Василий Казаринов - Тень жары

• Название: Тень жары
• Автор: Василий Казаринов
• Жанр: Детектив

---

– Ты, главное, не робей, не канючь и не выкобенивайся, целкой не прикидывайся, а сразу — давай. Жизнь стала проще. За это выпьем, хорошо?

– Хорошо, — без энтузиазма отозвалась Бэлла.

Из теннисной сумки она извлекла причудливо расписанный тубус, отодрала крышку, попробовала вынуть бутылку из картонной трубы.

– Дай-ка…

Я наклонил тубус над креслом и шарахнул кулаком по донышку — из картонного жерла медленно вышел золотистого оттенка снаряд, литровый.

– Давай. За то, что жизнь стала проще.

Мы взялись за дело серьезно: без разминки, не смакуя, не цедя маленькими глотками.

– Первая пошла, вторую крылом позвала! — энергично выдохнула Бэлла алкогольные пары, и я убедился, что ее познания в дворовом фольклоре не ржавеют. — Этот парень… Ну тот, у театра… У тебя с ним проблемы?

– Да нет никаких проблем, он меня нанял, он мне предложил, с точки зрения здравого смысла, невероятную работу, а когда я попросил его дать мне кое-какие материалы конфиденциального характера, он решил проверить меня на вшивость — вот и все.

– Проверить на… Как это? Вшивость? — нахмурилась Бэлла.

– Это значит… — я задумался, подбирая синоним. — Это значит — взять на понт.

– А-а-а! — понимающе кивнула Бэлла.

То-то и оно: они подкладывают мне симпатичную девушку и просят ее меня расколоть. Когда они понимают, что с этим ничего не вышло, они отправляют меня в дачный погреб отбывать испытательный срок. Час назад, перед тем как уехать от театра, я спрашивал у Катерпиллера: а бить меня резиновой дубинкой по башке тоже входило в планы проверки? Но он всерьез удивился: нет-нет! Как можно! — и я склонен ему верить. Он насторожился и потребовал подробный отчет о происшествии.

Значит, мне перепало случайно, по недоразумению… Что ж, ни за что ни про что получить по башке — это вполне в рамках нашего жанра.

Тут приятную беседу прервал телефонный звонок. Бэлла нахмурилась, глянула на часы (начало первого!), взяла трубку.

– Комендатура! — рявкнула она старшинским голосом и тут же осеклась. — Ой, это ты? Да мы тут… Да, приятель университетский… — я наблюдал за ней — и не узнавал Бэлку, нет, не узнавал — я никогда не слышал в ее голосе этих мягких, материнских интонаций — Ну, конечно! Давай, ждем! Ты на такси? Значит, минут через пятнадцать? Да, ждем.

– Счастливый соперник? — я сделал свирепое лицо.

– М-м-м… — Бэлла покусывала губу. — Это… Ну, словом, это Слава.

– Ладно, на посошок! — я налил немного, поднял стакан, поприветствовал Бэллу.

– Брось! — она махнула рукой и наконец стала похожей на себя прежнюю. — Он нормальный мужик, без этих, как это… за… за…

– Закидонов?

– Ага! Он очень хороший парень, вы друг другу понравитесь.

Я прошел к телефонному столику, где по-прежнему сидела Бэлла, опустился перед ней на колени, взял ее за руку — ты готова исповедаться?

Она смиренно кивнула

– Он не импотент, как твои — первый? — Бэлла, потупив глаза, покачала головой. — И не пишет стихи, как твой — второй? Нет? Очень хорошо, очень… Он в состоянии выпить этот стакан без закуски? Что? Даже не один?! Ладно, я отпускаю тебе все предыдущие грехи!

Слава оказался человеком, в котором — всего много: двухметровый рост, огромная, как у баскетболиста, ладонь румянец во всю щеку — мы моментально сделались друзьями. Слава работал анестезиологом. У него была внеплановая операция — потому и припозднился.

Бэлла постелила мне на кресло-кровати с покатыми подлокотниками; ложе оказалось удобным, но спал я скверно — все покоя не давал этот запах… Мне казалось, что я сплю в обнимку со старухой.

11

Монитор косился на меня взглядом слепого. Однажды на Тишинском рынке я видел настоящего слепого — он был, естественно, нищим и побирался у магазина "Рыболов-спортсмен". Я видел его мельком, но успел подумать: такого в природе не бывает, это бутафория — нищему просто вдавили под веки пару бледно-зеленых маслин молочной спелости, позабыв прорисовать в них зрачки, хрусталики, радужные оболочки.

