Людмила Бояджиева - Дитрих и Ремарк

• Название: Дитрих и Ремарк
• Автор: Людмила Бояджиева
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9697-0466-4

История любви Актрисы и Писателя, рассказанная Людмилой Бояджиевой, в деталях, настроении отчетливо напоминает произведения о потерянном поколении, выброшенном войной в мир. Их роман, длившийся четыре года, окончился болезненным разрывом (отголоски боли, посеянной в душе писателя, — в «Триумфальной арке») и… проникновенными письмами, которыми они не прекращали обмениваться до смерти Ремарка. Впрочем, это тоже вполне в духе романов Ремарка, так, как и положено в ролях Дитрих.

---

Марлен засмеялась, перешагивая через упавшее на ковер платье.

— Какие-то пустяки, мелочи! Ревнивец — это противно. Это не для тебя. — Марлен ушла в ванную.

Он слышал, как она включила душ. «Комната вдруг наполнилась молчанием и напряженным ожиданием… снова водоворот, беззвучно влекущий куда-то… Неведомая пропасть по ту сторону сознания… из нее выплывает багряное облако, несущее в себе головокружение и дурман…»

— Марлен?

Он увидел ее — «светлое лицо с серыми глазами и высокими бровями, расчесанные пышные волосы — жизнь, гибкая жизнь, она тянулась к нему, как куст олеандра к свету… Она ждала, и молила, и звала: «Возьми меня! Держи!»

«…Кожа ее нежна, волосы волной затопили подушку; хотя в комнате почти совсем темно, глаза ее блестят, словно улавливая и отражая свет звезд. Она лежит, гибкая, изменчивая, зовущая… она обворожительна, прелестна, как может только быть прелестна женщина, которая тебя не любит. Внезапно он почувствовал к ней легкое отвращение — неприязнь, смешанную с острым и сильным влечением…»

Теперь, обнаружившись в нем, это ощущение будет расти: неприязнь, смешанная с вожделением, — гремучая смесь! И Жоан Маду — героиня «их романа» потянет исповедь писателя в иную сторону — от сиренево-романтических восторгов первой любовной поры к мучительному рассказу о потерянном рае.

11

Теперь, когда она уезжала вечерами на очередной прием, Эрих отправлялся в ночные путешествия по окрестным барам.

— Ты так много пьешь! — Она тронула пальцем отекшую кожу под его глазом.

— Я старше тебя. У меня свои правила выживания.

— Я знаю, — спокойно сказала она. — Но какое это имеет значение? Ты придумываешь что-то, и тебя совсем не волнует, что чувствую я. «Я чувствую, что снова живу, и чувствую это всем своим существом… Ничуть не задумываясь, я ради тебя с разбегу брошусь в омут…» — Марлен полулежала в шезлонге под большим полотняным зонтом. Ее ноги, словно отлитые из золота, блистали загаром, контрастируя с белоснежным купальником. Глаза Марлен следили за ними из-под полуопущенных век. — Да, брошусь из-за тебя!

— Тогда лучше под поезд, как русская Анна Каренина, — поддел ее Эрих.

— Именно! Какой бы я была Анной!

— Не сомневаюсь, великолепной. И ты непременно бросилась бы под поезд в бриллиантах и перьях.

— Ты стал ироничным и злым, Бони! Подай мне лучше лимонад. В такую жару я не способна на перепалки.

— Это не ирония, это восхищение, милая. — Эрих наполнил и подал ей бокал.

«…Она откинула голову назад и начала пить. Ее волосы упали на плечи, и казалось, в этот миг для нее ничего кроме лимонада не существует. Равик уже раньше заметил — она всецело отдавалась тому, что делала в данную минуту. У него мелькнула смутная догадка: в этом есть не только своя прелесть, но и какая-то опасность. Она была само упоение, когда пила; сама любовь, когда любила; само отчаяние, когда отчаивалась, и само забвение, когда забывала».

12

И снова прозрачный лиловый вечер, общий выезд на дружеский ужин к Кеннеди.

Чудесное семейство! Веселые, здоровые дети, милейшие родители. У Ремарка здесь истинные поклонники. К тому же писатель проявляет чрезвычайную политическую прозорливость. Кеннеди-старший с увлечением обсуждает с Эрихом международную ситуацию. Марлен, уже отлично усвоившая формулировки Ремарка, с ловкостью щеголяет ими. Но почему Эриху кажется, что ее блеск, и ум, и небрежная нега — все не для него? И Папа Джо явно гарцует перед Марлен, как бывает с мужчиной, находящимся с женщиной на высшей ступени близости. Сославшись на головную боль, Ремарк возвращается в отель и, налив в бокал вина, открывает свой блокнот. В один из таких вечеров в романе появится фраза, брошенная другом Равика в адрес Жоан Маду: «Она порядочная стерва. Не б…, а именно стерва».

Семейство Дитрих вернулось поздно, и Марлен тут же вызвала Ремарка к себе.

— Не понимаю, почему ты сбежал? Так много говорили о тебе. Джо считает, что ты один из самых достойных авторов современности. После ужина мы танцевали. Марию все время приглашал Джон-младший, а потом милый мальчик танцевал и со мной. — Сидя перед зеркалом, она медленно снимала драгоценности, рассматривая себя в зеркале.

— Великолепна, — Эрих заглянул в зеркало из-за ее плеча. — Покорила все семейство.

