Генри Джеймс - Послы

• Название: Послы
• Автор: Генри Джеймс
• Издательство: Наука, Ладомир
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-86218-295-0

Американский писатель Генри Джеймс (1843–1916) — крупнейшая фигура в литературе западного мира, один из новаторов, давших направление психологической прозе XX столетия.

Роман «Послы» (1903), который Джеймс считал своим главным творческим свершением, выходит на русском языке впервые. Читателям предстоит увлекательное путешествие в мир человеческих страстей, запутанных ситуаций, глубоких переживаний. Вместе с главным героем мы побродим по улицам туманного Лондона, погуляем по бульварам сияющего Парижа. Автор с помощью своих героев раскроет много тайн, главная из которых — тайна человеческой души.

Издание подготовили М. А. Шерешевская, А. М. Зверев.

---

За грузом дел, гнетом профессиональных обязанностей, вечной занятостью и боязнью навязываться оба, до этих непредвиденных каникул с их почти ошеломляющей свободой, у себя дома уже лет пять не находили для встречи и дня — обстоятельство, которое в известной степени объясняет, почему главные черты в характере друга теперь предстали перед Стрезером с такой остротой. Те, что за долгие годы улетучились из памяти, теперь вспомнились, прочие, о которых невозможно было забыть, казалось, теснились в ожидании, словно некое занозистое семейство, собравшееся на пороге собственного дома. Комната была вытянутая и узкая, сидевший на постели Уэймарш протянул свои обутые в шлепанцы ноги, и каждый раз, когда Стрезер в волнении вставал со стула, чтобы пройтись взад-вперед, вынужден был через них переступать. Оба мысленно определили темы, о которых можно и о которых нельзя говорить, и среди последних, в частности, была одна закрытая наглухо, перечеркнутая, словно мелом на аспидной доске. Женившись, когда ему было тридцать, Уэймарш уже лет пятнадцать как расстался со своей женой, и сейчас, в этой озаренной газовым светом комнате, особенно ясно обозначилось, что Стрезеру не следует осведомляться о ней. Он знал, что они по-прежнему живут врозь, что она обитает по гостиницам, путешествует по Европе, сильно румянится и забрасывает мужа ругательными письмами, большую часть которых этот страдалец дает себе право не читать, и Стрезеру не понадобилось усилий, чтобы с должным уважением отнестись к холодным сумеркам, окутывавшим супружескую жизнь приятеля. Здесь царила тайна, и Уэймарш ни разу не проронил на этот счет ни слова. Стрезер, которому всегда очень хотелось воздать должное другу, если это было возможно, чрезвычайно восхищался его сдержанностью и даже считал ее одним из оснований — оснований тщательно выверенных и пронумерованных — относить его, среди людей ему известных, к разряду удачников. Несмотря на переутомление, душевную подавленность, заметное похудание, письма жены и недовольство Европой, судьба его и в самом деле сложилась удачно. Стрезер и свою собственную жизнь счел бы менее неудачной, располагай он поводом для столь долгого и изысканного молчания. Покинуть миссис Уэймарш была не штука — всякий легко покинул бы эту даму, но не всякий мог подняться до такого идеала, чтобы своим отношением к этому факту пресечь насмешки над тем, что она покинула его. Ее муж сумел придержать язык и составить себе значительное состояние — достижения, которым Стрезер более всего завидовал. В его жизни, по правде говоря, тоже существовал некий предмет, о котором он молчал и который оценивал очень высоко, но это было дело совсем иного рода. Что же до нажитого состояния, то его цифра никогда не подымалась так высоко, чтобы этим можно было гордиться.

— Право, мне не совсем понятно, зачем вам все это понадобилось. Вы вовсе не выглядите таким уж измотанным, — проговорил наконец Уэймарш, имея в виду поездку в Европу.

— Как вам сказать, — отвечал Стрезер, стараясь попасть ему в тон. — Пожалуй, сейчас, после того как я уже отправился в путь, я не чувствую себя измотанным, но до отъезда буквально валился с ног.

Уэймарш обратил на него меланхолический взгляд:

— Разве это не обычное ваше состояние?

Вопрос этот таил не столько подчеркнутый скепсис, сколько призыв к кристальной правдивости, а потому наш друг услышал в нем прежде всего голос Милроза. Он уже давно проводил различие — хотя, признаться, не осмеливался выразить это вслух — между голосом Милроза и даже голосом Вулета. Первый, как ему казалось, сильнее выражал исконный американский дух. В прошлом уже не раз бывало, что, заслышав этот голос, Стрезер приходил в замешательство, да и сейчас ему почему-то вдруг стало не по себе. Тем не менее, несмотря на охватившее его смущение, никакие силы не могли заставить его снова уклониться от ответа.

— Такие слова вряд ли справедливы по отношению к человеку, для которого свидеться с вами — большая радость.

Уэймарш перевел на умывальник молчаливый, ничего не выражающий взгляд, каким, надо думать, сам Милроз — воплощение Милроза, так сказать, — отметил бы неожиданный комплимент со стороны Вулета, и Стрезер еще раз почувствовал себя воплощением Вулета.

