Адальберт Штифтер - Лесная тропа

• Название: Лесная тропа
• Автор: Адальберт Штифтер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1971

Предлагаемые читателю повести и рассказы принадлежат перу замечательного австрийского писателя XIX века Адальберта Штифтера, чья проза отличается поэтическим восприятием мира, проникновением в тайны человеческой души, музыкой слова. Адальберт Штифтер с его поэтической прозой, где человек выступает во всем своем духовном богатстве и в неразрывной связи с природой, — признанный классик мировой литературы.

---

Глубокая печаль охватила меня. Вечером я вернулся домой, но так и не забылся сном. Весь следующий день провел я один, а на третий отправился наверх к полковнику. Он поведал мне историю своей жизни, и она глубоко потрясла меня. Потом он спросил, не зайду ли я к Маргарите и не поговорю ли с ней по-хорошему? И когда я согласился, провел меня по коридору и по желтой циновке в ее переднюю комнату. Так как ее там не было, он предложил мне подождать, сказав, что позовет ее и больше ко мне не выйдет, а удалится к себе через библиотеку. И он в самом деле не вернулся; спустя немного полуоткрытая дверная створка еще чуть приотворилась, и в комнату вошла Маргарита. Взгляд ее был устремлен на меня. Она была так же простодушно прекрасна, как предмет, в честь которого она названа, ибо имя ее на языке древних римлян означает — жемчужина. Полковник ни словом не заикнулся ей о том, что я собирался над собой сотворить, — это было по всему видно; ее глаза были устремлены на меня. Она вышла ко мне на середину комнаты, я, как всегда при наших встречах, протянул ей руку, и она не отказалась ее взять, но наши руки тотчас же разомкнулись.

— Маргарита, — начал я, — ваш батюшка испросил у вас для меня разрешения еще раз с вами побеседовать. Мы больше не будем так часто видеться, не будем, как бывало, бродить по лесам и полям, я буду теперь реже навещать Дубки… не так, как раньше… Не бойтесь, я больше не позволю себе говорить с вами, как позавчера… а только по-хорошему, спокойно… и ни о чем не стану просить…

Она не ответила мне на эти слова, хоть я произнес их с большими промежутками, и только молча стояла передо мной, уронив руки вдоль платья.

— Маргарита, — начал я снова, — простите меня!

— Мне нечего вам прощать. Вы не сделали мне ничего плохого.

Пока между нами происходил этот разговор, полковник снова вошел к нам из библиотеки, держа что-то в руке. Подойдя, он положил это на стол и сказал:

— Вот несколько засушенных цветков эдельвейса. Это — половина тех, что нарвала мне жена, когда в последний день ее жизни мы поднялись высоко в горы. Обоим вам незнаком этот цветок, он не растет в здешних краях. Я дарю вам эти цветы с тем, чтобы вы их поделили и сохранили у себя.

Сказав это, он повернулся и вышел в ту же дверь.

Я подошел к столу поглядеть на эдельвейсы. Их было ровно двенадцать числом. Я разделил их на две кучки и сказал:

— Маргарита, я разделил цветы на равные части: вот ваши, а эти мои. Не возражаете?

— Нет, — сказала она.

После этого опять наступило молчание, которое я прервал словами:

— Отныне я буду со всем старанием относиться к своим обязанностям. Буду с величайшей готовностью для каждого, близкого или далекого, делать все, что в моих силах, лишь бы он нуждался в моей помощи.

— Вот и хорошо, очень хорошо! — с горячностью откликнулась она.

— Думайте иногда обо мне, Маргарита, — продолжал я. — И даже если все у вас переменится, позвольте иногда моей тени являться вашим очам.

— Я считала вас за доброго, сердечного человека, — сказала она.

— Так оно и есть, Маргарита, так оно и есть, но только вы сейчас не хотите этого видеть и верить этому. А потому всего вам хорошего, Маргарита, будьте счастливы!

— Подождите минутку, — сказала она. И, подойдя к столу, взяла свой пучок эдельвейсов, смешала его с моими и сказала: — Возьмите и эти.

Я поглядел на нее, но не увидел ее лица, так как она отвернулась.

— Маргарита, — повторил я, — будьте счастливы!

Ответа я не расслышал, но увидел, что она делает мне рукой прощальный знак.

Итак, все миновалось. Я собрал со стола эдельвейсы, сложил их в книжку, что всегда со мной, и направился к двери, в последний раз прошел по желтой тростниковой циновке, миновал большой зимний сад, где уже стояло несколько редких растений, и у выхода ступил на краеугольный камень, который мы закладывали с такими шутками и смехом. И из сводчатых ворот вышел на волю. Я не хотел больше заходить к полковнику, предпочитая совершить свой путь в одиночестве, но, выйдя, увидел его на мягкой зеленой траве газона перед окнами. Мы пошли друг другу навстречу. Сначала оба молчали, а потом он сказал:

— Мы вас немного проводим.

