Константин Золотовский - Подводные мастера

• Название: Подводные мастера
• Автор: Константин Золотовский
• Издательство: Молотовское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1954

Что делает водолаз? Вы думаете, с осьминогами сражается, добывает жемчуг и кораллы в океане, вылавливает погибших капитанов с ядром, привязанным к ноге?

Про таких водолазов я и сам читал, когда мне было лет десять-одиннадцать.

До сих пор помню картинку: каюта затонувшего корабля, посредине каюты стол, за столом скелеты в морской офицерской форме, у одного даже трубка в зубах. Над столом рыбки гуляют, а в дверях живой водолаз стоит, за медную голову руками держится, оттого, наверно, что сроду не видал, как мертвецы курят.

А теперь я водолазное дело знаю не по рассказам. Я сам был водолазом глубоководником.

---

— Шлюпки на воду! — скомандовал капитан.

Через несколько минут боцман, инструктор и Пыльнов были уже на «Орле».

Шлепая по лужам и наступая на хрустящие ракушки, ходил боцман по палубе, пока помпы отсасывали воду из нижних отсеков.

Он поднялся вместе с инструктором на капитанский мостик, постоял перед дубовой дверью, а потом, взяв в руки лом, принялся вскрывать дверь. Она треснула и отошла от косяка.

Инструктор и боцман вошли в капитанскую рубку.

Добрых полчаса они не выходили оттуда, а когда вышли, боцман торопливо набивал свою трубку, и табак сыпался у него из-под дрожащих пальцев на палубу. Инструктор держал подмышкой плоский пакет, завернутый в восковую бумагу. Оба они шагнули через борт и опустились по шторм-трапу в шлюпку.

Вскоре дежурный просвистел большой сбор, и команда «Камбалы» собралась в кают-компании. Боцман Груздев, взволнованный и суровый, раскрыл вахтенный журнал с последними записями капитана Лаце.

Журнал был самый обыкновенный — такой, как и полагается быть судовому журналу.

Последняя запись в нем — совсем коротенькая, в две строки:

23 часа 0 минут. Ветер 7 баллов. Выхожу из порта. Курс NW. Ход 8 узлов.

Вот и всё.

А почти в самом конце этой толстой, переплетенной в коричневый картон тетради, между чистыми страницами, оказалось несколько вырванных из записной книжки листков, исписанных торопливым, неровным почерком.

«В 23 часа 0 минут вооруженный отряд белых под командой полковника фон-Витта захватил судно. 6 человек из команды расстреляны: машинист Бурцев, сигнальщик Васин, матросы — Кожевников, Бондаренко, Цветков, Веревкий. На корме, на полубаке, в жилых кубриках и ко всем шлюпкам приставлены часовые. Ко мне приставлен офицер, адъютант фон-Витта. Как только мы снялись, моего конвойного укачало. Он лежит на диване, точно мертвый. По приказанию полковника фон-Витта веду судно с погашенными огнями.

23 часа 40 минут. Я помог моему офицеру перебраться на палубу и уложил его на банку, поручив присмотр за ним фельдшеру Яковенко. После этого немедленно вызвал к себе механика Зайцева и матроса Колесникова. Заявил, что лично для себя считаю невозможным служить врагам Родины, способствуя уводу „Орла“. Изложил план консервации судна и просил выяснить, согласна ли на это команда.

24 часа 10 минут. Согласие команды получено. Я в нем не сомневался. Отдаю распоряжение — смазать в три слоя машины, главные и вспомогательные, на долголетнюю консервацию и приготовить котлы к выпуску пара и выгребанию топок.

01 ч. 0 м. Доложено об исполнении.

01 ч. 10 м. Отдано последнее распоряжение Зайцеву и Колобову: стопорить машины, открыть к потоплению кингстоны машинного отсека по правому борту, кингстон среднего грузового трюма и коробки забортных труб.

01 ч. 30 м. Вода поступила на плиты машинного и котельного отделения.

02 ч. 10 м. „Орел“ кренится на правый борт. Пловучесть — ноль. Вода поступила на верхнюю палубу. В дверь стучат. На требование открыть — ответил отказом. Заявил, что считаю себя капитаном Советского Флота и не позволю увести судно за границу. Команда и я надеемся, что „Орел“ еще послужит Родине.

Капитан Август Лаце».

Когда вспыхнул свет

Широко и многоводно это старинное русское озеро. Древняя могучая река несет туда свои быстрые воды.

Седые волны точат дикие прибрежные валуны на южной стороне озера, а на другом берегу катятся по длинной отмели песчаного мыса. Расстояние между берегами здесь двадцать четыре километра.

Беспокойно и обманчиво озеро с его непогодами и туманами. Ровная поверхность его вдруг приходит в движение, и тогда жестокая качка ставит втупик даже опытных морских капитанов.

Волны тут не ходят могучими размеренными валами, когда можно смело поставить судно наперерез волне. Корабль попадает в «болтанку»: его то неожиданно подшибает, то начинает бросать во все стороны.

