Олег Химаныч - Кузькина мать Никиты и другие атомные циклоны Арктики

• Название: Кузькина мать Никиты и другие атомные циклоны Арктики
• Автор: Олег Химаныч
• Издательство: ЗАО «Партнер НП»
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-90362-502-4

Четвертая книга морского историка, члена Союза писателей России Олега Химаныча рассказывает о создании в Арктике Новоземельского полигона, где испытывалось первое советское атомное оружие. Автор исследует события с начала 50-х XX века, когда США и Советский Союз были ввергнуты в гонку ядерных вооружений, и отслеживает их до 1963 года, когда вступил в силу запрет на испытания атомного оружия на земле, в воздухе, под водой и в космосе.

В основе повествования — исторические документы, которые подкрепляются свидетельствами непосредственных участников испытаний и очевидцев.

В книге сделан акцент на те моменты, которые прежде по разным причинам широко не освещались в литературе и периодической печати. Строго следуя фактической основе, автор излагает историю свободным живым языком, предлагает свою канву событий и не вмешивается в повествование других рассказчиков. Книга рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг читателей, которым интересна история Арктики прошлого века.

---

Кауров и его товарищи прибыли на КПР, там присутствовал геофизик академик РАН Ю.А. Израэль. Именно Юрий Антониевич первым оценил обстановку: «Авария! Выброс из штольни А-9». Следующие секунды Кауров описывает так:

— Я увидел, как над склоном горы поднималось газово-аэрозольное облако мышиного цвета. Достигнув высоты 100–150 метров, оно начало медленно перемещаться по долине реки в сторону КПР и в район нахождения малого десантного корабля (МДК), который ждал испытателей для их эвакуации на теплоход. Цырков объявил срочную эвакуацию. Единственным средством ее был тот самый корабль, а в его сторону уже перемещалось серое радиоактивное облако

Получив команду о срочной эвакуации, электрики заглушили двигатели передвижных электростанций. Поэтому отключилась и громкоговорящая связь. Это привело к потере военными управляемости, началось беспорядочное движение людей с высоты к малому десантному кораблю. Хотя картина с бегущими людьми и движущимися машинами напоминала панику, тем не менее через 15 минут на борту МДК оказались практически все испытатели. Облако уже приблизилось к месту швартовки, запахло сероводородом, уровни радиации начали быстро расти.

Когда я передал указание Цыркова адмиралу Стешенко о необходимости немедленно отойти, тот показал рукой в сторону высоты, а там бегало около десятка полураздетых людей, отрезанных от берега слоем серого радиоактивного тумана. Я предложил снять этих людей, прорвавшись к ним на ГТТ, и отвезти их в безопасный район тундры. Адмирал дал добро.

В гот момент уровень радиации составлял уже около 50 рентген в час. Нам необходимо было пересечь полосу радиоактивного смога. Теперь все зависело от водителя ГТТ Николая Кобелева. И Коля не подвел. Полосу мы пересекли примерно за 10 минут Дозиметристы матросы Володя Смирнов и Миша Гельдт постоянно докладывали об уровне радиации: 100 150 250 рентген в час, а дальше приборы вообще зашкалило. Вскоре мы выскочили из полосы смога и, к неописуемой радости забытых и перепуганных людей, поднялись на высоту. Оказалось, что в момент объявления эвакуации они мылись в палатке санитарной обработки и команд не слышали. Обстановка на высоте была относительно нормальная, попахивало сероводородом, но уровни радиации составляли несколько миллирентген в час. И все же оставаться здесь на ночь было опасно. На КПР мы забрали запасенные для руководителей деликатесы и термосы с кофе и чаем, а из моего сейфа — канистру со спиртом, так сказать, подготовились к длительному пребыванию в тундре.

На высоте 132 мы пробыли около получаса. Все это время я с тревогой наблюдал за событиями в Маточкином Шаре. Отойдя от берега, малый десантный корабль не смог оторваться от радиоактивного облака, как минимум 40 минут находился в нем, и лишь на траверзе реки Чиракина вышел из облака. По рассказам участников, некоторые руководители, поднявшись па борт теплохода, начали стягивать с себя меховые полушубки, унты, шапки, другие веши и бросать их в воду. Их примеру последовали и другие. Дело запахло паникой, и это не могло затем не сказаться на психическом состоянии и здоровье.

На высоте 132 причин для паники не было. Николай Кобелев запустил еще один оставленный ГТТ, и мы уже на двух машинах начали двигаться по берегу пролива в сторону мыса Столбового. С момента аварии над кораблями и по пути нашего движения в воздухе на высоте 150–300 метров барражировал самолет-лаборатория Ил-14. Пролетая над нами, самолет покачал крыльями, а мы выпустили зеленую ракету, дав знать, что у нас все в порядке.

Примерно через 3 часа мы добрались до живописного места, где когда-то зимовал известный художник А. Борисов. Невдалеке от развалин его избы нас поджидал вертолет Ми-8. Его пилот сообщил, что в Белушьей губе очень обеспокоены аварией и даже готовят госпиталь для приема большого числа облученных.

