Игорь Курукин - Повседневная жизнь русского кабака от Ивана Грозного до Бориса Ельцина

• Название: Повседневная жизнь русского кабака от Ивана Грозного до Бориса Ельцина
• Автор: Игорь Курукин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 2007
• ISBN: I8ВN 978-5-235-02970-5

«Руси есть веселье питье, не можем без того быти» — так ответил великий киевский князь Владимир Святославич в 988 году на предложение принять ислам, запрещавший употребление крепких напитков. С тех пор эта фраза нередко служила аргументом в пользу исконности русских питейных традиций и «русского духа» с его удалью и безмерностью.

На основании средневековых летописей и актов, официальных документов и свидетельств современников, статистики, публицистики, данных прессы и литературы авторы показывают, где, как и что пили наши предки; как складывалась в России питейная традиция; какой была «питейная политика» государства и как реагировали на нее подданные — начиная с древности и до совсем недавних времен.

Книга известных московских историков обращена к самому широкому читателю, поскольку тема в той или иной степени затрагивает бóльшую часть на­селения России.

---

Сокращение и удорожание продукции гражданских отраслей вызвало спекуляцию хлебом. Мужик сообразил, что еще более выгодно перегонять его на самогон: именно тогда этот продукт прочно утвердился в российской деревне в качестве не только заменителя исчезнувшей водки, но и универсального средства обмена. В городе же неисправимые клиенты закрытых «монополек» перешли на различные суррогаты — очищенный денатурат («ханжу») и одеколон, что приводило к тяжелым отравлениям. Другие стали покупать сахар для перегонки на брагу; теперь эта операция приносила несколько рублей дохода по сравнению с 5—10 копейками, которые до войны выручали от спекулятивной торговли по ночам казенной водкой.

1916 год дал резкое увеличение статистики «городской» преступности (в деревне она, напротив, сократилась); уголовная полиция накануне Февральской революции занималась преимущественно борьбой с подпольным изготовлением и торговлей спиртным. Отмечалось также увеличение потребления наркотиков, и правительство даже вынуждено было принять в 1915 году отдельное постановление «О мерах борьбы с опиекурением» с запретом сеять опиумный мак, производить и сбывать полученные из него препараты на территории Забайкальской области, Приамурского и Иркутского генерал-губернаторств{140}.

Введение запретительных мер в 1914 году дало весьма важный опыт проведения «трезвой» политики. Однако эта преимущественно административная акция не была подкреплена в условиях войны материальными средствами и в итоге имела отнюдь не повсеместный успех в стране, где потребление водки шло по нарастающей в течение трехсот лет. Поражения на фронтах и падение жизненного уровня делали правительственную политику все более непопулярной. Последние проведенные перед революцией социологические опросы показывали уже не такую радужную картину, как в 1914 году, и вынуждали их авторов признать, что «пьянство народа продолжается теперь в таких же чудовищных размерах, хотя и не открыто, как прежде»{141}.

Временное правительство пыталось сохранить введенные ограничения и даже усилить их. Его постановление «Об изменении и дополнении некоторых, относящихся к изготовлению и продаже крепких напитков» от 27 марта 1917 года воспрещало «повсеместно в России продажу для питьевого потребления крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ, из каких бы припасов или материалов и какими бы способами эти напитки и вещества ни были приготовлены», — но при этом признавало свободным промыслом производство и продажу «в винодельческих местностях… с соблюдением действующих узаконений и правил, натуральных виноградных вин из произрастающего в России винограда». Городские и земские общественные учреждения по-прежнему имели право издавать постановления, ограничивавшие или запрещавшие такую продажу. Нарушение этого порядка каралось в первый раз заключением в тюрьме на время от двух до четырех месяцев, а в третий — от восьми месяцев до одного года и четырех месяцев{142}.

Однако политическая нестабильность и экономический кризис не позволили реализовать ни этот, ни многие другие планы Временного правительства. События октября 1917 года принципиально изменили обстановку в стране, а вместе с ней и алкогольную политику, которая досталась в наследство новой большевистской власти.

Глава 6 ОТ КАБАКА К ОБЩЕПИТУ: ВЫПИВКА В СОВЕТСКОЙ РОССИИ И ПОСЛЕ

Бутылка по декрету и «по секрету»

Еще в августе 1916 года Министерство внутренних дел утвердило «Правила о порядке уничтожения, по чрезвычайным обстоятельствам, спирта, вина и других крепких напитков», с приложением практических указаний о технических приемах и способах уничтожения. Спирт предписывалось сливать в канализацию, с возможно большим количеством воды «для ослабления крепости спускаемого спирта и предотвращения образования в канализационных трубах спиртовых паров». Водку, разлитую в бутылки, предлагалось слить в бочки, перекачать в цистерну, а затем уничтожить тем же способом. В исключительных случаях водку разрешалось ликвидировать вместе с посудой. К работам по уничтожению напитков рекомендовалось привлекать преимущественно женщин и с целью избежать огласки производить их предпочтительно в ночное время. В случаях, когда не было опасности пожара, спирт можно было сжигать в специально вырытых ямах.

