Людмила Бояджиева - Дитрих и Ремарк

• Название: Дитрих и Ремарк
• Автор: Людмила Бояджиева
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9697-0466-4

История любви Актрисы и Писателя, рассказанная Людмилой Бояджиевой, в деталях, настроении отчетливо напоминает произведения о потерянном поколении, выброшенном войной в мир. Их роман, длившийся четыре года, окончился болезненным разрывом (отголоски боли, посеянной в душе писателя, — в «Триумфальной арке») и… проникновенными письмами, которыми они не прекращали обмениваться до смерти Ремарка. Впрочем, это тоже вполне в духе романов Ремарка, так, как и положено в ролях Дитрих.

---

Равик промолчал. Что он мог сказать ей? Возможно, это была правда, да и кому, собственно, не хочется начать жить по-новому?

Она опять беспокойно повела головой в сторону. Монотонный измученный голос:

— Хорошо… что ты пришел… что бы со мной стало без тебя?

— Ты только не волнуйся, Жоан.

«Без меня было бы то же самое, — безнадежно подумал он. — То же самое. Любой коновал справился бы не хуже меня. Любой коновал. Единственный раз, когда мне так необходим мой опыт и мое уменье, все оказалось бесполезным… Все напрасно…»

К полудню она все поняла. Он ничего не сказал ей, но она вдруг поняла все сама.

— Зачем ты лжешь? Не надо… Ты не обязан лгать… обещай…

— Обещаю.

— Если станет слишком больно, дашь мне что-нибудь. Моя бабушка… лежала пять дней… и все время кричала. Я не хочу этого, Равик… Дай мне достаточную дозу для того, чтобы… все сразу кончилось. Это мое последнее желание.

— Обещаю.

— Последний год моей жизни подарил мне ты. Это твой подарок, — она медленно повернула к нему голову. — Почему я не осталась с тобой?…

— Виноват во всем я, Жоан.

— Нет. Сама не знаю… в чем дело…

…Боли усилились. Она застонала. Равик сделал ей еще один укол.

— Свет… слишком много света… слепит глаза… Равик подошел к окну, опустил штору и плотно затянул портьеры. В комнате стало совсем темно. Он сел у изголовья кровати.

Жоан слабо пошевелила губами:

— Мне надо тебе многое сказать. Многое объяснить…

— Я знаю все, Жоан.

— Знаешь?

— Мне так кажется.

Волны судорог. Равик видел, как они пробегают по ее телу.

— Ты знаешь… я всегда только с тобой…

— Да, Жоан.

— А все остальное… было одно… беспокойство. Как странно… — сказала она очень тихо. — Странно, что человек может умереть… когда любит…

Равик склонился над ней. Темнота. Ее лицо. Больше ничего.

— Я не была хороша… с тобой… — прошептала она.

— Ты моя жизнь…

Она попыталась поднять руки, но не смогла.

— Ты в моих объятиях, — сказал он. — И я в твоих.

На мгновение Жоан перестала дышать. Ее глаза словно совсем затенились. Она их открыла. Огромные зрачки. Равик не знал, видит ли она его.

— Ты вернула мне жизнь, Жоан, — сказал он глядя в ее неподвижные глаза. — Ты вернула мне жизнь. Я был мертв как камень. Ты пришла — и я снова ожил.

— Люблю тебя…

— Жоан, — сказал Равик, — любовь — не то слово. Оно слишком мало говорит. Оно лишь капля в реке, листок на дереве. Все это гораздо больше…

— Я всегда была с тобой…

— Ты всегда была со мной. Любил ли я, ненавидел, или казался безразличным… ты всегда была со мной, всегда была во мне, и ничто не могло это изменить.

— Поцелуй меня…

Он поцеловал горячие, сухие губы.

Жоан силилась еще что-то сказать, ее губы дрожали. Хрипение, глубокое, страшное хрипение, и наконец крик:

— Помоги! Помоги! Сейчас!..

Шприц был приготовлен заранее. Равик быстро взял его и ввел иглу под кожу. Он не хотел, чтобы она медленно и мучительно умирала от удушья.

Ее веки затрепетали. Затем она успокоилась. Дыханье остановилось. Равик раздвинул портьеры и поднял штору. Затем снова подошел к кровати. Застывшее лицо Жоан было совсем чужим».

«ДАВАЙ НИКОГДА НЕ УМИРАТЬ…»

1

В марте 1941 года роман Ремарка «Возлюби ближнего своего» выходит отдельным изданием. Он живет в Нью-Йорке в отеле «Шери-Незерленд», чужом, безликом городе, пишет, заводит незначительные интрижки со случайными женщинами. Жизнь продолжается. Но как заставить себя забыть, что Марлен рядом, здесь, в Америке. И она, должно быть, тоже не может забыть. Разве можно забыть чудо?

Он не хотел этого, он считал: «только то, что обрываешь, остается». Он не хотел буржуазной, сентиментальной дружбы. Но ведь «жизнь слишком длинна для одной любви». А ему предстояло прожить еще тридцать лет. Три десятилетия без Марлен. Ей же — целых пятьдесят! Как много еще предстоит пережить. Не лучше ли торжественно захоронить почившую любовь? Лучше. Но она хочет жить. Хотя бы в воспоминаниях, фантазиях, несбыточных мечтах. И Ремарк снова пишет, воображая себя в Порто-Ронко, где остались акации над каменным столом во дворе и погребок с отличными винами. Где все еще витает образ Марлен, к которому он взывал ежедневно в своих страстных посланиях.