Он разумел собак. Часть пути мы прошли бок о бок, а затем он заговорил:

— Пусть пройдет какое-то время. Я могу лишь повторить вам то, что вчера сказал у себя в комнате: оба вы виноваты. Вспомните мою жену, она без вздоха упала в бездну, потому что боялась меня испугать. Маргарита очень на нее похожа, хотя бы уж тем, что, как и мать ее, любит одеваться во все белое, хотя никто никогда ей об этом не рассказывал. Она силу духа сочетает с кротостью, грубость и жестокость ей ненавистны.

Я ни слова ему не ответил. Полковник впервые заговорил о наших с Маргаритой отношениях. Так дошли мы до развилки, откуда дорога ведет на его луг. Здесь мы расстались, и он пошел дальше в сопровождении своих собак.

Дело в том, что избранная мною тропинка вела не к дому, а полями взбиралась наверх и сворачивала в тальник, где летом пасется скот. Я выбрал эту тропку потому, что она проходит мимо хижины заболевшей старой Лизы, которую я собирался проведать. Домой я решил не возвращаться, так как если проголодаюсь, то во всякое время могу закусить по дороге в трактире Голля или в другой харчевне, мимо которой случится проходить.

Дойдя до кустов лещины, что на опушке тальника, я остановился. Поправил берет, сползший набекрень, и обратился к себе со следующими словами: «На будущее, столкнувшись с препятствием, которое покажется тебе неодолимым, вспомни полковника, Августин, и его непоколебимую дочь».

А потом кустами лещинника пошел дальше.

У меня больше не было никого, кроме моих больных, и в эту минуту мне казалось, что все они с нетерпением ждут меня.

Я, собственно, только вечером намеревался побывать у старой Лизы и думал не идти, а ехать к ней, но раз уже я забрел в такую даль, то и решил, что при неспешной ходьбе и без того вовремя к ней доберусь. Мне очень не хотелось прямиком от полковника заходить домой за лошадьми. Итак, погруженный в думы, я медленно брел по лесу, завернул в трактир рядом с лесосекой и закусил тем, что оставалось у них от обеда.

Когда же от старой Лизы я другими лесами возвращался домой, солнце уже низко спустилось к горизонту, и тут случилось то, что полковник предвидел еще в полдень; над гребнем высокого леса, откуда зимою нагнало к нам дождевые тучи, приведшие к той страшной гололедице, как будто собиралась гроза; солнце садилось за рваные, опаленные по краям тучи. Выйдя на открытое место, я без помехи наблюдал это смятение, эти таинственные приготовления в небе.

Домой я зашел только приказать заложить каурого, чтобы он отвез меня к Эрлеру, к которому я хотел приехать засветло, чая еще до грозы вернуться.

Когда мы с Томасом при возвращении миновали последние деревья Таугрунда, молнии уже сверкали в ветвях и время от времени зажигали свои причудливые зигзаги над отдаленным лесом. Да и вечернее небо изменилось до неузнаваемости. Там, где солнце зашло за окрашенные в пурпур тучи и отсвечивающие желтизной куски ясного неба, все слилось воедино в темном нагромождении туч, откуда временами полыхало огнем. Я потому и приказал заложить каурого, который не страшится небесного огня, тогда как вороных он ввергает в панический ужас.

Едва мы свернули с дороги, чтобы въехать к себе во двор, как из сумерек, где никли притихшие деревья и посверкивали молнии, вырвался человек, закричавший, что мне надо сейчас же ехать к нижнему Ашахеру, с ним приключилась беда. Ашахера задело в лесу поваленным деревом, он сильно пострадал, и его несут домой. Посланный был свидетелем этого несчастного случая, он побежал вперед взять лошадь и, не теряя времени, мчаться за доктором. Я велел Томасу завернуть каурого, и мы последовали за всадником, скакавшим впереди к хорошо знакомой нам хижине нижнего Ашахера. Ехать было недалеко. Прибыв на место, мы уже застали потерпевшего дома, он лежал на кровати, домашние разрезали на нем штанину и освободили кровоточащую ногу. Ель, которую подрубили дровосеки, неожиданно рухнула и всего лишь сорвала с ноги кожу, но зрелище освежеванного живого человеческого мяса даже на меня произвело тяжелое впечатление. Если бы я в тот день совершил в березняке задуманное, этому человеку не жить бы на свете. Ему бы заклеили рану пластырем и вызвали гангрену. Я попросил принести холодной воды, а также послать ко мне за льдом, запасы которого всегда храню в леднике.

Гроза так и не состоялась. В то время как мы с Томасом возвращались домой по изрытому колеями проселку, черные тучи уходили за Лидскую рощу, погрохатывало все дальше и глуше, и только изредка сверкали молнии, нацеливаясь на отдаленные места, лежащие к востоку.

Наступила тревожная мучительная ночь. Тяжело было у меня на душе.