До поры к столь решительным мерам прибегать не приходилось. Однако весной 1917 года весь государственный аппарат империи развалился. Если в центре существовало двоевластие в лице Временного правительства и Советов, то в провинции царило «многовластие» при отсутствии какой-либо правовой системы.

Назначенные правительством комиссары часто не обладали ни опытом, ни авторитетом и должны были считаться с Советами, земствами, прочими комитетами общественных организаций и волостным крестьянским самоуправлением; в случае конфликта их сменяли те, в чьих руках была сила, — местные гарнизоны. Разгром полиции и массовая амнистия привели к разгулу преступности, с которой не могла справиться непрофессиональная милиция из добровольцев.

С падением «старого режима» и ликвидацией дееспособной власти представители новой силы, прежде всего солдаты, поняли наступившую свободу как возможность вволю попить-погулять. В этом желании не было ничего принципиально «контрреволюционного» — погромы винных складов и заводов начались не с приходом к власти большевиков, а еще летом 1917 года.

6—7 июля в Липецке солдаты разгромили ликерный завод; затем бесчинства начались в Ельце. 8 июля в Новочеркасске «несознательные граждане» пошли громить винный склад, и со второй попытки им это удалось. Началось повальное пьянство, к которому подключились солдаты, посланные для прекращения погрома.

Пока «демократы» упрекали большевиков, а те списывали вину за безобразия на происки буржуазии, новый вал пьяных погромов поднялся в сентябре, вслед за провалом Корниловского мятежа. Очевидец-гимназист описывал разгром винного завода в городе Острогожске Воронежской губернии: «Пили из ведер, из солдатских котелков и просто перегнувшись через край огромного чана, пили тут же у бочек, пили во дворе, усевшись у стенок подвала. К заводу бежали со всех сторон всякие проходимцы. Теснота и давка в подвале нарастала с каждой минутой. Солдаты, чтобы не лазить по гладким и скользким стенкам чанов и не черпать водку, перегибаясь через стенки, просто простреливали чаны из винтовок. Струйки водки лились прямо в котелки. Вскоре в подвале ходили по пояс в водке. Кто падал, больше уже не вставал — тонул в ней. Тут же возникали драки пьяных из-за мест у бочек и чанов, из-за прохода в подвалы. Все кончилось чрезвычайно печально. То ли кто-нибудь, выпив, решил закурить в подвале и бросил горящую спичку, то ли кто-то зажег спичку, чтобы найти упавшего товарища, но вдруг в подвале вспыхнул пожар, который моментально охватил все помещение. Началась страшная паника. Все ринулись к выходам. Образовались пробки. Люди с громкими воплями выскакивали из подвалов и с воем катались по земле, стараясь потушить свою горящую одежду»{1}. Прибывшие для водворения порядка войска пришлось отправить обратно, поскольку и они не устояли перед разливанным морем. Толпы солдат и примкнувших к ним жителей громили винные склады в Ржеве, Белгороде, Курске, Торжке, Ярославле, Моршанске, Сарапуле, Вышнем Волочке, Гжатске, Галиче и других городах{2}. В Пензе штурмовали избирательные участки по выборам в Учредительное собрание — прошел слух, что в день голосования народ будут поить.

В ноябре 1917 года это поветрие дошло до столицы: под лозунгом «Допьем романовские остатки!» в Петрограде начался разгром винных складов. Кто конкретно являлся инициатором этой акции и насколько она была организованной, сейчас установить уже невозможно. В то время обвинение было предъявлено кадетской партии. Правда, позднее один из самых информированных участников событий — управляющий делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевич признал, что большинство документов по делу о погромах было в конце 1917 года передано из Петроградского Совета в Наркомюст, где уничтожено наркомом И. 3. Штейнбергом, поскольку якобы содержало материалы, компрометировавшие его партию левых эсеров{3}.

Скорее всего, в условиях крушения государственной власти провокационные призывы штурмовать винные склады сочетались со стихийным «подъемом» деморализованных солдат и прочей городской публики, не склонной поддерживать «царский» трезвый порядок. Волна погромов распространилась по городу и приняла к началу декабря угрожающий характер. Предпринятые новыми властями меры по выявлению и ликвидации запасов спиртного успеха не принесли: 23 ноября 1917 года призванные для этой цели солдаты устроили новый «штурм» погребов Зимнего дворца, о чем вынужден был доложить Военно-революционному комитету нарком просвещения А. В. Луначарский{4}.