Если и есть на дне этих глаз то, что принято называть глазным дном, то наверняка это скользкое, илистое дно; в холодном иле вязнут все движения текущей мимо жизни и тухнут все ее краски, все, за исключением одной — серой. Рождаясь в серости, в ней вырастая, в ней любя, продолжая в ней свой род, они, барачные люди, слишком рано устают смотреть и видеть. Когда после каторжных трудов в угольных копях приходят они в свои тесные дома, рассаживаются у стола в ожидании скудной трапезы, то не покой, не радость в предчувствии отдыха, не сомнение в правильности устройства этой жизни и не желание оспорить прописные истины стоит в этих глазах, нет: одно покорство судьбе и каменная усталость — и потому все их чувства слепы. И слепа бывает их ярость, и ненависть к инородцу, и восторги их, и обожание кумира — все слепо, слепо…

Пару раз этот старик с маслинами вместо глаз заглядывал в мой сон, и Музыка наутро говорил, что я кричал.

Я показал электронному глазу язык и так — с перекошенной рожей — проник в офис, встав в голубом поле монитора перед примерной барышней.

Направляясь сюда к условленному часу, я притормозил у метро. В лавке "колониальных товаров" я прикупил для секретарши подарок и заплатил лишние деньги за то, чтобы его завернули в плотную упаковочную бумагу, простроченную наискось товарной маркой всемирно известной парфюмерной фирмы, и перевязали крест-накрест голубой атласной ленточкой.

Девчушка в ларьке сердилась: бери так! Нету ленточки! Но я, просунув голову в узкое окошко, нашептал, что, мол, сочтемся; и вообще — не могу же я являться надень рождения без красиво упакованного презента… Продавщица прыснула: на день рожденья?! Я сказал: вот именно, моей двоюродной бабушке сегодня исполняется восемьдесят лет! — и хозяйка ларька захохотала — густо, низко, как хохочут все бабы, приставленные к прилавку.

Настаивать на упаковке имело смысл — я приобрел пачку американских презервативов.

Я присел на край стола и аккуратно поставил презент рядом с телефоном.

– Это тебе. Ты мне нравишься. Ты мне подходишь.

Она равнодушно кивнула на дверь шефа: "Вас ждут!" — и углубилась в бумаги, проигнорировав подарок.

Я убежден: стоит мне скрыться за дверью, она его развернет.

Занятно, как будут развиваться наши отношения, когда я выйду из кабинета?

Катерпиллер имел потерянный вид — наметанным глазом я определил, что вид он в самом деле обронил где-то вчера на ночь глядя, а с утра забыл захватить его с собой на службу.

Я посочувствовал, он отмахнулся: ладно, не до тебя сейчас!

Я уселся в мягкое кресло — в правом углу кабинета, в маленькой нише, стояли два кожаных кресла, разделенных журнальным столиком: милый интимный уголок для отдыха и расслабленных бесед. В прошлый раз я как-то не обратил на него внимания.

– Конечно, не до меня. Тут все дело в тренировке. Кофе не пей. Пиво тоже — опохмеляются пивом только сантехники. Только чай — крепкий, очень крепкий и без сахара…

Он нажал на кнопку селектора: аппарат пискнул и моргнул красным глазом, динамик выжидательно выдохнул. Катерпиллер не то чтобы сообщил селектору информацию — его голос упал в микрофон:

– Виктория Борисовна… Принесите, пожалуйста.

Через минуту возникла Виктория Борисовна.

Я с ходу могу идентифицировать эту породу женщин, которая мистическим образом вызрела в чревах коммуналок, в задымленных кухнях, стирках, стряпне, в тяжелых поломойных трудах, в стонах по поводу безденежья — вызрела и, подобно змее, выползла из старой кожи. А новая их кожа — она прочная, титановая, пуле-пыле-водонепробиваемая, им теперь без такой никуда, на то они и зовутся в народе: крутые женщины.

Средний рост, аккуратная фигура, ухоженное лицо, энергичная спортивная походка — наверняка за всем этим стоит серьезная, усердная работа над собой; шейпинг — само собой, и само собой — теннис; минимум алкоголя и табака; мягкая диета, горные лыжи; в малых дозах — черноморский пляж; тщательнейший маникюр, макияж, массаж — и никаких больше ножей для чистки картофеля. Ничем традиционно женским — мытьем посуды, готовкой, уборкой — такие бабы уже не занимаются, они нанимают для этого поденщиков и батраков. Я ведь батрачил в подобном доме, я знаю.

Она бегло меня оглядела. В течение секунды она вывернула меня наизнанку, просветила рентгеном и, не обнаружив ничего достойного внимания, сдержанно кивнула, прошла к столу, положила перед Катерпиллером голубую папку.

– Вы просили… Тут все… В основном. Компактно сжато. Коллега, — и послала легкий кивок в мою сторону, — насколько я понимаю, не нуждается в деталях.

– Нет-нет, коллега не нуждается.

С ними следует говорить скупо, четко и ясно.