Степан Сухачевский - У Белого Яра

• Название: У Белого Яра
• Автор: Степан Сухачевский
• Издательство: Издательство газеты «Красный Курган»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1959

Степан Сухачевский — уроженец Курганской области. После окончания сельскохозяйственного техникума несколько лет был зоотехником, затем — учителем. Начиная с 1932 года, находится на газетно-журнальной работе. Был литературным сотрудником ряда республиканских, краевых и областных газет, в которых публиковал очерки, рассказы, фельетоны. Последние годы работает в издательстве «Красный Курган».

В 1955 году в Кургане вышла его первая книга — повесть «Коля Мяготин», которая была тепло встречена читателями.

Новая повесть тов. Сухачевского «У Белого Яра» посвящена теме гражданской войны в Зауралье. В основу ее сюжета положены реальные события, происходившие в Кургане в 1918—19 г.г.

---

На берегу пестрели толпы народа. В стороне паслись стреноженные лошади, а всадники, разбившись на группы, отдыхали в прохладной тени тальника. Вновь прибывающие, отыскав односельчан, подсаживались в кружок. Над поляной стоял многоголосый шум, в свежем утреннем воздухе таяли бесчисленные махорочные дымки, слышались неторопливые разговоры о крестьянском житье-бытье.

Усть-суерцы расположились около старой березы. Навалившись спиной на ее корявый ствол, худощавый солдат задумчивым взглядом обвел широкий луг, густо покрытый стрельчатыми метелками полевого костра и пушистыми усиками мятлика. В жарких лучах солнца степь играла и переливала всеми цветами радуги. «Хороша землица, — думал солдат. — Неужли опять отнимут ее у мужиков? Не отдадим!».

— Идут! Идут... — зашумели вокруг.

От речной переправы легко поднимались на косогор Пичугин и Скрябин. Рядом с ними шагал какой-то великан с лицом цыгана. Незнакомец был одет в длинную неподпоясанную рубаху; левая рука его, забинтованная в запястье, покоилась на широкой повязке, а в правой он нес древко со свернутым знаменем. Они прошли к старой березе, где стояли усть-суерцы. Сюда подвинулись и остальные.

— Товарищи фронтовики! — зычно крикнул Скрябин. Стало тихо. — Волостной комитет партии и партизанский штаб призывают вас взяться за оружие. Над Республикой нависла смертельная опасность!

Люди впервые услышали: гражданская война... Суровый смысл этих еще не привычных слов не сразу восприняло сознание, но сердце безошибочно подсказало: враг рядом! Он где-то совсем близко, возможно, в родном селе, где с детства знакомы тебе каждая калитка и каждый плетень. Враг может напасть на тебя вон из того лесочка, куда ты бегал зорить грачиные гнезда; он может выстрелить из камыша, где ты с дедом любил ставить мордушки, убить из-за угла, у которого ты с трепетом сказал девушке: «люблю». Враг жесток и беспощаден.

Смолкнув, Скрябин бережно взял красное знамя у Федора-кузнеца (это был он), и тот, не снимая повязки с левой руки, правой стал осторожно приподнимать полу рубахи. Затем медленно повернулся перед толпой, и каждый увидел: на обнаженной спине кузнеца был вырезан лоскут кожи величиной с ладонь. Рана с рваными запекшимися краями напоминала формой пятиконечную звезду.

— Это сделали каратели... — громко сказал Федор и, превозмогая боль, опустил рубаху.

В толпе кто-то ахнул, замер чей-то подавленный стон.

— Палачи!..

Пичугин разорвал тонкую тесемку, которой было связано знамя, и алое полотнище взвилось на ветру.

— Друзья! Посмотрите на это дерево...

На удивление могуч был ствол березы, под сенью которой стоял Пичугин. Четыре дерева срослись вместе у одного основания. На высоте человеческого роста они расчленились, их раскидистые ветви, словно боясь разлучиться, сплелись в одну общую крону. Не выстоять бы березам-близнецам в одиночку, а, слившись воедино, они, как сестры, защищают друг друга! Грозы и молнии не сломили их.

Вот об этом и сказал Пичугин.

— Поклянемся перед этим красным знаменем в своей верности Советской республике!

Преклонив колено, Дмитрий чуть приподнял окантованный бахромой край знамени, благоговейно поцеловал его и поднялся.

Преклонив колено, Дмитрий чуть приподнял окантованный бахромой край знамени.

 

— Слушайте партизанскую клятву!

Люди теснее сомкнули ряды.

— Я, солдат-фронтовик, вступая в отряд народных мстителей «За власть Советов!»... — торжественно читал Пичугин, и сотни голосов, слившись воедино, повторяли каждое его слово:

— Я, солдат-фронтовик...

Четко звучит сильный голос Дмитрия:

— ...перед лицом своих боевых товарищей по оружию торжественно клянусь быть храбрым и смелым, в борьбе с врагами не щадить своей крови и самой жизни!

Над тихой в этот знойный час долиной Тобола неслось, как эхо:

— ...быть храбрым и смелым... не щадить своей крови...

И снова слышен взволнованный голос командира отряда:

— ...Если я нарушу мою торжественную присягу, то пусть сам народ покарает меня как изменника Родины и жалкого труса! Клянемся!

