Адальберт Штифтер - Лесная тропа

• Название: Лесная тропа
• Автор: Адальберт Штифтер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1971

Предлагаемые читателю повести и рассказы принадлежат перу замечательного австрийского писателя XIX века Адальберта Штифтера, чья проза отличается поэтическим восприятием мира, проникновением в тайны человеческой души, музыкой слова. Адальберт Штифтер с его поэтической прозой, где человек выступает во всем своем духовном богатстве и в неразрывной связи с природой, — признанный классик мировой литературы.

---

Мне почудилось, когда он произносил эти слова, что легкая тень промелькнула у него в глазах; в это мгновение они смотрели перед собой с той же мечтательностью, как бывало, когда мы праздно сидели на Эпомео и вокруг нас ликовал океан небесной синевы, а под нами сверкало море, и он говорил со мною о желаниях и мечтах, свойственных юным сердцам. Вот почему у меня возникла догадка, что хоть он, по собственным словам, и нашел счастье, но счастье это неполно.

За все время нашего знакомства это был единственный раз, когда он намекнул на свое прошлое; прежде такого не случалось. Да я никогда его ни о чем и не расспрашивал ни до, ни после этого разговора. Кто много путешествует, научается щадить людей и не вторгаться в сокровенные покои их души, которые они открывают лишь по доброй воле. Я уже много дней провел в Уваре и вполне в нем освоился, ибо привычные здесь дела все больше занимали мое внимание и я принимал в них все более деятельное участие; в свободные же часы записывал свои впечатления в путевой дневник. И все же одно я понял: в чистой, заполненной делом жизни майора есть некоторый осадок, мешающий окончательному ее просветлению, и мне чудилась в нем какая-то печаль, которая у мужчин, разумеется, чаще всего выражается только в спокойствии и серьезности.

В остальном он как в жизни, так и в своем отношении ко мне был очень прост; никакой замкнутости, а тем более притворства не было в нем и следа. Так, на столе в его кабинете, куда я заходил очень часто и где мы в душные послеобеденные часы или вечером при свечах беседовали о том и о сем, пока не наступало время сна, стояла миниатюра в красивой золоченой рамке — портрет девушки лет двадцати — двадцати двух, но странное дело, девушки не красивой, а безобразной, хотя художник и старался затушевать это; особенно поражал в ней смуглый цвет лица и линия лба, притом в сочетании с некой силой и властностью, запечатленными во всех чертах, и с пылающим взором, обнаруживавшим весьма решительный нрав. То, что эта девушка играла роль в прежней жизни майора, не подлежало сомнению, и вновь, как во времена нашего знакомства в Италии, приходила мне в голову мысль о том, почему все же этот человек не женился. Но, следуя своим правилам, я ни тогда, ни сейчас ни о чем его не спрашивал. Он мог спокойно оставлять портрет на столе; никто из слуг не входил в его рабочую комнату, — если им что-нибудь было нужно, они останавливались в передней, где при входе их звонил колокольчик. Из его знакомых и гостей сюда тоже никто не допускался, майор принимал их в других апартаментах. Стало быть, то, что мне не возбранялось входить в эту комнату и осматривать все, что в ней находилось, было знаком доверия ко мне. Это доверие я объяснял тем, что никогда ни о чем не расспрашивал и не любопытствовал.

Тем временем наступила жатва, и никогда я не забуду той веселой, хлопотливой поры.

Майор за это время несколько раз ненадолго выезжал к соседям и я, по его приглашению, сопровождал его. Ни в одной стране, пожалуй, нет таких больших расстояний между селениями, как в Венгрии, но на быстрых лошадях, верхом или в легком экипаже, напрямик степью покрываешь это расстояние в сравнительно короткое время. Однажды майор надел тесно облегающий национальный венгерский костюм. Он был при полном параде, с саблей на боку. Платье это очень к нему шло. Он должен был произнести речь по-венгерски на съезде своего комитата. У меня было правило: в каждой стране, куда попадаю, по возможности скорее и насколько это в моих силах, изучить местный язык; так и здесь у людей майора и у всех окружающих я научился понимать по-венгерски, поэтому до меня отчасти дошел смысл речи, вызвавшей у одних слушателей восторг, а у других — резкое осуждение; на обратном пути майор полностью перевел ее мне. Вечером он явился к обеду во фраке, как бывало в Италии, да и большинство присутствующих сняли национальные костюмы и были в обычном, принятом по всей Европе платье.