Страшней всего озеро осенью, перед ледоставом. Его буйные штормы смывают ряжи и разбивают причалы. А рыбацкие лодки швыряет, опрокидывает и уносит за десятки километров.

Бури обрушиваются на корабли, и капитанам нужны большие знания и мужество, чтобы провести судно по этому коварному озеру-морю. Недаром еще Петр Первый приказал рыть длинный узкий канал, чтобы в бурное время вести корабли с грузом для своей новой столицы, в обход озера.

У озерных капитанов и матросов свои, отличные от других моряков, повадки. Да и озерные суда не похожи на морские: у них другие размеры и другая осадка.

В годы Великой Отечественной войны, когда это озеро было единственным путем из осажденного города, прославились своими подвигами тендера — суденышки легкие и, как чемодан, плоские, с небольшим козырьком на носу. Знаменитыми стали и озерные тральщики, которые бесстрашно и неутомимо под бомбежкой и обстрелом тянули через озеро тяжело груженые несамоходные труженицы-баржи.

Вот на таких-то трех судах — тендере, тральщике и барже — наш водолазный отряд в конце октября, по приказу штаба фронта, вышел на выполнение срочного задания.

Большой город второй год находился в осаде и не имел электрического света.

До войны ток городу бежал по проводам от гидростанции. Теперь эта электропередача находилась у врага. Дать свет осажденному городу можно было только, проложив с одного берега на другой по дну озера электрический кабель.

Работу эту надо было делать ночью. Днем враги зорко следили за озером и сразу бы обрушились огнем на работающих.

В темные октябрьские ночи проложили мы по дну четыре свинцовых нитки кабеля общей длиной девяносто шесть километров, и в ночь на первое ноября вышли укладывать пятую, последнюю, нитку.

На северном берегу у песчаного мыса нас ждал во тьме инженер-лейтенант Соколов с монтажниками, чтобы принять наш кабель и присоединить его к кабелю электрической станции.

Уже несколько дней было неспокойно озеро, но в эту ночь грянул такой шторм, какие бывают только поздней осенью. Тральщик, ныряя в глубокие водные провалы, едва тянул нашу тяжелую железную баржу. В ее трюме лежал толстый, как удав, электрический кабель, свернутый большими восьмерками.

Он тянулся по деревянной дорожке к кормовому отверстию баржи, куда всё настойчивее врывалась вода и, с шумом раскатываясь по палубе, обливала нам ноги.

Шторм свирепел с каждым часом. Сердитая волна мотала нас во все стороны, сшибала с ног и вырывала из рук тяжелый электрический кабель, в каждом метре которого шестнадцать килограммов веса. По техническим правилам, нельзя укладывать кабель даже при легком волнении воды: может быть излом, и в тело его проникнет сырость. Но мы всё-таки тянули кабель из восьмерки и бережно, как ребенка, держали его на руках, не допуская излома.

Труднее всего было переносить концы кабеля на прыгающий, как мяч, плоскодонный тендер и здесь надевать на них чугунную соединительную муфту. Она предохраняла кабель от ржавчины, сырости и ударов.

Палуба уходила у нас из-под ног, и мы падали друг на друга, но кабеля из рук не выпускали.

Было совсем темно. Наш водолазный старшина Подшивалов на сотую долю секунды высекал карманным фонариком синий снопик света, освещая то кусок кабеля, то пластырь, большой и выпуклый, как подушка, и обтянутый на деревянных рамах корабельным брезентом. Пластырь был приготовлен на случай аварии, для заделки пробоины.

Ветер бросал нам в лицо колючую ледяную кашу. Это было «сало» — предвестник зимнего льда.

В середине ночи шторм достиг восьми баллов. Пришвартованный к борту баржи легкий тендер с водолазным снаряжением на палубе сорвало со швартовых и кинуло в темноту.

Его маломощная машина захлебнулась под ветром, и суденышко, как кусок древесной коры, понесло к берегу, где сидели фашисты.

Командир тендера старшина Подшивалов распорядился привязать к тросам и сбросить с палубы в волны свинцовые водолазные груза. Но этого оказалось мало. Северо-западный ветер настойчиво гнал тендер к вражескому берегу.

Тогда связали два чугунных маховика от водолазной помпы и тоже сбросили на грунт. Груза и маховики ползли по грунту, а старшина Подшивалов следил, чтобы не поставить тендер боком к волне, иначе бы его опрокинуло.

Только перед самым рассветом шторм утих… Мы быстро подняли из воды груза, машина заработала, и тендер собственным ходом пошел обратно.

* * *

Измученный штормом, я уснул, сидя на холодном медном кнехте тендера, и увидел во сне ярко освещенный большими люстрами нарядный белый зал.

Оркестр играл торжественную симфонию. Тонкие стрекозьи голоса скрипок носились в куполе зала, под плафонами, тихонько перебирая в люстрах тысячи хрустальных сияющих подвесок, и потом зарывались в густые, как мох, бархатные звуки органа…