Анатолий Голубев - Мир без милосердия

• Название: Мир без милосердия
• Автор: Анатолий Голубев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

«Мир без милосердия» — таким безжалостным встает перед нами мир буржуазного спорта в романах Анатолия Голубева «Тогда умирает футбол» и «Никто не любит Крокодила», вошедших в эту книгу. В основе романов — подлинные события, происшедшие с английскими футболистами и профессиональным французским велогонщиком.

---

— Сколько?!

— Пять минут — двое, и еще трое — четыре минуты! Если Гастон не даст соединиться обоим отрывам — все в порядке!

«Пять!.. Пять!.. — стучало в висках. — В запасе лишь две минуты, которые могут растаять как дым. Да еще минута бонификации на финише. Да полминуты на приме. Значит, тридцать секунд. Через тридцать секунд все пойдет прахом. И сегодняшний этап, и былые туры, и кличка Крокодил...»

Роже нагнулся к рулю и несколько раз тряхнул головой.

— Вперед! Вперед! — крикнул он Эдмонду.

Выбравшись в головку растянувшегося метров на сто пятьдесят «поезда», он рванулся с такой скоростью, словно усталость на подъеме была лишь сном, дурным и случайным. В головке Крокодил провел две атаки. И только Эдмонд последовал за ним. Они бросали машины с асфальта на булыжник, потом снова на мокрый асфальт. Шли по грани заградительных полос, с миллиметровой точностью резали углы, стараясь работать как можно экономнее. Роже понимал, что идет на пределе своих возможностей. Он думал о Томе, но, странно, не ощущал былого тревожного волнения. Словно судьба Тома уже прошла сквозь него и ничто теперь не может его взволновать.

Казалось, он летит, и если бы не Эдмонд, который внезапно осел, вряд ли бы «поезд» смог их догнать. Но усталость Эдмонда отрезвила Роже, он сдержал себя и, дождавшись, Эдмонда, улыбнулся ему:

— Будет, Эд. Мы славно поработали.

— Да, кажется, раскочегарили «поезд».

— Подождем...

Они покатались легко, восстанавливая дыхание и разминая мышцы. «Поезд» подхватил их и понес с собой.

«Никогда не думал, что смогу так идти после проигранного напрочь подъема. Наверно, это отчаяние, — думал Роже. — Я шел почти сорок миль в час. И мне казалось, дороге не будет конца. Так приходилось думать уже не раз...»

Когда вновь проскочил «маршал», Эдмонд закричал:

— Видел?! Всего три минуты. И они врозь. Видел?!

— Молодец, Гастон. Продержался.

Но радость оказалась преждевременной. На последних пятнадцати милях Роже почувствовал, что вновь может остановиться. Он слишком много вложил в прошлый бросок. Его тошнило, хотелось есть, но он боялся оставить руль. Рука повиновалась плохо. Посторонней конструкцией лежала она на руле: стронь ее — и уже не водворишь на место. Кто-то несколько раз прыгал мимо него вперед, но Роже не принимал вызова. Он решил, что даже Эдмонду стоит бросить его и попытать свой шанс.

— Иди! — крикнул Роже.

Эдмонд покачал головой.

— Иди! — еще яростнее крикнул Роже.

Но тот опять упрямо замотал головой.

— Говорю тебе — иди! — завопил Роже. — Сдох, да?! — Он хотел добавить что-нибудь оскорбительное и тем самым вывести Эдмонда из себя. Но после всего, что произошло на подъеме, даже такое выражение, как «сдох», прозвучало, жестоким оскорблением.

— Иди! Выигрывай, сколько можешь! Я доберусь!

Судорога исказила лицо Эдмонда. Он дернул вперед и, как от стоящих на месте, ушел вслед за образовавшимся отрывом.

Провожая Эдмонда взглядом, Роже твердил себе: «Если ты проиграешь хоть несколько метров этому салажонку — конец! Ты не должен ему уступать, слышишь? Не должен! Иначе вся жизнь напрасна. Неужели вся твоя жизнь не стоит одного усилия? Еще одного усилия?!»

Роже даже не представлял, откуда взялись силы удержаться в спуртующем «поезде». Мимо пронеслась к финишу, «техничка», и высунувшийся Жаки прокричал ему:

— Разрыв не более трех минут! Не более трех минут!

Это была победа.

Роже вкатился на аллею парка в одиночку. На финише еще бушевали приветствия во славу победителя этапа. И теперь десятки тысяч людей приветствовали его, победителя тура. Прокатившись через линию финиша, Крокодил упал на руки Оскара и Жаки. Они целовали его, мяли... Кто-то сдергивал с него стартовый номерок... А он лишь устало смотрел в одну точку — на пушистые волосы Мадлен, даже боявшейся подойти к нему. Рядом вырос улыбающийся Эдмонд. Роже обнял его. И вместо слов благодарности, которые никак не складывались в подобающую фразу, сказал:

— Что собираешься делать после гонки?

— Что делать гонщику, когда заканчивается сезон? Жениться!

— Есть подходящая кандидатура?