Мы ездили с майором в гости и к другим помещикам по соседству. Я узнал, что таких имений, как у майора, здесь всего четыре. Несколько лет тому назад был основан союз ревнителей сельского хозяйства, которые, поставив своей целью его усовершенствование и возрождение исконных культур, решили сначала наилучшим образом поставить дело в собственных поместьях, тем самым подавая пример остальным, дабы они воочию убедились, что следствием таких мер будет благосостояние и безбедная жизнь. Союз имел свой устав, и вновь вступавшие участвовали в его собраниях. Помимо владельцев названных четырех образцовых имений, которые до сих пор были единственными членами союза, некоторые мелкие хозяева последовали примеру своих более богатых соседей, не вступая в союз. На заседаниях его, — как слушатель, а порой и как ищущий совета, — имел право присутствовать любой землевладелец, любой человек, заранее заявивший о своем желании. И многие широко пользовались этим правом, как я убедился на одном из таких собраний, состоявшемся у члена союза Гёмера, в четырех часах езды от Увара. Там из членов союза присутствовали только двое — майор и сам Гёмер, слушателей же собралось порядочно.

После этого я еще раза два заезжал к Гёмеру один и в последний раз даже прожил у него несколько дней.

Жатва близилась к концу, работы немного поубавилось, и как-то майор сказал:

— У нас теперь будет побольше свободного времени. Давайте на следующей неделе съездим с визитом к моей соседке, Бригитте Марошхеи. В лице соседки Марошхеи вы познакомитесь с самой замечательной женщиной на свете.

Спустя два дня после этого разговора он представил мне сына Бригитты, как раз заехавшего к нам. Это был тот самый молодой человек, который обедал с нами в день моего приезда в Увар и поразил меня своей красотой. Он провел у нас чуть ли не целый день и ездил с нами по всему имению. Как я заметил уже в прошлый раз, он был весьма юн годами, едва достигнув поры перехода от отрочества к юности, и очень мне понравился. Его карие, ласковые глаза смотрели так приветливо, а когда я увидел его на лошади, сильного и вместе с тем скромного, то потянулся к нему всей душой. У меня был некогда друг, такой же красавец, но — увы! — в самой ранней юности он сошел в холодную могилу. Густав — так звали сына Бригитты — напомнил мне его.

С тех пор как я услышал суждение майора о Бригитте и увидел ее сына, мне было весьма любопытно познакомиться с нею лично.

О прошлом моего хозяина и друга я кое-что узнал от Гёмера, когда у него гостил. Этот помещик, как и многие друзья майора, которых я у него видал, был человек открытого нрава и любитель поговорить. Не ожидая расспросов, он поведал мне все, что знал. Майор не был уроженцем этого края. Он происходил из очень богатой семьи. С самых юных лет он много путешествовал, но где именно, точно не знали, как не знали и того, на чьей службе получил он чин майора. В своем поместье Увар он раньше никогда не бывал. Несколько лет назад он появился и обосновался здесь и вступил в союз ревнителей сельского хозяйства. В то время членов в нем было всего двое: он, Гёмер, и Бригитта Марошхеи. Союза, собственно, еще не существовало, заседания и устав появились позднее; просто двое соседей по имениям — он и Бригитта — единодушно взялись за усовершенствование хозяйства в этой пустынной местности. Начало всему положила, по правде говоря, Бригитта. Ее можно назвать скорее некрасивой, нежели привлекательной, супруг ее, молодой, легкомысленный человек, с которым она была обвенчана в молодости, покинул ее и больше не появлялся. Тогда она с ребенком приехала в свое имение Марошхей и начала с мужской хваткой хозяйничать и все переделывать на свой лад, и до сих пор одевается она и ездит верхом по-мужски. Она крепко держит в руках своих работников, весьма деятельна и трудится с утра до поздней ночи. На ее примере видно, чего можно достичь неустанным трудом, ведь она совершила чудеса на своих каменистых полях. Познакомившись с Бригиттой, Гёмер стал ее последователем, введя ее приемы у себя в хозяйстве. И ни разу об этом не пожалел. Поначалу, когда майор поселился в Уваре, он несколько лет ни разу с нею не встречался. Но однажды она опасно заболела; тогда он поскакал к ней через степь и ходил за нею, пока не поставил ее на ноги. С тех пор он стал ее частым гостем. Говорили тогда, что он прибег к целительным силам магнетизма, которыми наделен, но толком никто об этом ничего не знает. Между ними возник сердечный дружеский союз — да эта женщина и достойна самой горячей дружбы, но естественна ли страсть, которую майор питает к некрасивой, увядающей женщине, — другой вопрос, а что это действительно страсть, поймет всякий, кто хоть раз увидит их вместе. Майор, без сомнения, женился бы на Бригитте, если бы мог, — его явно мучает невозможность этого брака; но поскольку о ее законном супруге ничего не известно, нельзя получить ни свидетельства о его смерти, ни развода. Вся эта история делает честь Бригитте, но не ее мужу, столь легкомысленно бросившему ее когда-то, меж тем как сейчас такой серьезный человек только и мечтает назвать ее своей.