— Не понимаю и не хочу понимать твоих намеков. Знаешь, в конце концов это надоедает! — Бросив на туалетный столик осыпанную мелкими алмазами щетку для волос, она начала снимать платье, выбираясь из золоченой чешуи, как из змеиной кожи. — Бони, перестань злиться и, пожалуйста, не уходи! — Она вошла в ванную и, не закрывая дверь, начала чистить зубы. — Потом зашла речь о Сомерсете Моэме. Объясни мне, почему он такой грязный. Я имею в виду не физическую нечистоплотность, а грязные мысли, вульгарность, может быть, он хочет эпатировать читателя?

— Как большинство талантливых гомосексуалистов, он не доверяет нормальности до такой степени, что все подвергает сомнению. Иные женщины видят соперницу в каждой встречной и стараются ее опорочить. Вот и Моэм играет такую мстительную сучку. Слава богу, что это не отражается на его писательстве.

— Он великолепно пишет! «Письмо» — потрясающий сценарий. Вот такую женщину я сыграла бы. — Она сплюнула пасту в мраморную раковину.

Ремарк вытащил из кармана халата портсигар, достал сигарету, закурил, откинувшись в кресле и скрестив ноги в домашних тапочках.

— Моя прекрасная пума, большинство неверных женщин ты сыграла бы отлично.

Отбросив полотенце, Марлен вышла в гостиную:

— Не слишком ли часто ты намекаешь мне на мой «изъян», как ты изволишь выражаться?

— Увы, и статуи божества оказываются небезупречными. Да, никто не безупречен!

— То же самое я могу сказать о тебе, величайший из великих моралистов! Ты ночами пропадаешь то в Монте-Карло, то в Каннах, возвращаясь пьяным. Я же не спрашиваю, что за шлюхи сопровождают тебя во время этих приключений.

— Я тоже тебя не спрашиваю, я знаю. Знаю, что помимо законного супруга — любезнейшего Рудольфа, с которым я провожу больше времени, чем с тобой, ты предпочитаешь общество мистера Кеннеди.

— Я думала, ты выше этого. Ты… Ты такой же, как все. Если хочешь, если тебе так уж противно — уезжай! — Гневный жест Марлен словно отшвырнул его за пределы комнаты.

— Уеду. И немедленно! — Эрих вышел, хлопнув дверью.

Вскоре к нему был делегирован Рудольф для дипломатических переговоров. Супруг сумел уладить дело — Ремарк остался.

В дневнике он запишет: «Я все больше склоняюсь к мысли уехать отсюда в Порто-Ронко, в тишину, в вечера безысходности и одиночества, когда я буду проклинать себя за то, что уехал… Все становится ненадежным, я делаюсь ранимее, понемножку превращаясь в буржуа… Я совершаю поступки нелепые и глупые. Я должен быть один. Мне это не нравится… Ночь — восторг, а вообще-то, похоже, все идет к концу…»

13

Однажды на пляже начался переполох: прямо в бухту направлялась великолепная трехмачтовая яхта, палубы из тикового дерева сверкали на солнце, у руля стоял красавец — бронзовый, стройный, налитая мускулатура играла под обтягивающими белыми брюками и тельняшкой. Отдав команду бросить якорь меж белых яхт, гость ступил на причал.

— Бони, смотри! Как он прекрасен! Наверно, зашел сюда к ланчу. — Марлен не отрывала от моряка блестящих глаз.

Когда путешественник спустился на берег — берег ахнул: оказалось, что это вовсе не сексапильный юноша, а плоскогрудая женщина. В те годы эксцентрических особ в среде бесившихся с жиру было предостаточно. Дама по имени Джо Карстерс оказалась канадской миллионершей, владеющей островами и яхтами. Она быстро стала ближайшей «подругой» Дитрих, обращаясь к ней так, как не позволял себе никто иной, — «красотка». Главной резиденцией Карстерс, прозванной Марией Пираткой, был огромный трейлер, следовавший по побережью. Дитрих зачастила на ланчи на шхуне, господин Зибер пропадал на пляже в окружении щебечущих поклонниц и проверял счета жены. Ремарк все чаще напивался и после очередной бурной сцены с Марлен порывался уехать.

— Ты отвратительно буржуазен, Бони! Ты не до конца понимаешь, что я не какая-то серенькая домохозяйка, уткнувшаяся в грязные тарелки и дела своего семейства. Ты же видишь: Зибер ведет себя как джентльмен! — взвивалась она от любого его намека.

— О чем ты, Марлен? Если ты сравниваешь меня и Рудольфа — это конец. Я не нужен тебе.

— Не понимаю, к чему все драматизировать? Почему нужно жить среди трагедий? Когда все так чудесно, светит солнце и ты — мой единственный. Единственно любимый! — Марлен обвивала его шею своими дивными руками, и буря утихала.

«Она спала обняв его так крепко, словно хотела удержать его навсегда. Она спала глубоким сном, и он чувствовал на своей груди ее легкое ровное дыхание. Он уснул не сразу. Отель пробуждался… Обняв рукой плечи, Равик чувствовал дремотное тепло ее кожи, а когда поворачивал голову, видел ее безмятежно преданное, чистое, как сама невинность, лицо. Боготворить или оставлять? — подумал он. Громкие слова. У кого бы хватило на это сил? Да и кто бы захотел это сделать?»