Ричард Гуинн - Цвет убегающей собаки

• Название: Цвет убегающей собаки
• Автор: Ричард Гуинн
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-039631-3, 978-5-9713-5820-6, 978-5-9762-2745-3

Барселона.

Город, история которого прославлена великими художниками и легендарными чернокнижниками, гениальными зодчими и знаменитыми алхимиками.

Любимый богемой город, где музыкант и переводчик Лукас намерен обрести покой и удачу.

Однако встреча с таинственной женщиной открывает для него истинную Барселону — город глотателей огня и безумных прорицателей, людей-призраков, обитающих на средневековых крышах.

Его подлинные правители — последователи древней оккультной секты — полагают, что человек, проникнувший в суть Барселоны, должен умереть. И они обладают средствами избавиться от ненужного свидетеля.

---

Глава 19

Встреча с ангелом

С приходом холодов ничего в моей жизни не изменилось: тот же отрешенный, потерянный вид, та же одежда, которую я не менял по нескольку дней, то же равнодушие к еде. Наркотики и непрерывная пьянка в компании Игбара Зоффа и Шона Хогга (которому удалось кое-что заработать на последних продажах) довели меня до края. Я вообще перестал возвращаться домой, хотя жил в пяти минутах ходьбы от своих собутыльников. Я просто валился на пол у них в гостиной, а утром или днем поднимался, и все начиналось с того места, где закончилось накануне.

Общение с Зоффом и Хоггом можно уподобить подглядыванию за семейной жизнью супругов, когда муж и жена постоянно ссорятся. Такие перебранки накладывают определенный отпечаток на их общий, как супружеской пары, характер. В голове у меня было, как правило, так пусто, что я обращал внимание на их бесконечные стычки не больше, чем на неопределенный цвет дивана в гостиной. В конце концов мы дошли до того, что только и глушили дешевый испанский джин и красное вино. Вскоре деньги Хогга от последней продажи почти иссякли, а ничего нового на горизонте не просматривалось.

На третий или четвертый день своих бдений у Хогга с Зоффом я проснулся часов в десять утра и, едва открыв глаза, автоматически потянулся к бутылке. Но, обводя мутным взглядом комнату, заметил нечто, заставившее меня встрепенуться.

Хогг лежал на спине в позе орла с расправленными крыльями, на лице у него была свиная маска. Она немного сползла, так что обнажились ухо и один глаз, принадлежащие, как мне в конце концов удалось установить, все же не свинье, а самому Хоггу. В противоположном от меня углу комнаты, тоже на спине, лежал Игбар Зофф, но (это-то и привлекло мое внимание своей необычностью) совершенно нагой — руки на груди, как лапы у собаки, просящей подачку, ладони неестественно вывернуты. Его вялый пенис покоился на пахе — грустный червяк, запутавшийся в пучке редких волос. Время от времени он тяжело всхрапывал и подносил руку к лицу, пытаясь отогнать невидимую муху. Я с трудом поднялся на ноги и еще раз огляделся. На полу валялись пустые бутылки из-под джина, между ними — тарелки и блюдца с засохшими остатками еды и огромное количество окурков. На ковре и стульях были также разбросаны книги и журналы, на обложке одного из них образовался прямоугольник из сигаретной бумаги, склеившейся с небольшой кучкой табака.

Я подобрал с пола кусочек мяса и положил его на кофейный столик. Вокруг перевернутой бутылки с буроватого оттенка отравой, которую и пить нельзя, образовалось большое пятно. На ковре там и тут валялись куски черствого хлеба, намазанного паштетом, сильно напоминающим человеческие экскременты. В угол закатилась покрытая темным загустевшим воском банка из-под кока-колы с массой крохотных отверстий по бокам, рядом с ней расплылась блевотина, похожая на коровью лепешку. Я поперхнулся и кинулся в туалет, где и провел следующие пять минут в полусогнутом положении, издавая звуки, напоминающие рев подыхающего быка. После этого вымыл руки и лицо и почти минуту держал голову под краном, втирая ледяную воду в шею, глаза и уши.

Приведя себя таким образом в сколько-нибудь сознательное состояние, я вернулся в гостиную — оба мои собутыльника так и не пошевелились, — налил себе стакан вина, сделал глоток и, не без труда освободив одно из кресел от залежей одежды, сел и закурил сигарету. Оттого места, где лежал Игбар, потянуло аммиачным запахом, и я понял, не удивившись, что он сходил под себя. Ковер разом пропитался свежей мочой. Я допил вино, закурил еще одну сигарету и, стараясь двигаться как можно быстрее, проложил себе путь к двери и вышел на улицу.

