Гелена Мнишек - Майорат Михоровский

• Название: Майорат Михоровский
• Автор: Гелена Мнишек
• Жанр: Исторические любовные романы

Роман «Майорат Михоровский» является продолжением книги «Прокаженная».

---

Ежи смотрел на кольцо, и печаль понемногу уступала место ненависти. Его одолевало множество вопросов, но он не мог найти ответа.

Почему Лкщия отказала ему буквально в последнюю минуту? Откуда вдруг взялась у нее такая решимость?

Почему на смену согласию вдруг пришли сухие слова: «Мы должны расстаться, потому что никогда не будем счастливы вместе. Я еще раз все обдумала, и мне не хватает смелости идти с вами под венец. Лучше, если мы оба как-то перестрадаем это, не обманываясь. Не хочу поступать с вами неблагородно».

Брохвич понял, что побудило ее принять решение.

Появление Богдана!

Ярость охватила графа. Он чувствовал себя оскорбленным, обманутым. Во всем виновен Богдан! Он, явившись нежданно, как демон-искуситель, с помощью какой-то неведомой силы принудил Люцию вернуть кольцо, лишив столь долгожданного счастья.

Брохвич, как и Люция сначала, подумал, что через Богдана действовал сам майорат — и его охватил безумный гнев на Вальдемара, использовавшего столь подлый прием. Брохвич понимал, что Люцию уже не вернуть, но думал сейчас лишь о мести, не желая даже понять, что заставило Люцию так поступить, он видел одного себя, мучился лишь своей бедой. Однако прежде всего хотел доискаться до истины, узнать, что же произошло.

Словно умирающий, перед глазами которого проносится вся его жизнь, Брохвич увидел в воображении череду лет, исполненных безответной любви к Люции. Столько напрасных трудов, столько борьбы и душевных терзаний, столько надежд, которые должны были вот-вот сбыться… Все растаяло, как мираж!

Обещание счастья оказалось злой иллюзией. Горечь пришла на смену столь долго и нежно лелеемым надеждам. Прошлое, рисовавшееся в его воображении нежными акварельными тонами, вмиг потеряло цвет. Брохвич уже не понимал своих чувств. Были минуты, когда ему казалось, что он любил Люцию лишь духовной любовью, что единственным его побуждением было дать ей счастье, и эти чувства укрепились, когда она стала его невестой.

А теперь все умерло. Осталась лишь зависть непонятно к кому, сожаление о потере любимой, принадлежавшей кому-то другому. И звериный инстинкт требовал мести.

Мести тому, кто отнял у него Люцию.

Богдан! Он и должен заплатить за все. А если за ним скрывался майорат, то и он не уйдет от кары!

Брохвич взял себя в руки и решил действовать незамедлительно.

Он задумался и вскоре пришел к выводу, что с Богданом следует встретиться где-то на нейтральной территории. Он знал, где бывает молодой Михоровский, и, пустившись на поиски, в тот же день увидел Богдана в одном из залов Лувра.

Увидев Брохвича, Богдан слегка удивился, но подошел и протянул руку.

Но граф ее не принял.

Щеки Михоровского окрасил румянец.

«Ищет ссоры», — понял он.

Какое-то время они молча мерили друг друга взглядами.

Наконец Богдан заговорил первым:

— Я понимаю, что вами движет, и оттого прощаю ваше поведение. Печаль бывает порой так сильна, что склоняет к невежливости…

Брохвич спросил таким тоном, словно давал пощечину:

— Значит, вы решили, что мною движет исключительно невежливость? Что я не подаю вам руки исключительно по причине дурного настроения?

— Конечно. Титул, который вы носите, требует от вас быть разумнее и не поддаваться минутным порывам…

— Вы своими интригами расстроили мой брак! — взорвался Ежи.

— Признаюсь, я действительно убедил баронессу от казать вам. Убедил ее, что она совершила бы весьма рискованный и неразумный поступок.

— Какое право вы имели так поступать?

— Право благородства.

— Вы действовали от себя лично… или по чьему-то поручению?

— Исключительно по собственной инициативе.

— Как же вас в таком случае называть? — резко бросил Ежи.

— Граф, прошу вас, успокойтесь. Я спас вас обоих. И вы, и она были бы несчастны. Люция никогда не любила вас и никогда не полюбит. Вас следовало остановить.

— И вы стали ангелом-хранителем Люции, стражем надпей с нею морали и счастья? Благодарю вас за труды, Ваше вмешательстве просто смешно и никчемно!

Богдан чувствовал, что вскоре не выдержит, как ни сдерживался:

— Граф, ты несправедлив и понапрасну испытываешь мое терпение. Еще раз повторяю: ваш брак не принес бы вам счастья Я хотел спасти кузину и добился этого. Вы знали, что она не любит вас, но все же побуждали к браку, не способному принести ей счастья. Кто же из нас двоих желает ей счастья по-настоящему, я или вы?

