ил-28 перебросили. В общем, собралось там из Лахты смешанное соединение, вот с ним я и оказался на Новой Земле. Если точно, мое место службы называлось — авиационный отряд 504-й отдельной смешанной эскадрильи специального назначения войсковой части 77510. Позднее названия менялись: 278-я отдельная испытательная эскадрилья специального назначения 10-й авиагруппы, 918-й испытательный авиаполк специального назначения 12-й авиагруппы, 218-й испытательный авиаполк специального назначения 379-й смешанной авиадивизии. В общем, везде присутствовало упоминание про «специальное назначение».

Каким запомнилось Рогачево? Если вдоль взлетной полосы смотреть, слева — поселок. Здания все одноэтажные, большинство — барачного типа, клуб маленький, столовая… Справа — аэродромные хозучастки, а дальше — почти все голое. В конце рулежки — сопка, метров 350–400 высотой, на сопке — локатор. Что еще? В сторону Белушки — дорога.

«Последний день Помпеи»

Какой он, ядерный взрыв? Четыре раза при мне бомбы рвали, но мы же далеко от боевого поля — в Рогачево, и я лишь однажды взрыв видел, в 57-м, когда сбросили водородную бомбу.

К нему готовились, конечно, но не знали, какие будут последствия. В Рогачево перед взрывом всех людей вывели из помещений, окна в домах настежь пооткрывали. Мы, техники, на аэродроме были, ждали из полета своих. Когда пошел обратный отсчет, мы уже по команде залегли.

Помните картину «Последний день Помпеи» — какое там небо Брюллов написал? Вот и здесь такая розовая, путанная с темным аура в небе висела. И еще, как при грозе, сполохи. Километров 300, говорят, от эпицентра было, а видно! И так тревожно, жутко, даже сердце щемило! Мы уж с земли поднялись, встали, выпрямились, а ударная волна только тогда и дошла! Туда-сюда нас качнула. Это какая мощь!

Когда мы перелетели с материка в Рогачево, нам о ядер- ном оружии никто и ничего не говорил. Позже прочли лекцию, и уже тогда объявили про испытание бомбы. Как там летчикам сформулировали полетное задание, не скажу — не знаю. Точно знаю — самолетов было три, все — наши, лахтинские Ил-28. Каждому экипажу расписали эшелон — верхний, средний, нижний. От летчиков — требовалось влететь в атомный «гриб», точнее — в облако, которое образуется после взрыва, забрать пробы воздуха и тут же вернуться на аэродром, на стоянку. А там уже начиналась наша работа.

На самолетах имелись специальные воздухозаборники, которые устанавливались вместо стартовых ускорителей на оба борта фюзеляжа. В заборниках — материал вроде ватина — радиоактивная проба на нем оседала. Вот как самолет подкатывается к стоянке, мы, техники, и еще двое ученых из НИИ уже наготове — перегружаем этот самый ватин в специальные контейнеры. Контейнеры по форме и объему похожи на двухпудовую гирю, герметичные, сверху — крышка с рым-болтом, и очень они тяжелые, думаю — свинцовые. Свинец против радиации самый стойкий.

Дозиметристы для контроля замеры делали. Сначала замеряли самолет, потом — самих летчиков. Сделают им замер, и они — срочно мыться! Для мытья недалеко разбили три палатки — что-то вроде походной бани или дезактивационного пункта. Они помоются и снова на замер. Если прибор много выдает, снова — мыться. И так, бывало, несколько раз.

Для нас, техников, меры предосторожности такие… Работали мы в химкоплектах, противогазах. У тех ученых из НИИ перчатки были особенные, напыленные свинцом, а у нас таких не было — обычные перчатки.

Перегружали быстро. Но все равно нас подгоняли. Вот грузим, а дозиметристы нервничают: «23 рентгена! Давайте быстрее!» Мы — быстрее. Дозиметристы снова глядят на прибор: «Еще быстрее!»