«…Когда ночь начала удаляться и за платанами посветлело, он поднялся из-за своего каменного стола и по влажному от росы лугу дошел до того места, откуда мог обозреть все небо.

— Эй, ты! — сказал он красноватому блеску, тлевшему низко над сонным горизонтом. — Ты, самый близкий и самый опасный, ты, Марс, преследовавший меня, приди, напусти свой мрачный свет на меня, нависни надо мной, жарь, пеки, обваривай, вали на меня все, что пожелаешь, набрасывайся на меня сколько угодно, но оставь в покое самую светлую пуму из лесов. Она беспомощна в эти ночи полнолуния, она свернулась на своем ложе для раненых, и в темные предутренние часы ее навещает Диана, лечит травами и заговорами, чтобы она вновь стала нашей радостью и нашим быстрым, как стрела, счастьем — а посему ты, самая темная из всех планет, оставь ее в покое.

— И вы, более светлые братья и сестры, помогите! давайте сотворим золотую клетку-решетку вокруг спящей пумы, которая убережет ее от немых угроз разных случайностей!

Я призываю вас, большие созвездия… оберегайте ее, оберегайте!»

Марлен счастлива с Габеном. Она совершенно без ума от этого прямодушного, мужественного и нежно любящего ее человека. Она воссоздала для него Францию в солнечной Калифорнии: готовила французские блюда, благоухала французскими духами, щебетала на французском языке. Жан покорен и завоеван. Он называет Марлен «моя Великолепная» и не мыслит будущего без нее.

Марлен снимется в фильмах «Нью-Орлеанский огонек» у режиссера Рене Клера, «Власть мужчин» у Рауля Уолша. Ни роли, ни фильмы не увлекли ее. Марлен настойчиво пытается перевести натянутые отношения с Ремарком в русло доверительной дружбы. В августе 41-го во время съемок она сломала лодыжку. Узнав об этом из газет, Ремарк звонит ей.

— Поздравляю, светлейшая! Говорят, твои ноги застрахованы на миллион долларов. Ты разбогатела. — Он откашлялся, перевел дух. — Прости… Это очень больно? Я могу чем-то помочь?

— Ты уже помог. Как хорошо, что позвонил! Я грустила по тебе. Если уж ты не можешь лечить мою ногу, лечи хотя бы сердце.

— Я думал, с этим у тебя все в порядке.

— Ну… — Она помолчала. — Проблемы всегда есть. Жан такой чужой здесь! Я стараюсь опекать его. Мы говорим только по-французски, общаемся с его друзьями — французскими актерами и режиссерами. Габен — цельная натура. В нем нет ничего фальшивого — все ясно и просто. Он благодарен за все, что я могу ему дать. Я люблю его как большого ребенка.

— Спасибо за информацию. Впрочем, журналисты вовсю стараются, чтобы никто в этой стране не забыл, как Дитрих опекает своего «велосипедиста».

— Ты зря стараешься выглядеть хуже, чем есть. Ты очень добрый и тонкий человек, Бони.

— С высоты своей тонкости желаю тебе радости, в чем бы ты ее ни находила.

— Бони! Не вешай трубку… Спасибо за пожелание. Когда же ты поймешь, что без твоего дружеского благословения я ничего не стою? Эй! Не молчи… Что за идиотская манера бросать трубку!

2

В 1942 году под руководством Голливудского Комитета Победы звезды стали помогать общему делу разгрома врага. Дитрих ринулась в работу со свойственной ей увлеченностью. Она сменила амплуа, забыв на время про ауру отстраненности и таинственности, окружавшую ее образ. Теперь она — «свой парень», «отличный малый», «настоящий боец». Она приходит по первому зову, выступает в госпиталях, на заводах и фабриках, где агитирует рабочих дать деньги на военный заем. В ночных клубах Марлен произносит речи перед подвыпившими гостями, призывая покупать столь нужные сейчас стране облигации военного займа. Сопровождающие ее представители Министерства финансов обеспечивают поддержку и оберегают мисс Дитрих от всяких неприятностей.

«Однажды, в одну из таких ночей, меня вызвали в Белый дом. Когда я вошла туда, стрелки показывали два часа ночи, — рассказывает Марлен на страницах своей автобиографии. — Президент Рузвельт встал — да, конечно, он встал, — когда я вошла в комнату. Он опустился в свое кресло, взглянул на меня ясными голубыми глазами и сказал: «Я слышал, что вам приходится делать, чтобы продать облигации. Мы благодарны вам за это. Но такой метод продажи граничит с проституцией. Отныне вы больше не появитесь в ночных заведениях. Я не разрешаю вам. Это — приказ!» — «Да, господин президент», — только и могла я вымолвить. Мне так хотелось спать, что я могла тут же в кабинете, на полу, если бы это было возможно, лечь и заснуть».