Гнев заглушил в Брохвиче все остальные чувства:

— Как бы вы ни пытались себя обелить, ваш поступок коварен и подл. Вы мне омерзительны!

— Граф, следите за словами! — крикнул Богдан не своим голосом.

— И не собираюсь! Я не подаю вам руки, я брезгую вами! Вы негодяй! Вы… ты… ты позоришь имя, которое носишь!

Богдан страшно побледнел. В глазах у него потемнело. Впервые в жизни ему нанесли такое оскорбление.

Когда он очнулся, Брохвича уже не было.

Кровь бросилась Богдану в лицо. Оскорбленная гордость требовала отмщения.

Он выходил из Лувра, уже приняв твердое решение.

Он был готов терпеливо сносить все оскорбления ради Люции, но все же это оказалось выше его сил.

Успокоившись, почти весело он шагал к своему дому. Вспомнил свою первую дуэль в Варшаве, и это еще больше разожгло его пыл:

— Нет, там было совсем другое дело!

Он был полон плохих предчувствий — жаль было и Люции и жизни. Лишь теперь он небывало ясно и четко ощутил глубину своих чувств к Люции: любовь, сострадание к ее несчастьям..

— Что же будет с ней? — спрашивал себя Богдан. Мысли о предстоящем поединке отступили перед лицом этого вопроса, овладевшего всем существом юноши.

— Что же будет с Люцией, если…

И в поисках ответа на мучительный вопрос Богдан не мог уснуть всю ночь.

ХLVIII

Брохвич пытался вырвать из сердца жестокую правду, услышанную от Михоровского, но не мог. Горькая, отвратительная истина так и осталась в его душе, калеча ее, порождая трезвые и крайне болезненные мысли.

Богдан был прав, После свадьбы Люция непременно возненавидела бы тебя! Она презирает тебя, обратив все чувства к своему избавителю! И она права — Богдан благородно поступил с ней, а вот ты хотел заполучить ее ради собственного эгоизма…

Незнакомая доселе тяжесть легла на сердце Ежи. Сомнения в своей правоте росли, а уважение к Люции и Богдану, возникшее вдруг, все укреплялось. Граф боролся с собой. Самые потаенные мысли он подверглись трезвому анализу, как и чувства. Брохвич уже жалел о содеянном — лишь печаль утраты по-прежнему обжигала.

Перед собой Брохвич видел пустоту, жизненную пустоту, и это видение преследовало неотступно, как древнегреческие духи мщения. И он содрогнулся, осознав, что обречен брести по этой пустыне без единого оазиса, в одиночестве, с израненной душой, с кровоточащим сердцем.

Плач разрывал ему грудь — но на глазах не появилось ни слезинки. Глаза оставались сухими, мрачными. Неотвязная мысль не покидала графа: «Богдан победил!»

Богдан превосходил его в понимании потаенных мыслей Люции, ее души — и потому Люция должна ценить и уважать Богдана, а не его, едва не увлекшего девушку в бездну несчастья. Сравнив себя с Богданом, Ежи сам себе показался карикатурой.

Сам он лишь пестовал собственный эгоизм — а Богдан был движим благородством. Но… было ли благородство единственным чувством, ради которого Богдан расстроил их брак? Теперь уже ясно, что он действовал по собственной инициативе и Вальдемар совершенно ни при чем. И все же — только лишь благородство им двигало или были и другие причины?

И граф задумался: почему Богдан, обычно столь порывистый и несдержанный, на сей раз был необычайно спокоен? Почему столь хладнокровно держался под градом оскорбительных слов, почему выказал тактичность, какой Брохвич в нем и не подозревал? Что за сила оказалась способной так изменить его?

Что за сила лишила его всем известной несдержанности?

Что за сила наполнила его рассудочностью и трезвомыслием?

Есть лишь один ответ. Богдан любит Люцию!

Эта мысль становилась все более вероятной, окончательно сломав Брохвича, ибо вдобавок ко всем своим несчастьям он увидел перед собой еще и соперника…

И все же он жалел, что оскорбил Богдана. Тревожился, удивлялся хладнокровию юноши, укорял себя за все прозвучавшие из его уст оскорбления. Запершись в своем кабинете, он мучился и страдал, не находя ни выхода, ни спасения.

Он понял, что недостаточно еще любить женщину до безумия, открывать перед ней всю глубину своих чувств, недостаточно любить ее душою и жаждать сердцем — нужно еще обладать теми качествами и чувствами, что способны склонить женщину к взаимности. Нужно уметь открыть любимой силу своей страсти, нежной, деликатной, неуничтожимой, вечной.