— Клянемся!.. Клянемся!..

Перед Пичугиным стояли уже не просто крестьяне, как было еще час назад, а партизаны, воины, понимающие всю важность происходящего. Головы были обнажены, лица дышали суровой решимостью.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ПРОВОКАТОР

— Курите?

— Нет.

— Не курите? Большевистский табачок курили, а наших папирос не хотите?

Лавр насмешливо посмотрел на капитана Постникова.

— К чему эта комедия? Начинайте лучше допрос.

— Ну, ну, не будем ссориться по пустякам.

С рассеянным видом Аргентовский принялся рассматривать мрачный кабинет начальника контрразведки: каменные стены, покрашенные в какие-то неопределенные тона; узкую, обитую кожей дверь, у которой замер пожилой усатый конвоир. Окон не было совсем, кабинет освещала большая люстра под низким, давящим потолком. «Какое-то подземелье», — подумал Лавр, пытаясь хоть на чем-нибудь сосредоточиться.

— Вот что, Аргентовский, — примирительно заговорил Постников. — Давай начистоту. Согласен?

Лавр молча полуобернулся.

— Твое дальнейшее запирательство просто безрассудно. Дела у большевиков швах...

Капитан встал, быстро прошел в угол кабинета, отдернул шелковую шторку. В глубокой нише Лавр увидел большую, подсвеченную с обратной стороны, военную карту.

— Видишь, сколько флажков? Каждый — это город, освобожденный нами от большевиков! — с пафосом воскликнул Постников. — Советы пали на Урале и в Сибири. Восстало Поволжье... Мы теперь хозяева на тысячеверстном пространстве. За нами — половина России!

— Вы забываете о Москве и Петрограде...

— Падение красной Москвы предопределено. Центр большевистской России мы задушим голодом. Нас всюду ждет многострадальный русский народ.

— «Народ!..». Буржуи, меньшевики да золотопогонники...

— Ха-ха! Но ведь и ты, если не ошибаюсь, имел честь принадлежать когда-то к славному русскому офицерству?

— Да, «имел честь»... Недолго! Чин прапорщика получил на фронте. Спас командира в бою... На фронте и в солдаты разжалован.

— Хвалю за откровенность! Черт побери, ты начинаешь мне нравиться! Что ж, и я буду откровенен... Ты, Аргентовский, еще молод, тебе только жить, а здоровье у тебя — того... кровью харкаешь. Тюремного режима ты долго не выдержишь.

Лавр вскочил, в его сузившихся зрачках блеснули гневные искорки.

— Не тяните волынку, капитан! Скажите, что вам надо от меня?

— Садись!

Постников небрежно сунул два пальца в кармашек френча, извлек оттуда за колечко маленький никелированный ключик, эффектным жестом подбросил его, ловко поймал на ладонь и, выждав мгновенье, открыл верхний ящик стола. Порывшись в бумагах, достал исписанный лист, положил его перед заключенным.

— Читай!

Скосив глаза, Лавр увидел жирный заголовок над мелким текстом: «Письмо в газету».

— Что за чертовщина!

— Ничего особенного, обычная агитка для народа, — криво усмехнулся Постников. — Прочти!

Лавр прочел: «Я, бывший начальник красной милиции, обманутый большевиками, совершил по молодости лет тяжкие преступления против веры, царя и отечества. Знаю, нет мне прощения, но льщу себя надеждой, что чистосердечное раскаяние в злодеяниях, совершенных большевиками, с коими я был связан, облегчит мою участь и поможет мне искупить тяжкую вину перед русским народом...».

Пока Лавр читал, Постников вкрадчиво говорил:

— Подпиши это, и ты сам, твой больной престарелый отец и младший брат, арестованные вместе с тобой, получите полную свободу и приличное вознаграждение. Для безопасности уедешь со всей семьей в любой из наших городов, займешься торговлей. Потом, лет через десять, если захочешь, сможешь вернуться в свой Курган... Что на это скажешь?

Сильные судороги исказили лицо Аргентовского. Он порывисто вскинул на стол руки и с мальчишеским задором сложил два кукиша.

— А вот это видел?!

Лавр ожидал всего, но только не того, что произошло. Начальник контрразведки не закричал, не затопал ногами, нет, он беззвучно рассмеялся и с веселым видом откинулся на плетеную спинку кресла-качалки.

— Ха-ха! А ты из отчаянных, Аргентовский! Решил, значит, прослыть героем? Что ж, такое удовольствие мы тебе охотно предоставим.

Приподнявшись, Постников толчком отбросил кресло, выждал, пока оно перестало качаться, повернулся к Аргентовскому.

— Мы приготовили для тебя небольшой сюрпризец...

С этими словами он резко нажал кнопку электрического звонка. В стене бесшумно раскрылась потайная дверь, и в кабинет шагнул какой-то верзила.

— В «боксерскую»! — злорадно произнес Постников.

Сильные руки втолкнули Лавра в темную камеру. По углам, невидимые во мраке, притаились люди. Тот, что был ближе, сокрушительным ударом кулака, затянутого в боксерскую перчатку, отбросил Лавра в угол. Здесь ждал его новый удар.