Испытателей, снятых с высоты 132, мы отправили в Белушью губу на вертолете, а сами вскарабкались на мыс Столбовой. Там размещалась артиллерийская батарея. Ее командир передал мне светограмму с борта «Буковины» от адмирала Стешенко: «Остались ли люди на высоте 132?» Я доложил, что все люди сняты и отправлены вертолетом. После этого теплоход, который находился в прямой видимости, начал двигаться в сторону Белушьей губы

На следующие сутки мы выехали, чтобы оценить обстановку в районе штолен. Она, к нашему удивлению, оказалась нормальной. Приборы продолжали регистрировать уровни радиации и параметры газовой среды внутри штолен, на горе и в поселке. Мы осмотрели место прорыва радиоактивности. Им оказалась трещина шириной около двух метров и протяженностью до 10 метров. По-видимому, это был геологический разлом, залеченный глинкой трения, которую давлением газов выбросило в атмосферу. Из трещины выходил теплый газ. Уровень радиации был около одного рентгена в час.

Из «мертвой зоны»

Еще одно описание новоземельской драмы 14 октября 1969 года мы находим у Николая Евлампиевича Точилова — капитана пассажирского теплохода «Буковина». Это судно Северного морского пароходства во время испытаний в основном использовалось как плавучая гостиница. Рассказ архангельского капитана впервые был опубликован в № 6 журнала «Гражданин России» за 1993 год. Его мы приводим в той же редакции

— В начале сентября 1969 года меня отозвали из отпуска и направили на теплоход «Буковина». Прежний экипаж судна был списан на берег и заменен моряками заграничного плавания. Теплоход передавался в аренду командованию в/ч 77510.

После укомплектования экипажа мы получили необходимое снабжение, приняли пассажиров — старших офицеров, около 250 человек, и вышли назначением — губа Белушья, в так называемый район 4040.

Долго стояли у причала губы Белушья. По слухам, ждали погодных условий для испытаний. Экипажу сообщение с берегом запрещалось. Исключение сделали для директора судового ресторана. Наконец, теплоход перешел в пролив Маточкин Шар. Здесь для высадки пассажиров мы подошли к понтонному причалу, а затем отошли на рейд и стали на якорь примерно в миле от изгиба пролива, носом на восток.

Погода была благоприятной, почти безветрие, малооблачно, видимость хорошая. Утром, за два часа до взрыва меня предупредили, что в 10 часов произведут испытание ядерного устройства. Мне предложили к указанному времени удалить людей с наружных палуб в помещения. Радиорубку «Буковины» заняли военные. В ходовой и штурманской теплохода появились офицеры. Двигатель судна, спасательные и противопожарные средства — все находилось в полной готовности, индивидуальные средства защиты — на штатных местах.

Взрыв я ощутил как толчок под днище судна. Когда поднялся на мостик, офицеры и наши вахтенные, все они сосредоточенно смотрели на берег перед поворотом пролива. Меня интересовало место, где бы мог произойти взрыв, и я стал внимательно осматривать северную сторону пролива. Заметил извилистую полоску, которая постепенно спускалась по скалам вниз. Я обратил на это внимание одного из офицеров, но ответа не получил. Когда же «полоска» коснулась поверхности воды, от нее стал подниматься туман, который затем распространялся и постепенно закрыл пролив, в том числе и рейд со стоящими судами.

Видимость ухудшилась до 10–15 метров. Ходовая рубка и другие помещения теплохода заполнились запахами сероводорода. У судового дозиметрического устройства находились военные. На мой запрос о радиационном фоне последовал их ответ: в пределах нормы. Вскоре на мостик поднялись адмиралы с респираторами на лицах. Позже появился и человек в гражданском костюме. Он посмотрел на них, ясно давая понять нелепость всего этого маскарада. Респираторы «сползли» с лиц адмиралов. Человек в гражданском повернулся и ушел с мостика. За ним последовали и адмиралы, но один из них вскоре вернулся и дал мне указание — выбрать якорь и следовать в море. Но у военных отсутствовала связь и с берегом, и с другими кораблями, которые стояли в «мертвой зоне» нашей локационной станции, и потому я ответил: сняться с якоря не могу — мешают корабли. Адмирал был явно раздражен. Кроме того, тут же последовал доклад дежурного офицера, что на борту все еще нет подрывников, связи с ними тоже нет, и никто не знает, где они находятся.

На бак отправили боцмана и старпома, а меня в это время позвали вниз. Здесь полковник береговой службы попросил меня организовать застолье в салоне моей каюты. Я вызвал директора ресторана, и полковник заказал ей все необходимое. Тут же в каюту зашел старший лейтенант и доложил полковнику о том, что шведская станция сообщила о взрыве в районе Новой Земли, его мощности, а также назвала должности и фамилии руководителей, в том числе и мою…

Не дослушав до конца, я поднялся на мостик, где вахтенный штурман доложил мне — цели вышли из «мертвой зоны» локатора и удаляются в сторону моря. Тогда мы тоже выбрали якорь, развернулись носом на выход и стали ждать подрывников. Примерно минут через сорок после взрыва к борту «Буковины» подвели баржу с подрывниками, которые на ходу сбрасывали свою одежду в воду залива. Забегая вперед, скажу — часть их одежды затем осталась и на палубе нашего теплохода, и ее сбросили в воду позднее. По приказу адмирала швартовы баржи обрубили, и мне скомандовали: полным ходом следовать в море.