— Есть... Сестра милосердия. Мы с ней года два встречались только на гонках.

— Наверно, присмотрелась к нашему быту — и не захочет?

— Захочет... — Эдмонд улыбнулся.

Роже потрепал его рукой по затылку.

— Ну-ну... — И устало пошел к машине.

— Итак, подведем итог, — радостно потирая руки, подскочил Оскар. — Ты в трех минутах фавора. Гастон стал пятым... Эдмонд и то влез в десятку. Славно! А как все дурно началось утром!

— И днем было не лучше, — поддакнул Роже.

— Да, и днем, — словно вспомнив о событиях на этапе, вяло согласился Оскар. Он погладил Роже по спине и вдруг очень тихо произнес: — Ничего, старина. Главное сделано! И выше нос! Гонщик такого класса, как ты, должен постоянно помнить о своем поведении. Каждый твой жест может родить новую легенду.

Оскар повернулся и пошел прочь, а Роже долго смотрел на его удаляющуюся спину. Потом его окружила прорвавшаяся сквозь оцепление толпа. В руки совали портреты, программы, блокноты. Крокодил подписывал их сосредоточенно, словно подписывал крупные чеки на предъявителя. Кругом стоял рев восторга, а он был пуст. Да, да, не устал, а просто пуст. Разве это победа?!

В столовой папаша Дамке встретил его объятиями и тортом, на который, кажется, пошли все сырьевые запасы кондитерских фабрик Вашона. Потом появился и сам Вашон. Потом дочка. Потом еще кто-то. Крокодила посадили за отдельный стол и, окружив плотным кольцом, допустили репортеров. Он так и ел, толком не сознавая, то ли ест, то ли позирует за едой фотографам и кинооператорам. Он многократно переживал эти минуты после победы и каждый раз был не в силах подавить дрожь лихорадочного возбуждения, когда самая простая шутка смешит, самая нелепая мелочь запоминается, а все детали, нанизываясь одна на другую, образуют некую праздничную, цветастую гирлянду.

— Вы довольны победой?! — просовывая откуда-то из-за плеча руку с микрофоном, почти в ухо прокричал белозубый громила.

Роже поморщился: скорее от глупости вопроса, чем от громкости крика.

— Нет. Огорчен...

— Что вас волнует больше всего?

— Переполненная гонщиками дорога — опасаюсь каждого, кто сидит на велосипеде хуже меня.

— Сколько вам лет?

— С удовольствием бы ответил, но могу ввести в заблуждение — мой возраст ежесекундно меняется.

— Вы часто ошибаетесь в жизни?

— Редко. Но боюсь ошибок постоянно.

— Говорят, у вас было трудное детство?

— Не могу назвать его счастливым, но оно было достаточно долгим.

— Какой для вас этап был самым трудным?

— Последний. К этому времени все уже так надоедает! В том числе и репортеры.

— А как относится к вашей победе жена?

— Лучше спросить об этом у нее.

— Каковы ваши планы в дальнейшем?

— Собираюсь разводить картофель и салат. А если удастся — и ананасы.

— Вы бросаете спорт?

— Ходят слухи, — неопределенно хмыкнул Роже.

Так отбиваясь от наседавших репортеров, он отвечал на вопросы то шуткой, то серьезно, создавая ералаш информации, в котором завтра завязнет пресса.

«Чем больше запутаешь сам, — советовала Цинцы, предлагая какой-то новый характер рекламной политики, — тем дольше будут распутывать уже без тебя. Что и требуется».

Но странно, сколько ни озирался Крокодил, сколько ни всматривался в сомкнутые ряды репортеров, Цинцы нигде не было. Пришел Оскар, и Роже сразу же переключил журналистов на него. Оскар уселся за стол капитально и начал священнодействовать — рисовать журналистам гонку, какой видел ее только он. Раздавались взрывы хохота и одобрительный гул.

«Оскаровская гонка будет походить на что угодно, только не на настоящую. Какая она, настоящая, знаю лишь я, а читателям эта правда и не нужна...» Воспользовавшись замешательством, Роже выскользнул из столовой, так и не закончив обеда.

Во дворе он увидел «олдсмобиль» Кристины. Заметив его, Кристина замахала руками. Роже подошел.

— Наш славный победитель! — Кристи вскочила с сиденья и отдала честь. — Позвольте вручить вам не предусмотренный папой приз — она достала из сумочки конверт.

Роже с недоверием взял его в руки. Характерный почерк Цинцы заставил сжаться сердце.

— Письмо?

— Да, любовное.

— Чтобы написать любовное письмо, надо исходить из условия — начинать письмо, не зная, что напишешь, а когда закончишь, чтобы не знал, что написал. Цинцы на любовные письма не способна. Кстати, где она сама?

Роже не стал распечатывать пакет и постарался как можно небрежнее сунуть его в карман. Кристи смотрела на него испытующе.

— Цинцы улетела сразу же после окончания гонки. И сейчас, думаю, над океаном.

— У нее что-нибудь случилось?

— Не знаю. Очевидно, в письме есть ответ и на этот вопрос.

— На словах она ничего не просила передать?