Был последний день октября. Нынче ночью, согласно поверью, над землей пролетят духи мертвых, хотя я лично их вряд ли увижу. Завтра начнется ноябрь, с ним придет День Всех Святых, праздник. Ярко светило солнце, но ветер задувал холодный. Я побрел вниз по Кардере и, взбодренный свежим воздухом, заглянул в первый же более или менее приличный бар, где вместе с чашкой горячего кофе съел кусок хлеба с сыром. Позавтракав таким образом, я двинулся дальше в сторону моря, хотя конкретного пункта назначения у меня не было. Проходя мимо кассового аппарата, я проверил состояние своего текущего счета. Выяснилось, что я задолжал с арендной платой, да и вообще денег оставалось не более чем на две-три недели. Тем не менее, чувствуя, что в нынешнем состоянии я способен воспринимать будущее исключительно как гипотезу, я снял всю сумму и направился в знакомый бар, где кормили вкусной рыбой и подавали сногсшибательный кофе.

В баре оказалось многолюдно и шумно. Скорее всего сегодня «Барса» проводила очередной матч на своем поле — на большинстве посетителей были рубашки в красно-голубую полоску. В баре царило приподнятое настроение. Я выпил несколько чашек кофе, и, когда опять вышел на улицу, короткий день уже сменялся сумерками. Я миновал центральный почтамт, пересек Лаэтану и двинулся в сторону церкви Санта Мария дель Мар.

Приближаясь к церкви, я почувствовал — меня тянет к ней, как железо к магниту. Я вдруг понял, что именно сюда направлялся с того самого момента, как вышел из квартиры на Кардере, а всячески оттягивал миг встречи потому, что войти в церковь следовало именно сейчас, на свете рассеянном и закатном. Странное предчувствие сопровождало мои последние шаги, и, ступив под своды церкви, я испытал облегчение.

В дальнем конце огромной церкви проходила церемония венчания, но ее размеры были таковы, что даже если соберутся сто или около того человек, будет казаться, что занимают они лишь крохотную часть пространства. За скамейками, у двери, через которую я только что вошел, стояли зрители. Когда я проходил мимо них, направляясь к правому нефу, ко мне вдруг повернулась с улыбкой девушка лет семнадцати-восемнадцати с волосами до плеч, как у мадонн Боттичелли. Как я входил, она видеть не могла. Двигался я неслышно, да и вообще никак не выделялся среди множества туристов с фотоаппаратами и кинокамерами. И тем не менее, резко повернувшись, она посмотрела именно на меня и улыбнулась, словно ждала и дождалась наконец. Никогда в жизни не видел я такой жизнерадостной и притягательной улыбки. Ее можно назвать светоносной. Извлеченные из чистого неизъяснимого добра, в этой улыбке сочетались сострадание, человечность и чувственность. Взгляд девушки на мгновение задержался на мне, затем она повернулась, явно захваченная обрядом венчания.

Только теперь я окончательно протрезвел, а в груди полыхнуло жаром. Я сделал несколько шагов и присел на низкий выступ стены, отмечающий границу нефа. Служба шла на каталанском, через усилитель, но сам священник говорил совсем негромко, а расстояние было таково, что, перед тем как достичь микрофона, на какое-то мгновение живые слова его эхом доносились до присутствующих. То же и с музыкой, зазвучавшей через минуту: живой звук накладывался на усилитель, сталкивая народное звучание гитары, пианино и виолончели с довольно нестройным звучанием хора. Но девушка была настолько захвачена происходящим, что не замечала никаких диссонансов. Она легко и непринужденно раскачивалась взад-вперед, с пяток на носки и обратно — не то чтобы танцевала в буквальном смысле, но и спокойно стоять на месте не могла. Что-то в ней было от уличного мальчишки. Фигурка девушки отличалась удивительной стройностью. На ней были темные плотные джинсы, белые кроссовки и серая шерстяная накидка. Кожа смуглая, блестящие, цвета красного дерева глаза удивительно сочетались с золотисто-каштановыми волосами. По виду можно было предположить, что в ней течет цыганская кровь, но без малейшего намека на угрюмое высокомерие, свойственное цыганам с юга.

Пока я сидел, скрестив ноги и раздумывая, как это благодаря одной-единственной улыбке можно почувствовать себя полным ничтожеством, девушка повернулась под угасающие звуки музыки и решительно двинулась в сторону выхода, удаляясь тем самым от меня. От этого мне сделалось невыносимо тоскливо, но что я мог поделать? У вращающейся двери девушка остановилась, круто обернулась, сделала безупречный пируэт, посмотрела прямо на меня и двинулась в мою сторону походкой, более похожей на танец, нежели на обычный шаг. Да, она танцевала, едва касаясь подошвами пола. И хотя от двери до того места, где я сидел, было не менее двадцати метров, чтобы достичь его, ей понадобилось всего три шага, или три прыжка со вскинутыми руками и легкой раскачкой в стиле шимми или тустепа. Ее движения напоминали балетный вариант йоты — страстного, ликующего танца, распространенного в Наварре. И все это время она не сводила с меня глаз. И продолжала улыбаться своей неповторимой улыбкой. Я чувствовал, что у меня сердце вот-вот выпрыгнет из груди от счастья. Прямо передо мною девушка остановилась и легким кивком предложила следовать за ней. Все той же танцевальной походкой, но уже с опущенными до пояса руками, она направилась к боковой двери, прямо рядом с нефом, где я сидел.