— Я хотел сказать, — вновь изрек его друг, — что, если судить по тому, как вы выглядите, вам грех жаловаться. У вас куда лучший вид по сравнению с тем, какой был в последнюю нашу встречу. — Правда, обозревать этот вид глаза Уэймарша явно избегали и, словно из приличия, косили в сторону — впечатление, которое лишь усиливалось, когда он, не сводя взора с кувшина и таза, добавил: — Вы пополнели с тех пор.

— Боюсь, что так, — рассмеялся Стрезер. — Полнеешь от того, что поедаешь, а я, каюсь, съедаю больше, чем могу вместить. Но я просто падал от усталости, когда садился на пароход. — Он произнес это до странности весело.

— А я — когда сходил, — заявил Уэймарш. — Эта идиотская погоня за отдыхом стоит мне полжизни. Скажу вам прямо, Стрезер, — и для меня большая радость, что наконец-то вы здесь и я могу облегчить с вами душу, хотя, не скрою, я уже не чаял дождаться вас и изливался то одному, то другому спутнику по купе. Скажу вам прямо: эта страна не по мне, не моя это страна. Она мне не по душе. Здесь нет ни одного уголка, в этой стране, который пришелся бы мне по душе. Нет, я не отрицаю — здесь много красивых мест и замечательных старинных вещей. Беда, однако, в том, что я не могу попасть с ними в лад. Думаю, именно тут и кроется причина, почему мне все это так мало дает. Я не почувствовал даже предвестия того подъема, который надеялся испытать. — И с еще большей серьезностью он возвестил: — Так вот — я хочу назад.

И вперился в Стрезера. Уэймарш принадлежал к той породе людей, которые всегда смотрят собеседнику в лицо, когда говорят о собственной персоне. Теперь и Стрезер позволил себе отдарить приятеля жестким взглядом, и это сразу же, как ему показалось, дало преимущество.

— Приятное известие для человека, который покинул дом только затем, чтобы свидеться с вами.

При этих словах в глазах Уэймарша вспыхнул мрачный, ни с чем не сравнимый огонь:

— Стало быть, только затем?

— Ну… в значительной степени.

— Мне показалось по вашим письмам, что ваша поездка имеет под собой какую-то подоплеку.

Стрезер замялся:

— Подоплеку? Под моим желанием побыть с вами?

— Под вашим угнетенным состоянием.

Уклончиво улыбаясь, так как совесть его была не совсем чиста, Стрезер покачал головой.

— Тут много причин сошлось!

— И ни одной главной, которая, видимо, вас подтолкнула?

Наконец-то наш друг смог ответить откровенно:

— Да, есть. Есть одно дело, которое связано с моей поездкой.

Уэймарш помолчал немного:

— Слишком личное, чтобы рассказать о нем?

— Нет, отнюдь… по крайней мере, вам. Только очень запутанное.

— Так, — сказал Уэймарш, вновь помедлив с ответом. — Я, быть может, в итоге и утрачу здесь способность соображать, но пока этого еще не произошло.

— Я изложу вам эту историю. Только не нынче ночью.

Уэймарш, казалось, сел еще прямее и еще сильнее сдвинул брови:

— Да почему же — мне все равно не хочется спать.

— Да, любезный друг, но мне хочется.

— В чем же тогда выражается у вас упадок сил?

— Именно в этом — в том, что я могу забыться на восемь часов подряд.

И Стрезер стал уверять приятеля, что, пренебрегая в ночные часы столь важным предметом, как постель, он портит себе впечатление от путешествия, которое именно потому ему так «мало дает». Наконец Уэймарш согласился отдать должное этим доводам, позволив уложить себя в постель. Ведя его, так сказать, твердой рукой, Стрезер помог Уэймаршу довести это дело до конца и, справляя последние мелочи — припуская лампу и накрывая приятеля одеялом, вновь подумал, что теперь в их отношениях он оказался в главенствующей роли. Он даже почувствовал нечто вроде снисхождения к Уэймаршу, который, укутанный со всех сторон и закрытый до подбородка, словно больной в палате, выглядел на белых простынях неестественно огромным, черным и в то же время каким-то жалким. Стрезеру чуть ли не стало жаль приятеля, подававшего голос откуда-то из недр постели:

— Так она и вправду имеет на вас виды? В этом причина?

Стрезер почувствовал себя неловко: мысли его друга принимали слишком прямое направление, и он тут же сделал вид, что не вполне понимает, о чем речь.

— Причина моей поездки?

— Причина вашего подавленного состояния и всего прочего. Даже невооруженным глазом, знаете ли, видно, что она загнала вас в угол.

Тут уж искренности Стрезеру было не занимать.

— Так вы решили, что я попросту сбежал от миссис Ньюсем?

— Каюсь, не знал, — сказал Уэймарш, — что вы такой привлекательный мужчина. Сами знаете, как эта дама вас отличает. Ну разве что, — проговорил он то ли с иронией, то ли с тревогой, — вы сами имеете на миссис Ньюсем виды. Что, она тоже сюда пожаловала? — спросил он с притворным ужасом.