Место перегрузки мы закрывали самолетными чехлами — чтобы «грязь» ветром не разносило. А на Новой Земле штиль — большая редкость, и дует всегда. Поэтому чехлы не всякий раз и помогали. Однажды сквозняком маленький лепесточек того самого «ватина» оторвало, он полетел. Только и чиркнул по маске моего противогаза, а дозиметрист померил, сказал — 700 тысяч единиц распада!

После перегрузки мы, техники, тоже помывку проходили. Случалось, и по нескольку раз. Нижнее белье — долой! Новое приготовлено, а старое уже не надевали. Но все равно радиоактивной «грязи» все нахватали с избытком. Рентгены больше всех, думаю, навредили летчикам — радиация самолет насквозь прошивает. Чем от нее защититься?! Это свинец радиацию гасит, а какой на самолете может быть свинец?! Он тяжелый. На самолете — алюминий. Если есть броня, так ее немного — чтобы уберечь пилота от пуль истребителя или зенитных осколков.

Что может странным показаться, но разговоров о последствиях никто не заводил. Только однажды ко мне летчик подошел с вопросом. Наверное, полагал, что я к дозиметристами ближе и потому больше знаю:

— Саша, это опасно?

Я ему, как есть:

— Опасно.

— Я так и знал — тихо, спокойно так сказал.

И все!

Радиацию не отмоешь

Что еще важно. После испытаний на Новой Земле, наши самолеты обследовались и дорабатывались на заводе № 30 КБ Илюшина. Для этого мы свои «Илы» с Севера перегоняли в Москву. Думаю, специалисты колдовали над тем, как экипаж от радиации защитить. Признаться, и меня тоже мысль донимала, ведь в полете летчики дышат, по сути, тем же воздухом, что и за бортом, и если им сквозь радиоактивное облако лететь, нужно, чтобы воздух подавался чистый, например, из баллонов, через кислородную маску.

В 1958-м тройку наших «новоземельских» Ил-28 заменили новыми машинами. Со старых радиацию уже ничем смыть не могли. За новыми самолетами я в числе прочих в командировку летал, в Крым. Когда на подмосковном заводе Илюшина и в НИИ города Жуковский бывал, случилось видеть генерал-лейтенанта Лемешко и разговаривать с вице- адмиралом Вощининым, случайно, конечно (А.Н. Вощинин и П.Н. Лемешко — заместители начальника 6-го управления ВМФ в период 1954–1969 гг. — Прим. О.Х). Вице-адмирал — чин высокий, а я — младший офицер, и все у нас было не по команде, конечно, а в неформальной обстановке. Он меня расспрашивал о Новой Земле, и говорил, мол, Родина вас не забудет.

Что-то плохо вспоминает нас Родина. Это ведь чудо, что я выжил. И чудом, можно сказать, демобилизовался — в 27 лет! Неладное со здоровьем началось у меня в 1958-м. С тех пор и болею кучей болезней, и без конца. Не мог я уже по воинской специальности работать — боли мучили, слабость, голова кружилась — на стремянке едва держался. Ну какой из меня работник? А куда со службы уйдешь? По закону, должен еще трубить и трубить. Первое время никто и слышать не хотел о моей демобилизации. Даже среди военных о радиации тогда толком мало что знали, хотя и догадывались, как она людей губит. Указаний насчет увольнения пострадавших от лучевой болезни — никаких! Как тут быть?! Все же вошли в мое положение — уволили в запас, якобы по сокращению штатов. По приказу Главкома ВМФ с 31 марта 1961 года я на «гражданке».

Командиров у нашей новоземельской эскадрильи было несколько, и менялись они чуть ли не каждый год — капитан Трушин, майор Шиндялов, подполковник Тур. Сослуживцев своих, из первых экипажей Ил-28, я в лицо еще помню, а по фамилиям далеко не всех. Летчика Юру Галяна, штурмана Женю Сахарова, техника Колю Норкина вспоминаю.